ЧЕМУ УЧИТ ИСТОРИЯ?

(Воспоминание о недавнем и не очень недавнем прошлом)

Несколько лет назад в разных странах мира одно за другим были отмечены пятидесятилетия кровавых и горьких событий.

Вторая Мировая война отодвинулась от нас уже более чем на полвека, и годовщины ныне прочно означают еще один повод для президентских речей, красивых телевизионных заставок и тор- жественных салютов.

Каждая нация горделиво вспоминает свои победы и свершения, упиваясь чувством собственного превосходства и достоинства. Русские празднуют Сталинград и Курск, американцы и англичане - вторжение в Нормандию, итальянцы - повешение Муссолини, поляки - варшавское восстание, а чехи - вступление в одну из деревень на самом крайнем западе страны батальона джи-ай (оказывается, говорят они, Чехию освободили американцы, а русские нас сорок лет нагло обманывали). Немцам тоже хочется что-нибудь отпраздновать, но с поводами для торжеств у них туго, а на чужие - не приглашают. Поэтому они обычно обозначают двумя-тремя сдержанными речами годовщину неудачного покушения на Гитлера, вздыхают и идут пить пиво.

Помнится, что в конце января 1995 года помост для речей возвели в месте, никакими битвами не отмеченным, но записанным в мировую историю крепко-накрепко. Точнее будет сказать, что мировая история им навечно заклеймлена.

Пятьдесят лет с лишком тому назад назад наступавшие российские войска (называвшиеся тогда Красной Армией) освободили Освенцим (или, как его назвали немцы, а вслед за ними и весь цивилизованный мир, Аушвиц-Биркенау). Праздновать по этому поводу нечего, поэтому ни военные парады, ни шествия оркестров и пускание в воздух голубей предусмотрены не были. Правительства всех заинтересованных стран и мировая пресса отнеслись к годовщине уважительно. При этом государственные мужи были больше всего поглощены доказательством того, как именно нужно освобождение отмечать, и изо всех сил старались сказать выдержанную в нужных тонах речь и не ущемить свои шансы на предстоящих выборах. По этому поводу, естественно, возникли разногласия, которые пресса тут же не преминула сообщить. В какой-то момент даже создалось впечатление, что некоторых американских журналистов гораздо более сути событий интересует то, упомянет ли в своей речи Лех Валенса о евреях, составлявших большинство жертв концлагеря, или нет. Исходно таковое упоминание, в силу традиционной польской терпимости к инородцам и иноверцам, не планировалось. Израильское правительство поэтому церемонии немедля бойкотировало, а еврейские организации начали громко и небезуспешно протестовать. А так как среди еврейских общественных деятелей есть ряд людей с заслуженной всемирной известностью (например, бостонец Эли Визель, лауреат Нобелевской премии мира), то ситуация создалась слегка щекотливая.

Бывший председатель "Солидарности" поступил мудро (Вален- са - это голова, сказали бы в Черноморске), в одном из выступлений обойдя национальную принадлежность погибших осторожным молчанием, а в другом - признав за большинством жертв лагеря еврейское происхождение. Матч, таким образом, закончился со счетом один - один.

Впрочем, поляки тут же отыгрались на своих восточных соседях, не дав им на церемонии слова, на что представлявший Москву товарищ Рыбкин был очень обижен (дожили, называется!). Российская пресса, освещая церемонии, не преминула заметить, что об освободителях на них не говорилось не слова, как будто их и вовсе не было. Действительно, получилось так: "прусские парни" топили людьми печки несколько лет без особых осложнений, а потом ни с того ни с сего закрыли лавочку, разбросали накопленные на верной службе золотые зубы по чемоданам и срочно уехали в фатерланд.

Ущемленная национальная гордость великороссов никого не тронула и осталась совершенно незамеченной. Бойкотировавшие же основную церемонию и проводившие поэтому отдельную поминальную службу еврейские группы получили от каждой газеты по две строчки и еще три секунды от телевидения. Центральной же части программы было уделено чуть больше места, и все англоязычные редства массовой информации (включая любимую Би-Би-Си) привели один и тот же пассаж из речи Визеля (речи нобелевского электромеханика почему-то не цитировались): "Милосердный Боже,- воззвал оратор, - не имей милости для тех, кто мучил еврейских детей!"
Впрочем, надо признать, что серьезная американская пресса напечатала за предшествующую годовщине неделю не одну и не две исторические статьи об Освенциме. Были небольшие интервью со считанными дожившими до наших дней узниками и даже с кем-то из российских ветеранов, первыми вошедшими в оставленный лагерь. Тут, однако, не обошлось без противоречивых мнений. Так, тот же Эли Визель высказал претензию в адрес русских войск, которые, дескать, недостаточно резво рванули по направлению к комбинату уничтожения, из-за чего в ночь перед освобождением нацистам удалось убить еще несколько тысяч человек. А председатель одной из мемориальных еврейских организаций так прямо и высказался, что заслуги у русских никакой нет, ибо в своих военных планах они необходимость немедленного освобождения Освенцима не учитывали. С другой стороны, в ряде писем читателей (в том числе и в "Нью-Йорк таймс") отмечалось, что переносить редакционную нелюбовь к советским лидерам на всех россиян совершенно ни к чему, и предлагалось воздать освободителям должное.

Справедливости ради замечу, что и своим от прессы тоже досталось. Так, один из узников вспоминал, как лагерники каждый день слышали рев английских и американских самолетов, с завидным постоянством бомбивших расположенный неподалеку промышленный комплекс. "Боже", - просили несчастные,-"почему они не могут разбомбить наш лагерь?" Бог, как и положено, молчал, но ответ на сей вопрос теперь широко известен. У пилотов было другое летное задание.

Но большая часть статей была, естественно, посвящена роли Освенцима в "окончательном решении" еврейского вопроса. Приводились ужасающие цифры и фотографии, упоминалось о вреде антисемитизма. И хоть спорить здесь вроде бы не с чем, но и общая тональность публикаций, и церемониальная кутерьма вокруг непраздничного юбилея, вызывала у меня стихийный, но очень резкий протест. И я очень быстро понял, почему.

Во-первых, я обнаружил, что мне совершенно неважно, кого именно жгли в печках и в каких количествах. Цифры совершенно бессмысленны, ведь уничтожение миллионов стало неизбежным тогда, когда в мирной Германии впервые усыпили нескольких буйных сумасшедших. В дальнейшем происходило только наращивание темпов умерщтвления, что подразумевало и изобретение новых подлежащих нему категорий лиц. Вот этот непрерывный континуум убийства совершенно не нашел отражения на газетных страницах, как будто не был уже обозначен следующий подлежащий ликвидации народ - цыгане, следом за которыми стояли и прочие "унтерменши", а в первую очередь - восточные славяне (поляки, русские, белорусы, украинцы). Для любителей цифр за- мечу, что в процентном отношении потери цыган с одной сторо- ны, не менее ужасающи, а с другой стороны - так полностью и не подсчитаны. Но им отвели ровным счетом полстрочки, ибо государства у цыган (и президента) никакого нет, а общественных организаций - кот наплакал. А о сотнях сожженных вместе с жителями деревень оккупированной России - вовсе ни слова, как будто это не были части одного и того же процесса, одной из важных деталей которого и служил Освецим. Ведь вообще вся цивилизованная Европа превратилась на неколько лет в пространство убийства (тоже, кстати сказать, непрерывное). И я не имею здесь в виду войну. Я имею в виду геноцид.

И не надо все сваливать на антисемитизм. Да, он являлся неотъемлемой частью немецкого нацизма. И, будем честны, в очень и очень многих странах Восточной Европы оккупанты нашли себе немало добровольных помощников. А большая часть Западной Европы для вида поломалась, но тоже не очень-то сопротивлялась "этническим чисткам". Но ведь не было бы под рукой евреев, обязательно бы нашли кого-нибудь еще! И ведь находили, еще как находили! Вообще, нацисты с удивительным постоянством убивали хороших людей. А вот этого почему-то никто не написал. Потому что не в евреях вовсе дело. Многие-то из них и евреями никакими не были, а были - французами, голландцами, русскими, поляками и итальянцами. Но вот по какому-то невероятному признаку их отделили от прочих французов, поляков и итальянцев, посадили в поезда и отправили в топку. И те нации, кои бестрепетно дали уничтожать часть себя, притворяясь что это не их - французов и поляков - убивают, а так - евреев, те народы остались навсегда искалеченными, с отрубленными пальцами и ушами. Вот датчане, даром что нордическая раса, а всех своих помеченных желтыми звездами сограждан переправили через пролив в нейтральную Швецию. Так что вовсе не все прогнило в датском королевстве. В отличие от ряда других стран.

В Освенциме убивали моих соотечественников, людей, гово- ривших на моем языке. В Освенциме убивали все европейское многоязычье, все две тысячи лет западноевропейской новозаветной цивилизации, в Освенциме убивали Европу. И, если верить газетам и телевидению, вполне возможно, действительно убили.

Отважусь на заявление, которое многим покажется крамольным. А так ли уж важно, кого именно жгли в печах Треблинки и Майданека, Дахау и Саласпилса? Важно, что жгли: люди - людей. И мне понятны чувства евреев, воспринимающих происшедшее, как страшнейшую национальную трагедию. Наверно, они никогда не перестанут оплакивать своих мертвых. Еще вы мне скажете, что все неслучайно, и Европа шла к великой бойне через столетия антисемитизма. И я скажу - да, все это было, и евреи отнюдь не случайно были первыми поставлены в очередь на уничтожение в колыбели западной цивилизации. Но как мы это сегодня объясним индонезийцу или ангольцу? Или, может быть, им ничего не нужно знать об Освенциме? Как мы это объясним лет через сто тому же шведу или португальцу, для которых евреи будут той самой нацией, что уже больше века воюет с арабами? Неужели нельзя сделать более глобальных выводов, неужели мы и еще полстолетия спустя будем сортировать пепел по его национальной принадлежности? Чем же мы тогда лучше тех, кто сортировал людей?

Вот поэтому и призыв Визеля к Господу об отмщении за еврейских детей, покаюсь, слегка резанул мой слух. А как же все другие дети? За них, что, не надо отмщать? Их, что, можно мучать? Польских, русских, немецких... Чеченских, кстати сказать. Не могу здесь не заметить, что наш соотечественник, ныне - житель города Бостона, по тому же самому поводу сказал более кратко и страшно: "Мужчины мучали детей". Все. Хуже быть просто не может. Почему-то мне кажется, что поэт опустил слово "еврейских" не из соображений стихотворного размера или ритма. Хотя, конечно, в Освенциме убивали именно еврейских детей и в количествах, которое ни одно сознание вместить не может. С исторической точки зрения к Визелю не придраться. Но с вселенской?..

Трагедия евреев страшна, но еще страшней трагедия человечества, ищущего ныне утешения в "отдельности" и патологичности событий пятидесятилентей давности. Снимаются многосерийные телефильмы, в Вашингтоне (а теперь уже - и в Нью-Йор- ке) возвели музей Холокоста. Боже мой, как коротка и избирательна людская память!

Первый геноцид двадцатого века начался чуть более восьмидесяти лет назад. Младотурецкая республика решила поголовно уничтожить проживавших в ее пределах армян. Кстати, Османская империя и ее прямые наследники всегда относились к евреям с исключительной благожелательностью, приютив почти всю изгнанную из христианской Испании часть еврейской диаспоры. На армян добрые чувства, впрочем, не распространялись, что и привело к уничтожению полутора миллиона человек в рекордно короткие сроки (и это - безо всяких печей, с помощью достаточно примитивных средств). От исчезновения армян спасли несколько вещей. Во-первых, заметная их часть проживала в то время на российской территории и под защитой российской армии, более того, иногда фидаинам удавалось переправлять редких счастлив- чиков с турецкой стороны через линию фронта. Во-вторых, когда Российское государство, а с ним - и армия, рассыпались, то армяне отказались посыпать головы пеплом в ожидании верного конца, а собрали непонятно чем вооруженное ополчение, которое и остановило у Сардарабада турецкую армию, шедшую окончательно решать армянский вопрос.

Музея по этому поводу в Вашингтоне нет, есть мемориал в Ереване, и множество небольших памятников, поставленных на средства армянской диаспоры в разных уголках земного шара, в том числе и в Бостоне.

В том же 1995 году армяне всего мира отметили восьмидесятилетие своего горя. Ну и кто же приехал по этому случаю в Ереван? Соседи из Грузии и России, еще - представители нескольких бывших республик, видные деятели диаспоры, и - все. Никаким вице-президентом США или председателем Европарламента там и не пахло. И при этом турки до сих пор, в отличие от немцев, не то что не извинились за содеянное, а вообще отрицают геноцид армян как факт. Но нельзя же обижать турок: они - союзники и к тому же (а может - потому) исключительно выгодно стратегически расположены. Очень полезная страна. Поэтому на них всякие громкие заявления не распространяются, и турецкая армия имеет полный карт-бланш на сожжение курдских деревень и отстрел борющихся с ними повстанцев западноевропейским оружием. И после этого вы хотите, чтобы я верил в искренность скорби всех этих деятелей по поводу Освенцима? Чуть ли не тех же самых людей, которые собирались открыть католический монастырь прямо у бывшего концлагеря? Увольте.

А вот что я могу сделать, так это попытаться реконструировать тот январский день не польской равнине. Русская армия наступала, спасая отступавших в Арденнах союзников. Наступала до срока, как всегда, с большой кровью, не до конца подготовив- шись, ибо будущему генералиссимусу польстили слезные просьбы Черчилля. Батальон, номер которого, наверно, можно установить для исторических целей, выдвигался вперед. Кто командовал им?

Наверно, какой-нибудь недоучившийся студент Новосибирского или Уральского пединститута: Коля, Дима, а может и Сема, прошедший через курсы младших лейтенантов и мясорубки сорок третьего и сорок четвертого. Если он уцелеет и вернется, и не попадет к тому же в лагеря за особо длинный язык (как ничем от него не отличавшиеся офицеры Копелев и Солженицын), то выучится, а если когда-нибудь защитит диссертацию, то звать его станут по имени-отчеству: скажем, Николай Павлович, Дмитрий Тимофеевич, или даже Семен Абрамович. (А еврейских-то офице- ров в русской армии тогда было более чем достаточно, и уж никак не меньше, чем у союзников (я подозреваю, что больше).

И поняв, что немцы отошли, и боя сегодня вроде бы не предстоит, командир выслал вперед несколько человек: назовите это как хотите - авангард, дозор - высмотреть, что и как, и есть ли где разместиться и отдохнуть. И они пошли.

Их, наверное, было трое-четверо. А может и больше. Но для простоты и пущей схематичности остановимся на двух. Со- вершенно типичных российских солдатах, медленно продвигающих- ся на запад, радуясь редкой тишине. Звали их, для примера, Иван и Махмет (куда уж обыкновенней)? Иван - личность в истории и литературе известная и неоднократно описанная. Поэтому заметим только, что он ничем не отличался от своего знаменитого тезки Ивана Денисовича Шухова, может быть только отчеством - Дмитриевич, местом рождения (он был из соседней деревни), а также чуть большей долей везения (если не убьют до мая). Махмету с историографами повезло меньше, и даже неизвестно, откуда он был родом: из аула или стойбища, землянки или юрты. Отчества его история тоже не сохранила. Да а было ли оно у него, это отчество? Поэтому я в дальнейшем уделю Махмету немного больше внимания.

Ехали они на польских лошаденках, реквизированных за день до этого в какой-нибудь деревне в нарушение всех между- народных конвенций, и пахло от этих чудо-богатырей не ахти как. И вот, несколько часов после рассвета, января двадцать седьмого числа, Иван и Махмет увидели печи. Стройно и надежно подпирали небо вечные трубы.

И ничегошеньки Иван с Махметом не поняли. "Фабрыка",- подумал Махмет. Чуть спустя они увидели бараки и колючую проволоку. И в этом тоже ничего необычного не было - немцы умели заставлять других работать на себя. "Турма",- решил Махмет. А вот потом, еще до трупов, волос, зубов и протезов, они увидели людей. Люди были живы, но истощены до невозможности, и еще - было в их глазах что-то, заставшее Ивана с Махметом остановиться (а уж смерти-то они нагляделись предостаточно). "Совсем плохой турма",- подумал Махмет.

А люди, привыкшие думать, что умрут завтра, увидели Ивана с Махметом, и тоже ничего не поняли. У этих людей больше не было ничего: ни имен, ни пола, ни национальности. К кому-то из них что-то вернется. К кому-то - ничего. И к этим потерявшим все и всех, высохшим, завшивленным и смертельно голодным людям на кургузых клячах ехало Освобождение. Газовые камеры уже не работали несколько дней. Нацисты все еще убивали, но уже неорганизованно и со страхом в глазах. И забыли убить - вот этих нескольких тысяч человек, и наиболее сильные и смелые из них первыми увидели Ивана и Махмета - Тех, Которые Погасили Печи. Но помеченные номерами люди не удивились - они давно уже разучились удивляться.

И ничего не случилось. Не грянул гром, не спустились с небес две сотни бригад скорой помощи. Нет стольких лекарств в походной аптечке, не хватит еды в полевой кухне - да и нельзя им было есть-то ничего, кроме жидкой каши, а ведь кто-то не утерпел и умер в тот же день в жутких мучениях. А многие, отвечу я Визелю, наверняка умерли от истощения или тифа в первую ночь после освобождения, так всегда бывает на войне: кто-то умирает в ночь перед освобождением, а кто-то - сразу же после него. Но в тот вечер засыпающие узники: с этого дня - бывшие узники - знали, что впервые за много-много лет их шансы на смерть завтра будут меньше, чем были вчера.

Вот именно это событие и отмечали на том же самом месте через пятьдесят лет Лех Валенса, Иван Рыбкин и прочие заинтересованные лица.

1995-1997