ВАСИЛИЙ ЛЕОНТЬЕВ - АПОСТОЛ ПЛАНИРОВАНИЯ

Предки Леонтьева были простые крестьяне, но прадед оторвался от земли и переехал в Петербург. Его дед разбогател, открыв там ткацкую фабрику. Один из сыновей деда женился на англичанке, откуда пошла британская ветвь семьи Леонтьевых. Отец будущего "нобелевца" был уже русским интеллигентом, профессором экономики труда Петербургского университета. Так что Василий шел по хоженой тропе, но шел неимоверно быстро: в 14 лет он окончил гимназию и в 1921 г. поступил, одновременно с Гамовым и Рэнд, в Петроградский университет.
О Леонтьеве ходит в России много легенд, его называют бывшим ответственным сотрудником Госплана, перебежавшим на Запад, но на самом деле в Госплане Леонтьев никогда не работал и на Запад не сбегал, а по-тихому скрылся. Просто, будучи в университете в статусе вундеркинда, несмотря на все потуги "единственно верного" учения, диамата, он позволял себе называться "меньшевиком". В 1926 г., девятнадцати лет отроду, Леонтьев уже окончил четырехгодичный курс университета и получил диплом экономиста. Обучение тогда велось не шатко, не валко; но подросток прочел в библиотеке университета много книг по экономике на русском, английском, французском и немецком языках.
По окончании университета он устроился преподавать экономическую географию, одновременно подал заявление на визу в Германию, чтобы продолжить образование в Берлинском университете. Разрешение поступило через шесть месяцев - возможно, была тогда идейка от подобных людей избавиться путем высылки. Но в Берлине пошли неожиданные осложнения: там не признали его диплом, понадобилось досдать экзамены по латинскому и греческому языкам, от которых гимназистов революция (еще Февральская!) великодушно освободила, и поэтому Василий задержался там до 1928 г. Для заработка пописывал статейки в коммерческие журналы. Годом раньше в Берлин прибыл в командировку его отец, сменивший к тому времени университет на наркомат финансов. Да там же, в Берлине и остался; ЧК уже подбиралась к нему.
Хотя аспирантуры в Берлине не получилось, сразу же после университета, в 19 лет, Василий опубликовал там свою статью. Математическая теория планирования на основе модели "затраты-выпуск" получила права существования. Именно за эту работу, к тому времени много раз перепубликованную, получил Леонтьев в 1973 г. Нобелевскую премию по экономике.
Но Леонтьев вовсе не был "певцом одной песни". Он интересовался многими направлениями экономики и экономической статистики, был "легок на подъем". Только этим можно объяснить его очередное, после Института Мировой экономики в Киле, место работы. Как-то в перерыв познакомился за кофе он с китайскими коммерсантами, каким-то образом попавшими в Киль. Слово за слово, и предложили ему китайцы на год контрактную работу в ... Нанкине, тогдашней столице Китая! Это сделало его специалистом по экономическому планированию развивающихся стран. Но надо было искать место посерьезнее, и Леонтьев обратился в Гарвардский университет. Оттуда откликнулся профессор Гэй, который предложил ему профессорскую должность при условии, что он займется нужными Гэю позарез статистическими вычислениями. Но вокруг было много желающих загрузить чью-то молодую голову чужой скучной статистикой. В ответ соискатель имел наглость предложить собственную тему для исследования по экономическому планированию. В ответ Гэй написал, что по решению кафедры, предлагаемая тема - барахло, но Леонтьеву все-таки могут выделить крошечный годичный грант на научную должность и право прочесть лекцию. Надо знать нравы и обычаи этого сверхпрестижного университета, чтобы понять: это была пусть небольшая, но победа молодого ученого. В уютный Кембридж, пригород Бостона, где находится Гарвардский университет, Леонтьев отправился с новыми надеждами и новой женой, поэтессой Эстель Маркс.
Лекция прошла успешно, и Василий закрепился в Гарварде на пять лет. А через пять лет он, хотя и не проявил себя как плодовитый писатель, но подготовил свою первую книгу "Структура американской экономики", которая привлекла многообразием подходов и свежестью суждений, присущей человеку "из иного мира", но понимающего основы капиталистической экономики. Его судьба была решена: теньюр в Гарварде ни на что не меняют.
Вначале экономисты оперировали лишь словесными фигурами, в виде которых представили экономическую картину мира Адам Смит и Дэвид Рикардо. Но вскоре словесными фигурами стали ограничиваться лишь темные, малограмотные личности типа Маркса или Ленина, а те, кто пограмотнее, переходили на язык математики. (Маркс, правда, пытался изучать математику, но у него это плохо получалось, хотя и Энгельс помогал. Ленин же всю жизнь боялся математики, как огня.)
Основу подхода Леонтьева к планированию заложили еще французские "физиократы" в 18-м веке во главе с Франсуа Кесне. Они, хотя и исходили из неверного тезиса, будто только сельскохозяйственная деятельность имеет экономический смысл, а все остальные производства лишь расходуют ресурсы, но зато предложили верный методологический подход к проблеме экономического планирования. Физиократы использовали "технологические таблицы", позволяющие учитывать все, что производит и потребляет всякая экономическая система. Этот подход развил в математической форме в 19-м веке французский экономист Леон Вальрас. Чтобы понять смысл этого подхода, возьмем два любых продукта, скажем сталь и галстуки. Какое-то количество галстуков требуется для производства стали, так как инженеры-сталелитейщики должны ходить в них на работу. Но в гас туках должны быть и инженеры предприятий, производящих галстуки. Так что часть галстуков идет на производство самих галстуков. И так для каждого из 10 млн. видов продукции, которые производит современное общество - все определяется "технологическими коэффициентами".
Леонтьев внес в этот подход в сущности незначительное добавление, буквально на грани тривиальности, но оно в определенном смысле венчало создание модели "затраты-выпуск". И когда стало ясно, что данное научное направление должно быть украшено "нобелевкой", а Кесне и Вальрас как реципиенты уже не устраивали Нобелевский комитет - Нобелевская премия присуждается только живым ученым - Леонтьев оказался единственным подходящим кандидатом.
Мир большой экономической науки оказался не менее конфликтным, чем ВКП(б) - только-то и разницы, что побежденных не расстреливали. Леонтьев внес свой вклад в ряд по-настоящему важных научных направлений в экономике, но этот вклад трудно было четко очертить, и давать за него Нобелевку никто и не думал - за это давали зарплату.
Леонтьев принципиально не был кейнсиацем, т.е. не разделял подхода английского экономиста Джона Кейнса, согласно которому для управления экономической системой достаточно выбрать два-три-четыре главных, укрупненных показателя, с помощью которых вы можете контролировать всю экономическую систему, не управляя каждым из продуктов. (Всеми десятью миллионами продуктов пробовала управлять социалистическая экономика и мы знаем, что ничего хорошего у нее не получилось.) По-видимому, в эффективной системе рычагов управления должно быть меньше, но все же больше, чем два. Но Леонтьев считал, что подход Кейнса может помочь стабилизировать экономику, предотвратить провалы, которые были в 20-30-е годы в виде мировых кризисов.
В своих практических оценках Леонтьеву удалось правильно оценить ряд тенденций в глобальной экономике США, Японии, ФРГ и других стран, а также в поведении рынков товаров и услуг и рыночное положение отдельных компаний.
В 1969-м г. Леонтьев посетил Кубу и дал скептическую оценку планам Фиделя Кастро по подъему экономики страны. Действительность показала, что эта оценка была близка к ней. Ученый побывал также в Китае, и недавний подъем китайской экономики содержит элементы его рекомендаций. Его вклад есть и в японском "экономическом чуде".
Беда современной экономики в том, считал Леонтьев, что "многие из его коллег отдают дань, элегантному, но бесполезному теоретизированию". В своем президентском послании Детройтской Экономической Ассоциации он объявил, что "порок современной экономики - не равнодушие к практическим проблемам, как полагали многие практики, а полная непригодность научных методов, с помощью которых их пытаются решать". И, пожалуй, добавим мы, самый яркий пример этой непригодности - неспособность экономистов предвидеть экономический крах коммунизма, хотя бы за пять лет, хотя бы в 1985 г. Они предвидели мелочи, но не заметили главного - невозможности существования общественного строя, который казался им вполне боеспособным. Отдельные пророки, за 20-25 лет правильно назначавшие сроки гибели коммунизма (например, советский историк Андрей Амальрик или Давид Сарнов), рассуждали чисто интуитивно и ошибались в симптомах этой гибели (например, Амальрик видел войну между СССР и Китаем). Теперь уже ясно, что экономическая причина лежала в неэффективности производства; все галстуки шли на производство галстуков и не поступали на рынок - купить галстук было невозможно, даже имея деньги.
Сейчас история повторяется, экономисты не могут ответить на главный вопрос: куда вывезет кривая современного общественного развития Россию и ее бывший лагерь? Попадут ли они на берег демократии или они будут вечно дрейфовать в океане разбоя, а то и прибьются к автократическому материку? И у экономистов еще меньше шансов ответить на этот вопрос из-за того, что отвечать на него придется уже без острого ума Василия Леонтьева: он умер в 1982г.