По поводу текстов Б. Парамонова «Человек не добр, амелкобуржуазен» и «Поэт как буржуа»
06-08-2000
Об авторе.
Доцент, кандидат технических наук. Преподает в одном довольно парадоксальном московском ВУЗе, который, хоть и называется МГУЛ (Московский Государственный университет леса), но основан никем иным, как основоположником советской космонавтики Сергеем Павловичем Королёвым и готовит кадры для ракетно-космической корпорации «Энергия» его имени.
Читает старшекурсникам курс «Исследования операций», - есть такая математическая дисциплина. Недавно (в декабре 1999 г.) стал лауреатом конкурса эссеистики в Веймаре, конкурсная работа опубликована в Lettre International, 1999, nr.47 (на немецком).
Унитаз - вещь архинужная, но воспеть его ещё никому не удавалось.
Попытки, впрочем, были. Создатель прототипа современного ватерклозета, лорд и любимец королевы описал сво изобретение в стихах, каковые и представил свету. Королева была шокирована дерзкой выходкой и, в итоге, запретила приглашать экстравагантного мыслителя ко двору.
Экстравагантность корпуса текстов Парамонова, славящих буржуазность, несомненна, как несомненны и его симпатии к традиционно левой западной профессуре, инкорпорироваться в среду которой ему по каким-то причинам (догадки строить не хочется) не дано.
В чём же смысл этого - несколько натужного - вызова системе, отторгающей мыслителя?
Разберёмся!
Нобелевский лауреат Иван Петрович Павлов, с равным успехом занимался своим делом и при царе, и при большевиках.
Равнодушный, как большинство умных людей, к религии, политике и национальному вопросу, он, тем не менее, демонстрировал новому режиму своё неприятие антирелигиозной компании: картинно крестился на все купола, надевал по случаю царские ордена, которым никогда прежде значения не придавал, ну и, соответственно, крайне неосторожно высказывался по упомянутому вопросу. Будучи патриотом, он прекрасно понимал, что народ нуждается в утешении Церкви, и потому формировал свою публичную позицию как гражданственную, а не как личностную.
В случае с Парамоновым мы имеем ровно обратную ситуацию. Чтобы оправдывать корректное жалование, он обязан публиковаться остро и нетривиально, будируя интеллектуальную среду. То есть, парадоксальная позиция, вызов - это его повседневный хлеб с маргарином.
Писатель Виктор Викторович Конецкий, комментируя высказывание Генри Торо «Не стоит ехать на край света только затем, чтобы пересчитать кошек в Занзибаре», заметил, что классик мог бы утверждать и ровно обратное: мол, стоит ехать в Занзибар, чтобы пересчитать там кошек, дело-то ведь не в формальной сути высказывания, а в афористическом сближении целей и затрат. Похоже, что в послеельцинской России идея опоэтизировать сытость и умеренность скоро станет «скучна как патриотизм городового» (Пелевин). Потому легко додумать за Парамонова разворот его мысли в ближайшие сезоны, когда буржуазность перестанет столь хорошо как сейчас продаваться в изданиях, претендующих на элитарность.
В самом деле, бегло почитав данную дискуссию, легко убедиться, что вполне удовлетворённых буржуазным образом жизни здесь достаточно много, быть может, даже большинство. Для них очередной панегирик прелестям буржуинства, что твоя статья Эренбурга в «Правде» для правоверного коммуниста: к сведению и тут же забыть.
Кстати, насчёт памяти потомков. Четырежды лауреат Сталинской премии Галина Сергеевна Уланова, наверное, всё-таки видела бронзовый памятник себе в Стокгольме, который был поставлен ей лет эдак уже с тридцать тому назад. А можно ли представить в бронзе Нобелевского лауреата Иосифа Бродского? Нет, это, пожалуй, вряд ли. Неофит и прозелит буржуазности, в своей второй, американской жизни, он утратил право на памятник, который заслужил в жизни первой, советской, - как Поэт, преследуемый зловещей властью.
Памятников буржуа не ставят. Мы склонны при жизни славить их за то, как вкусно они кушают свою замечательную жратву и как насладительно какают в свои заслуживающие всяческих похвал унитазы, но после их смерти мы легко забываем об этих их усладах, переводя свои завистливые взоры на здравствующих фаворитов потребления.
В общем, как часто говорится на писательских похоронах, «Что жизнь? Вот книги».
Что ещё сказать про бу
ржуазность Парамонова? Она ему впору.
Буржуазность, как и религиозность, является фактором риска лишь для высоких душ. Религиозность, спасительная для большинства людей, привела в конце жизни к безумию Толстого и Гоголя, примеры, как говорится, можно множить. Благодетельная для большинства людей буржуазность угробила Руди Нуриева и Иосифа Бродского. Примеров хватает и ещё.
Впрочем, яростного протеста идеи Парамонова не вызывают. Они умеренны и надёжны. Жаль только, плохо запоминаются, по прочтении в памяти застревает лишь вечное «Лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным». С этим можно только согласиться.
С уважением, Владимир Баранов.vedi@freemail.ru
(на ораторию Валерия Сердюченко «Мизантропические заметки»)
Мартин Мелодьев.
Уже в самом начале статьи автор создает портрет: «Худший сын своего времени, встающий под знамена постмодернизма». Портрет как будто списан с бульварной журналистики. Оставляя еще не читавшим «Заметки» возможность полюбоваться самим, скажу только, что, по Сердюченко, в голове у парня «…каша из песен Галича, Мастера и Маргариты и обрывков американской конституции». Даже Ерофеев (не Вик.) до такого молотовского коктейля бы в жизни не додумался, ни в этой, ни в той. А автор запросто. При этом Пост Модерн у него скорее поэт, чем прозаик.
Вот и девочки из статьи так думают: «… Печорина из себя строит, а у самого ширинка вечно расстегнута.» Ох уж эти девочки, всегда-то они все знают, все видят. В общем, портрет напоминает оригинал, вырезанный лет сорок назад из журнала «Юный Крокодил».
Заговорив далее о плачевном положении дел в современной русской прозе, а замахнувшись еще шире, Валерий Сердюченко гневается: «Когда инженеры человеческих душ оказались наедине с постсоциалистическим Молохом, в их стане начались разнообразные брожения и конденсации. Кто подался в политику (и был оттуда за неспособностью выдворен), кто (курсив мой – М.М.) за границу (плотно усевшись на пособие по безработице) - ,- но самые цепкие и профессиональные держались за свое ремесло в надежде на востребованность любой властью…» Почему Валерий Лебедев до сих пор не вызвал на дуэль своего тезку, плотно усевшегося на страницах «Лебедя»? Или, может быть, автор «Заметок» имел в виду не его? Тогда кого? Поскольку автор не сознается, будем считать, что его безымянные инженеры такие несимпатичные, что их страшно показывать. Засим, продолжим.
«Персы» современной поэзии занимают автора (любителя Достоевского, Фейхтвангера и Дерриды) меньше, чем рать презренной прозы. Они упомянуты лишь единожды, хотя опять-таки крайне нарицательно: «…так что вытеснение Б.Екимовым сорокиных и приговых ( - М.М.) – прекраснодушное мечтание, беру свои слова обратно.» Дорогой Валерий Леонидович! Если Вам интересно мое непредвзятое суждение, пожалуйста: я пока еще не читал Б.Екимова, зато и В.Сорокина тоже. А вот Пригова, Д.А. — читал, и даже один раз видел его в 1987г. на фестивале поэзии в НГУ, уже тогда названном в его честь «Стихи под звездами». Потом ему стало угодно именоваться «Дмитрий Александрович Пригов», что нехорошо, а в пятистрочных сетевых репортажах об инсталляциях, перформансах, акциях и хеппенингах — еще и нечестно! Зато весьма изобретательно, в отличие от привычки обобщать все и вся, причем непременно с маленькой буквы.
Чтобы закончить это лирическое отступление — замечу, что как раз с Брюсовым, торжественным исполнением которого завершается Ваша оратория, происходили удивительные метаморфозы.
Тем не менее, его поэзию до сих пор многие читают — в том числе, если и не в первую очередь, властолюбивые постмодернисты. Эстетика, как и Восток, дело тонкое. Но вернемся к статье.
Самой интересной частью ее мне кажется разговор о критике, ставшей на безрыбье в известную позицию и наводящей тень на гнилой плетень. Я тоже считаю, что это трагедия, не только для критики
, но и для общества. Эта трагедия связаана и с некоторой переоценкой литературной критикой роли беллетристики в формировании общественного самосознания. И обществу, действительно, очень не хватает Власа Дорошевича, а еще бы лучше — его же, работающего на телевидении. Ведь почти нет критики песенных текстов, телевизионных клипов, сценариев и диалогов, феномена телесерии «Каменская», испохабившей хорошие детективы А.Марининой до полной неузнаваемости. Когда Розенбаум в программе «Пою для вас» начинает свою песню фразой: «Мне чужды, кто плюют в прохладный мой колодец» (цитирую по памяти, с экрана), он роет яму себе, Марь-Ванне и Вовочке, на задней парте обдумывающему житье. Дети, подхватившие такие слова, опасны: что им Пушкин, что им «Вальс-бостон», и так далее. «Ме…», «Ня…» - прочтет далекий их потомок, если сумеет. Как знать, может быть телепрограммы, делающиеся критиками – вновь обеспечили бы Россию критической массой читателей. Возможно, это тоже «мечтательное решение вопроса». Поэтому автор предлагает реалистическое: всем миром уйти в закрытый космос.
«Но что тогда делать в сбрендившей стране немногочисленным писателям, не утратившим здравого смысла и чувства? Не сдаваться. Запереться в келиях своих домов, возжечь огни условного общения и стать хранителями национального культурного Завета. Мужественный опыт такого рода уже имеется: отечественная эмиграция. Ее единственной родиной стала русская литература. Бунин и Ходасевич, Осоргин и Шмелев, Алданов и Адамович, Набоков и Газданов унесли Россию на подошвах своих башмаков, и пока их оносорожившиеся соплеменники разоряли и жгли, они приумножали и строили, и это они, а не люмпенская шантрапа были тогда Россией. Так что мужайся, малое стадо! Продолжай творить и писать свою литературную молитву. » - Братья во литературе! Вам нравится быть отпетыми заживо? Тогда и вправду лучше предаться загадочному «условному общению», может быть, изобрести специальный язык или воскресить латынь. В то время, как нам дана редкая возможность читать друг друга, и даже иногда друг другу, на русском языке, по обе стороны Атлантического и Тихого океанов!
Здесь я позволю себе отвлечься от сопоставления двух равноудаленных подходов и расскажу одну историю. В Калифорнию часто приезжают писатели и поэты из России. Но они (храня культурный Завет?) редко интересуются своими слушателями. Но однажды в Калифорнию приехала Поэтесса. После выступления ее, конечно, окружили поклонники. Тем временем, один из здешних поэтов разговорился с ее мужем, Художником, и спросил: «Нельзя ли попросить Поэтессу посмотреть мои стихи? ». На что Художник ответил: «Вы знаете, если Вы хотите напечататься в России, Вам лучше разослать их в журналы, там сидят самые опытные специалисты по стихам…». Поэтесса так на него рассердилась, что тут же взяла у поэта стихи, сказала: «Как вы все мне надоели!», - и вместе с Художником улетела домой, естественно, в Москву.
А если бы поэт и впрямь отправил свои стихи в редакции журналов? Спасительный ответ и на этот каверзный вопрос подсказан автором «Мизантропических заметок».
«…Отправляешься высказать свое недоумение в редакцию убеленного сединами журнала - мать честная, они уже и там, в штате, верстают своих единоверцев, какого-нибудь Никифора Ляписа, выгнанного из "Независимой газеты" за непотребство, или Хину Члек из Екатеринбурга!» (! мой)
Мартин Мелодьев.
Маунтэн Вью, Калифорния.
Martin Melodyev
840 Reinert Rd
Mountain View, CA.
Home tel. (650) 961-5932
Loading...
