ТАНТУРА: ПРОИГРАННЫЙ БОЙКАЦА

13-01-2002


( Перевод Аллы Никоновой (Эйдель-Шнейдер) )

Предлагаемая статья, с моей точки зрения, говорит об очень большой степени свободы слова в Израиле. Материалы обсуждаемой проблемы печатались в ведущей израильской газете “Маарив” и в других источниках.

Перевод этой статьи получен из Израиля. (Редактор.)

 

Илан Паппе (профессор политологии в университете Хайфы, автор ряда книг, включая “Создание арабо-израильского конфликта, 1947–1951 гг.” (Лондон, И.Б.Таурус,1992)). Предлагаемая статья была впервые напечатана (под названием "Тантура: исследования Каца и суд над ним") в журнале Палестинские исследования” в весеннем выпуске 2001 года.

* * *

21 января 2000 года израильская газета "Маарив" (правая. — Прим. перев.) опубликовала большую статью о бойне в Тантуре. Журналист Амир Гилат написал ее по материалам дипломной работы Тедди Каца, студента отделения ближневосточной истории университета Хайфы. Озаглавленный “Исход арабов из деревень у подножия горы Южный Кармель”, диплом получил высшую оценку за несколько месяцев до выхода статьи. Он был закончен в марте 1998 года, но по ряду причин, не имеющих ничего общего с данным вопросом, защищен только в конце 1999 года. Это исследование войны 1948 года на примере пяти палестинских прибрежных деревень между Хадерой и Хайфой, особенно Умм Зайнат и Тантуры.

Свидетельства, процитированные Кацем в главе четвертой, рассказывают о жестокой бойне, в двух словах: 22–23 мая 1948 года около 200 безоружных крестьян, в основном молодые люди, были расстреляны после капитуляции деревни перед солдатами Хаганы (букв. “оборона” — вооруженные силы сионистов до провозглашения государства Израиль. — Прим. перев.).

Исследование Каца и роль устной истории

 

Суть дипломной работы Каца в том, что даже в исследованиях, специально посвященных войне 1948 года, таких, как “Зарождение проблемы палестинских беженцев 1947–1949” Бенни Морица, — не прослеживались судьбы отдельных деревень. Основа дипломной работы — устные свидетельства, собранные Кацем, т. к. исследование такого рода нельзя было выполнить только на основе архивных материалов, очень скудных в таких случаях.

Разумеется, Кац знал о возможных проблемах при использовании устной истории, но его научный руководитель посоветовал ему (на мой взгляд, — правильно) рассматривать устную историю как важную и живую часть исторической реконструкции Накбы — палестинской Катастрофы 1948 года (подразумевается сравнение с еврейским Холокостом, который также именуется Катастрофой. — Прим. перев.). С изобретением звукозаписи устная история получила признание в академических кругах всего мира: только в США действуют свыше тысячи университетских программ устной истории. Да и письменные документы сейчас не обязательно признаются более точными и надежными, чем устная история. Особенно, когда речь идет о документах Цахала (израильские вооруженные силы) о войне 1948 года: в основном это отчеты и переписка военных, иногда написанные не столько для информации, сколько для сокрытия истины. Это значит, что историки часто вынуждены использовать догадки и воображение, чтобы узнать истину из письменных источников, не меньше, чем из устной истории.

Устная история не может заменить письменные источники, но она особенно важна для оценки и заполнения пробелов в документах, которые представляют собой не более чем кости без плоти. Таким образом, то, что в официальных израильских документах (Истории Хаганы, например) — короткая ссылка на захват деревни — или ее “зачистку”, как это называется в этих текстах, становится в палестинской истории подробным описанием нападения, изгнания, и иногда массового убийства. Например, правда о бойне в Тантуре могла бы никогда не выйти на свет, если бы не устные свидетельства палестинцев, впоследствии подтвержденные евреями, — поскольку отрывочные данные, доступные сейчас в израильских архивах, слишком неполны (как мы убедимся), чтобы дать больше чем слабый намек на то, чтo там произошло. В этом случае документы дополняют устную историю, а не наоборот.

Недавно израильский историк Омер Бартов написал очень волнующе о ценности устной истории. Он писал об ее использовании в воспоминаниях о Холокосте, и, хотя он не подразумевал сравнения Холокоста и Накбы, одно из его утверждений напоминает нам о ценности устной истории как законного средства в воспроизведении травм прошлого:

“Воспоминания о травме часто темны, неустойчивы, противоречивы, недостоверны... Что мы можем узнать из них (воспоминаний узников лагерей, в данном случае) — это неточные детали об управлении лагерями, расписании поездов (привозивших новых заключенных.

Прим. перев.), идеологических целях или организации геноцида.

Это лучше сделают историки. То, что мы узнаём, бесконечность боли и страданий, которые превращают память об этих годах в бремя, чей вес выходит за пределы бренного существования, давит на разум и гнездится в сознании слишком долго, неотступное и незабываемое”.

В своей дипломной работе Кац учитывал темноту” картины, нарисованной воспоминаниями участников и жертв через много лет после травмирующих событий. Но его не интересовали точные детали: он хотел получить общую картину, оставив, возможно, навеки — надежду узнать хронологию, имена и точные цифры. Он хотел познать боль и страдания, которые люди испытывают на войне, и показать их с точки зрения наибольшего числа свидетелей. Сюда же он включил опубликованные и неопубликованные документы — еще точки зрения.

И, несмотря на неизбежные расхождения в деталях, широкая картина оказывается чрезвычайно последовательной. Важно упомянуть, что он применил тот же самый метод для Умм Зайнат со свидетелями — палестинцами и евреями, с их собственнойточки зрения, как они видели оккупацию деревни и изгнание жителей. Однако в случае Умм Зайнат, массовых убийств не было.

Кац потому сумел преодолеть подозрительность и недоверие, с которым обычно в Израиле относятся к устной истории палестинцев (и к палестинской истории в целом), что он сумел получить свидетельства о бойне не только от палестинцев, но и от евреев-солдат. Если бы не подтверждение евреев, даже статью в “Маарив” не приняли бы всерьез.

Кац опросил всего135 человек. Глава о Тантуре основана на показаниях сорока свидетелей 20 арабов и 20 евреев: всё записано на магнитофон. Найти выживших палестинцев было труднее, чем евреев-солдат: Тантура была захвачена 33-м батальоном бригады “Александрони”, и имена ветеранов были доступны. А палестинцев — в основном жителей Фурайдис и Джизр аль-Зарга (деревень рядом с Тантурой и Тулкарме на Западном берегу реки Иордан) ему пришлось искать через евреев — их знакомых, или с помощью бывших жителей Тантуры, которые теперь живут заграницей.

Со времени написания диплома были обнаружены дополнительные свидетельства, подтверждающие выводы Каца.

Четыредокумента нашлись в архивах Цахала. Один — донесение, упоминающее о 20 палестинцах, убитых в бою- затем еще одно донесение через неделю из штаба Цахала, где сообщалось, что непогребенные трупы (в деревне) могут привести к эпидемии. В третьем донесении начальник израильского генштаба запрашивал о поступивших к нему донесениях по поводу “нарушения правил в Тантуре” и получил ответ, что “излишнее усердие в результате победы” привело к нанесению некоторого ущерба “непосредственно после занятия территории нашими силами”. Наконец, документ из бригады “Александрони” в генеральный штаб сообщает: “Мы позаботились о братской могиле и всё в порядке”.

Еврейские и палестинские свидетельства, вкупе с немногими доступными документами, включая официальную историю бригады “Александрони”, рисуют яркую общую картину того, что произошло в Тантуре 22–23 мая 1948 года, хотя многие детали еще неясны и, возможно, таковыми и останутся.

Накануне оккупации, Тантура была большой деревней с бухтой — годной для лодок, но не для кораблей, на побережье Средиземного моря в 35 километрах к югу от Хайфы (крупный портовый город на севере Израиля. — Прим. перев.) и в нескольких километрах восточнее главной дороги от Хайфы к Яффо (бывший город, а ныне фактически часть Тель-Авива. — Прим. перев.) и Тель-Авиву.

Из свидетельств следует, что, после того как бой окончился и деревня сдалась батальону "Александрони", еще около 200 человек были убиты. Армейские документы, упомянутые выше, говорят приблизительно о 20 арабах, убитых в бою- и офицер, командовавший боем, подтвердил Кацу, что не более тридцати человек было убито в бою. Однако один из свидетелей-евреев, который лично руководил захоронением трупов, заявил, что насчитал 230 тел палестинцев.

Согласно его показаниям, убийство произошло в два этапа. Сначала было буйство мести. Из показаний солдат выяснилось, что ярость их была вызвана выстрелами арабов после официал

ьной сдачи деревни. Оказалось, что один или два снайпера продолжали стрелять и что они ранили или убили одного, двух или даже восемь еврейских солдат (данные расходятся) после капитуляции. Один свидетель-еврей сказал, что был убит всеми любимый солдат. Тогда в припадке гнева было убито около ста человек.

Второй этап был более подготовлен. Его осуществили разведка и тыловые части, большую часть членов которых составляли жители ближайших еврейских поселений: Атлит, Биньямина, Мааян Цви и Зихрон Яаков. Эти части систематически казнили людей, заподозренных (по большей части, как кажется, безосновательно) в укрывании оружия и в принадлежности к арабским добровольцам, пришедшим на помощь палестинцам. Эти казни были, в конце концов, остановлены жителями Зихрон Яаков, которые обвинили солдат в том, что они убивают не тех людей. Около 100 человек погибли в этом случае.

После первого этапа убийств, жители Тантуры были собраны и отведены на берег моря, где мужчин отделили от женщин и детей (моложе 12–13 лет). По списку имен, разведка и тыловики отбирали группы по 7–10 или больше и отводили их в деревню, на кладбище или на площадь рядом с мечетью. Их заставляли сесть или стать к стене и стреляли им в затылок.

Расстрелянные были в возрасте от 13 до 30 лет. Мужчин этого возраста, которые не были расстреляны, заключили в лагерь на полтора года, а остальных жителей отвезли в соседнюю деревню Фурайдис. Кстати, эта деревня, вместе с Джизр эль-Зарка, — единственная из 64 деревень по дороге от Хайфы к Тель-Авиву, не разрушенная евреями. Это произошло потому, что их жители традиционно работали в ближайших еврейских поселениях, и поселенцы настояли, чтобы им сохранили дешевую рабочую силу. Большинство мужчин Тантуры после заключения были высланы на Западный берег Иордана, где к ним присоединились их семьи. Многие из тех, кто остался в Израиле, сумел сделать это благодаря вмешательству знакомых евреев.

В целом, этнические чистки в Палестине и, в частности, в районе между Хайфой и Хадерой, проводились на основании не слишком детальных приказов начальства, как засвидетельствовал командир батальона, оккупировавшего Тантуру. Согласно этим приказам, каждый командир, захвативший деревню, мог делать всё, что считал нужным, с жителями, сдавшимися или взятыми в плен. Обычная тактика Александрони при захвате деревень — таких, как Кафар Саба, Кайсария, Сакийия, Умм Зайнат и (позднее) Аин Гацаль и Джабаль, — была выгнать ее обитателей во время боя. Деревни специально окружались не полностью, один из флангов оставляли открытым, чтобы можно было побудить жителей бежать через “открытую калитку”. Но в Тантуре, из-за недостатков планирования, деревня была полностью окружена. Еврейские катера блокировали ее с моря, и части Александрони — на суше, не было “запасного выхода”.

Получать свидетельства с обеих сторон было подчас мучительно. Те, кто были свидетелями расстрелов, не считая палачей, были или детьми, или сотрудниками еврейской разведки, или те, кого собирались убить, спасенные в последний момент евреями из соседних поселений. Многие воспоминания были нелегкими для свидетелей. Мустафа Масри, который ребенком видел, как у него на глазах убили всю его семью, закончил свои ужасные воспоминания такими словами: “Но поверьте, не следует помнить такое. Я не хочу, чтобы они нам отомстили. Из-за Вас мы можем попасть в беду. Я ошибся, когда назвал Вам имя того, кто сдал мою семью”. Я думаю, еще яснее, почему евреи не говорили о бойне. Как сказал Кацу один из евреев, Джоел Солник: “Это было позорное дело, ужасно позорное. Это был один из самых позорных боев израильское армии... Они никого не оставили в живых”.

Нежелание говорить о произошедшем ясно проявилось в беседе с израильским генералом-ветераном Шломо Амбаром, который был тогда молодым офицером. Он сказал Кацу, что никогда не возвращался в Тантуру и что он видел такое, о чем не желает рассказывать. Когда Кац настаивал, он сказал:

— Я могу сравнить (то, что случилось в Тантуре) только с этим. Я воевал с немцами, которые были нашими злейшими врагами. Но когда мы воевали, мы подчинялись международному праву. Они (немцы) не убивали пленных. Они убивали славян, но не английских пленных, даже пленных евреев-солдат английской армии — все английские военные выжили в немецком плену.

Кац попросил его продолжить.

— Пожалуйста. Прошло уже 50 лет, вы умрете, и скажут, что у вас была возможность рассказать, но вы не сделали этого.

Амбар посмотрел на магнитофон: "Почему вы используете это?"

Кац: “Потому, что я не могу запомнить всё”.

Амбар: "Если я не желаю рассказывать, это значит, что я что-то скрываю. Это значит, что захват (Тантуры) не был самым славным нашим боем”.

Юридические и научные баталии

Через несколько дней после публикации в “Маарив” ветераны бригады Александрони подали на Каца в суд за клевету, требуя в качестве возмещения более миллиона шекелей (один доллар стоил тогда около 4 шекелей. — Прим. перев.) Можно подумать, что университет Хайфы поддержал Каца. Ведь, судя по высокой оценке, которую он получил, любое опровержение его работы — особенно публичное — могло бы оставить плохое впечатление об уровне требований университета, однако, с момента начала судебного процесса, университет начал действовать так, как будто он был действительно виновен в лучшем случае в некомпетентности, а в худшем — в фальсификации. Во главе крестового похода университета против Каца были профессора факультета изучения Израиля, которые всегда были в передовых рядах, подкрепляя научными доказательствами утверждения сионизма. В результате университет отказался предоставить Кацу какую-либо юридическую, моральную или практическую поддержку в этом иске. Ее оказала ему палестинская юридическая негосударственная организация (НГО) Адала, бесплатно. Каца ошельмовали. Его имя вычеркнули из списка представленных к награде за их дипломные работы (поскольку список был уже отпечатан, его имя замазали белилами). Он оказался в университете в положении временно отстраненного от работы, и его надежды на научную карьеру пошли прахом, по крайней мере, в данный момент.

До начала процесса Кац пытался убедить суд не открывать дела, заявляя, что это научная дискуссия, которая должна происходить не в здании суда, но в университете. Если бы университет его поддержал, он сумел бы избежать суда, но университет отказался и суд начался в назначенный срок.

Процесс открылся 13 декабря 2000 года, Кац был вызван для дачи показаний прокурором. Обвинение основывалось на 6 ссылках (из общего количества 230), в которых Кац или неточно процитировал, или слишком вольно обошелся со словами источника. В свидетельстве Амбара Кац заменил слово “нацисты” на “немцы”. В другом случае, он сделал из показаний выжившего в Тантуре Абу Фихми вывод, что это было описание убийства, хотя тот не сказал этого прямо (на самом деле, ясно, что именно это он имел в виду). В четырех других случаях, Кац цитировал не ленты, а только свои записи от руки в результате бесед со свидетелями. Никаких разночтенийне было обнаружено в оставшихся 224 ссылках, касающихся Тантуры.

Представление этих расхождений заняло два первых дня суда. Когда был объявлен перерыв в конце второго дня, один из трех адвокатов Каца (который проверил каждую ссылку по магнитофонной записи) с торжеством сказал в частном разговоре, что противная сторона истощила свои обвинения. Повторная проверка материала защитой должна была начаться на следующий день.

Однако, этим вечером, по причинам, которые Кац сам не мог объяснить даже сейчас, он подписал соглашение, в котором опроверг свою дипломную работу. Ослабленный приступом, случившимся несколькими неделями раньше, и находясь под сильнейшим давлением семьи, друзей и членов своего кибуца, он согласился по совету одного из адвокатов (своего кузена) покончить со всей историей. Юрист университета, неофициальный участник его защиты, также сказал ему, что подписать соглашение будет для его же блага, намекнув ему при этом, что он сможет продолжать занятия в университете.

Соглашение, подписанное Кацем, оказалось полнейшей неожиданностью для двух его адвокатов. Озаглавленное “Извинение”, этот документ настолько огульный, что напоминает признание на допросе в полиции, полученное при сомнительных обстоятельствах. Раздел, касающийся его исследования, таков:

“Я хочу пояснить, что, после проверки и перепроверки, для меня теперь ясно без всякого сомнения, что нет никаких оснований предполагать, что Бригада Александрони, или любая другая еврейская боевая часть совершила убийства жителей Тантуры после капитуляции деревни. Более того, я желаю заявить, что написанное мною было, очевидно, неправильно понято (прессой), и что я никогда не собирался рассказывать историю о бойне в Тантуре... Я признаю правдивыми (только) свидетельства тех бойцов бригады Александрони, которые категорически отрицали бойню, и не имею отношения ни к каким выводам, которые могут быть сделаны из моей дипломной работы, которые могут указывать на произошедшую бойню или убийство беззащитных и безоружных".

Двенадцать часов спустя, Кац официально отказался от своего самоопровержения и хотел продолжить суд, но судья не согласился. Решение судьи не касалось существа дела, а только возможности суда принять отказ Каца от своего первого отказа.

Израильская пресса, которая опубликовала на первых полосах сообщения о соглашении Каца, едва упомянула о его попытках взять его назад. Он был заклеймен в трех крупнейших газетах — сначала в новостях, а потом в комментариях, как фальсификатор, псевдоисторик, который изобрел несуществующее событие по идеологическим соображениям. Даже левые журналисты, вроде Тома Сегева, замечали, что может быть, бойня и была, но историк оказался неподходящим для этой истории.

Университет Хайфы также не принял во внимание его повторный отказ и действовал, как если бы соглашение оставалось неопровергнутым. 26 декабря 2000 года обвинитель призвал университет лишить Каца степени магистра. Университет организовал 2 комиссии — одну для сверки магнитофонных записей с цитатами в работе, другую — чтобы выяснить, не совершил ли ошибок его научный руководитель. Его научный руководитель был друз (религиозное меньшинство в Израиле, этнические арабы, которые считаются лояльными к Израилю и подлежат призыву. — Прим. перев.).

Несомненно, реакция на дело Тантуры отражает ужесточение внутренней политики Израиля вслед за началом интифады Аль-Акса (нынешняя, вторая интифада, начавшаяся после визита Шарона на Храмовую гору в Иерусалиме, где находится мечеть Аль-Акса. — Прим. перев.) и особенно после событий октября (2000 года), касающихся палестинцев — граждан Израиля (в результате многочисленных демонстраций солидарности с палестинцами оккупированных территорий 13 палестинцев — израильских граждан были убиты полицией. — Прим. перев.). С тех пор, голос совести израильских евреев был почти полностью заглушен. “Пророки мира”, такие как Давид Гроссман, Амоз Оз и А.Б. Егошуа (известные израильские писатели. — Прим. перев.) публично заявили в различных радиоинтервью, что они были неправы, когда доверяли палестинцам, и, что гораздо важнее, подписали петицию, опубликованную на первой полосе “Гаарец” (одна из трех крупнейших израильских газет на иврите, считается относительно левой, по сравнению с “Маарив” и “Едиот ахронот”. — Прим. перев.), выражая свою непоколебимую оппозицию праву палестинцев на возвращение (миллионы палестинцев и их потомков, изгнанных в годы Накбы с территории Израиля и после войны 1967 года с оккупированных территорий, требуют права на возвращение на родину. Любой еврей и его потомки до третьего поколения имеют право на израильское гражданство (“Закон о возвращении” — Прим. перев.) Не исключено, что если бы дело Каца началось до начала нынешней интифады, или, еще лучше, в более оптимистические дни после подписания мирных соглашений с палестинцами в Осло, реакция общественности и научных кругов была бы не столь резкой. Несчастный Кац, сам к тому же сионист, не мог бы выбрать худшее время для опубликования свидетельств о бойне, напоминая об ответственности Израиля за военные преступления 1948 года.

Некоторые академики были в восторге от возможности наброситься, как стервятники, на методологические слабости исследования начинающего историка — по любым меркам — легкую добычу. Можно предположить, что причиной было не просто желание опровергнуть произошедшую бойню, но своего рода осознание, что, выиграй Кац дело, само израильское научное сообщество, свыше пятидесяти лет подавлявшее возможность узнать правду о Накбе, могло бы оказаться на скамье подсудимых.

Однако есть повод и для оптимизма. До начала суда организация в поддержку Каца провела внушительную конференцию в ноябре 2000 года в Тель-Авиве, где впервые ветераны мирного движения Израиля, включая Шуламит Алони (член кнессета(?) и бывший министр образования от партии Мерец. — Прим. перев.) и Ури Авинери (движение “Гуш шалом” —что-то вроде “Объединение за мир” — более радикальное в палестинском вопросе, чем Мерец. — Прим. перев.) открыто говорили об этнических чистках 1948 года. Был показан фильм Мухаммада Бакри, впечатляющее свидетельство устной истории, в котором евреи и палестинцы рассказывали об этнических чистках 1948 года. В самом деле, это было одно из первых публичных собраний, где открыто использовался этот термин, и где главный вопрос был не в том, действительно ли массовые преступления были совершены в 1948 году, но скорее их нынешние последствия с точки зрения мирного разрешения палестинского вопроса.

Позднее, 2 февраля 2001 года, группа весьма уважаемых ученых из университета Тель-Авива и Еврейского университета (Иерусалим. — Прим. перев.) провели день изучения взаимоотношений правосудия и академических кругов. Среди участников, как ни странно, были судья по делу Каца и ректор университета Хайфы. Общее настроения было явно против любого вмешательства судебных властей в научные исследования, и, еще конкретнее, многие участники критиковали университет Хайфы за его поведение в деле Каца. Профессор Аса Кашер и Меир Пайл подтвердили их поддержку исследования Каца, специально отметив, что неточности, раскрытые в ходе судебного разбирательства, не подрывают сколько-нибудь значимо качество дипломной работы.

Если суд снова откроется, устные свидетельства палестинцев о Накбе — как свидетельства евреев по делу Эйхмана и Демьянюка — будут признаны законным источником, как в суде, так и в научной дискуссии.

Сейчас трудно предсказать окончательный результат дела Каца, но, основываясь на том, что произошло до сих пор, можно предположить, что еврейский академический истеблишмент будет продолжать препятствовать признанию устной истории законным источником в изучении 1948 года, и что он будет еще более рьянотребовать от начинающих историков подтверждать сионистскую версию 1948 года.

* * *

ПРИЛОЖЕНИЕ

ИЗВЛЕЧЕНИЯ ИЗ МАГНИТОФОННЫХ ЗАПИСЕЙ ТЕДДИ КАЦА

Салих Абд аль-Рахман (Абу Машайиф), из Тантуры.


Кац: Сколько было убитых в Тантуре?
Абу Машайиф: Сначала они сражались между собой. Потом, они схватили всех на берегу, в Тантуре, отвели их к большому зданию и убили их вот так.
К: Какое здание?
А: Дома у берега. Море было у самой деревни.
К: Убили их после того, как они сдались?
А: После того, как они их схватили.
К: Сколько, приблизительно?
А: Восемьдесят пять.
К: Вы были там и видели это своими глазами?
А: Да.
К: Как всё произошло? Только восемьдесят пять стояли там, или вся деревня?
А: Нет. Восемьдесят пять стояли. Ну, вы знаете, как это делается. Они подошли к деревенским, сидевшим все вместе на берегу и показывали на одного, потом на другого: “Встать! Ты, ты...”
К: Основываясь на чем?
А: У них были имена.

(Позднее)

      К: Шимшон Машвиц прекратил убийства после того, как его остановил Рехавия Альтшулер?
А: Да. Он согласился после того, как убил восемьдесят пять человек.
К: Он в одиночку убил восемьдесят пять человек?
А: Да.
К: Что он использовал?
А: Стен. Он убил их. Они стояли у стены, лицом к стене, он подошел сзади и убил их всех, стреляя в голову.
К: Каждый раз он ставил несколько из них к стене?
А: Да.
К: Группами по восемь, по пять — сколько?
А: Каждая группа по 20–30 человек.

(Позднее)

А: Дважды или трижды он менял магазины.
К: То есть, одна пуля на человека?
А: Да.

(Позднее>)

К: Как далеко вы были?
А: Скажем, тридцать метров.

Тувия Лишански, старший офицер разведки.

      Кац: Сколько солдат вы видели?
Лишански: Группы по 5–6 солдат.
К: Они бродили по улицам и убивали всех, кого видели?
Л: Да, да.
К: И почему?
Л: Потому, что в бою они потеряли восемь солдат и во время боя решили казнить.
К: Скольких они казнили?
Л: Не очень много.

(Позднее).

К: Каково ваше впечатление от того, чтo произошло на улицах и в домах — сколько погибло там?
Л: Порядочно, но не могу сказать точно. Солдаты, потерявшие товарищей, озверели и набрасывались, сметая всё на своем пути. Они обезумели, оставляя за собой разорение и разрушение.
К: И всё это потому, что восемь (солдат) погибли?
Л: Да. Послушайте, они не привыкли терять так много убитыми со своей стороны. В большинстве боев они не встречали серьезного сопротивления, и арабы убегали или сдавались.

(Позднее)

К: На собственном опыте вы знаете о таких вещах (казнях) в других местах?
Л: Да, конечно.
К: То есть, люди приходили, выбирали людей по списку и убивали их на месте?
Л: Именно. Я помню, там, или в Джизр Aль-Зарка, что, к примеру, мы поймали кого-то, заподозренного в убийстве еврейского часового, привели его в полицию Зихрона, он был осужден, и я не помню точно, что стало с ним, но он пропал.
К: Но я говорю о многих людях, выбранных по списку и убитых на месте...
Л: Да, да. Мы знали о таких вещах. К примеру, эти двое из Джизр аль-Зарка...
К: Но мы говорим о большом числе.
Л: Да, я только что привел пример из Джизр.

Мордехай Соколер, часовой из Зихрон, сопровождавший военных.

      Кац: Бой кончился. Женщины, дети и старики остались там. Как долго?
Соколер: День или два. Потом они были перемещены.
К: Вместе со всеми трупами?
С: С трупами, в течение двух дней. Потом я привел людей из Фурайдис и закопал их.
К: Это значит, что члены семей оставались в деревне...
С: Еще день или два.
К: Вместе со всеми трупами?
С: Да, да.

(Позднее)

К: Сколько людей из Тантуры сдались с поднятыми руками?
С: Двести тридцать.
К: Двести тридцать — точное число? Вы их считали?
С: Нет, я прикинул, но когда они были убиты, мы их посчитали.
К: И сколько их оказалось?
С: То же число.
К: Двести тридцать?
С: Да.
К: Сколько из них было убито в бою?
С: Они все были убиты в бою. Снайпер попал одному солдату в ногу, началась стрельба. И потом все они были убиты, это был настоящий ад. Они не знали, кто стрелял.
К: Убить двести тридцать человек, это требует много времени.
С: (смеется) Они все были собраны в одном месте.

(Позднее)

К: Так что вы посчитали и насчитали 230?
С: Да.
К: Из этого числа вы сказали только несколько, может быть, десять были убиты в бою?
С: Только десять (перечисляет имена тех жителей Тантуры, которых он знал, погибших в бою).

(Позднее)

      К: Единственный оставшийся вопрос — где вы находились, чтобы я знал, что вы видели своими глазами.
С: Худшего я не видел. Я не видел конца боя. Я ушел. В целом, я был там только полтора дня, в основном занимаясь похоронами...
К: Вы лично участвовали в похоронах...
С: Я и арабы из Фурадис клали (в могилу) одного араба за другим, закрывали им глаза хаттой, рядами, одного на другого, вот так.
К: Я понял, что их глаза и головы были закрыты (куфиями)
С: Только головы, мы похоронили их в одежде, во всем...
К: И это было спустя два дня после боя.
С: Через восемь дней я вернулся на то место, где мы их похоронили, рядом с железной дорогой. Там образовался холм, потому, что трупы раздулись. Через два-три дня холм опал.
К: Двумя-тремя днями позже?
С: Да.
К: Я так понимаю, что позднее туда добавили земли и положили поверх могилы?
С: Этого я не знаю.

Али Абд аль-Рахман Деканш (Абу Фихми) из Тантуры.

     Абу Фихми: Они вошли в деревню, построили нас в ряд на берегу, направили на нас Брен (автомат) оттуда и отсюда и привели наши лодки, двадцать штук, чтобы убить нас... Потом пришли эти трое из Зихрон Яаков и сказали: “Почему вы это делаете? Почему вы убиваете людей?”

      Они (солдаты) сказали им: “Это всё иракцы и сирийцы”. Они (люди из Зихрон) сказали “Это люди из Тантуры, летом мы приезжаем к ним в гости. Они отдают нам свои дома, а сами спят снаружи. Мы провели лето здесь. Почему вы это делаете?”. Так что они велели нам сесть (и прекратили расстрел).

(Позднее)

     А: Шимшон Машвиц дал мне два блокнота и два карандаша, десять человек и двое носилок собрать трупы с улиц и отнести на наше кладбище. Он велел мне записать их имена. Он спросил: “Ты местный?” и я сказал “Это моя деревня, а это мой дом”, — наш дом был рядом с бухтой... Я записал 95 мужчин и двух женщин.

(Позднее)

     А: Человек, который был со мной, знал иврит. Он услышал, как они говорили, что после того, как они (землекопы) закончат первую братскую могилу, пусть выкопают еще одну, убьем их всех и закопаем в ней (это было прекращено появлением жителей Зихрон Яаков).

(Позднее)

      К: Вы сказали, что вы сдались. Что это значит?
А: Мы подняли белый флаг.
К: Ладно, и после этого они убивали, после того, как вы подняли руки. Скольких они убили?
А: Мы не видели, они собрали нас вместе.
С: Приблизительно, сколько?
А: Согласно заявлению армии, они сказали что убили двести пятьдесят человек.
К: Это всего. Но сколько было убито после того, как вы подняли руки? Два, четыре, сколько?
А: Не могу сказать.
К: Приблизительно.
А: Я не знаю.
К: Вы считали их? Много или мало?
А: Я сказал вам, что в армейском заявлении сказали, что они убили 250. Это было армейское заявлении, переданное по радио.

Комментарии

Добавить изображение