ГАЛЕРЕЯ МАСОНСКИХ ПОРТРЕТОВ

[Продолжение. Начало в 331 от 06 июля, 332 от 13 июля, 333 от 20 июля, 335 от 03 августа.]

Алданов Марк Александрович (7 ноября 1886 – 25 февраля 1957, Париж) - член-основатель ложи Северная Звезда Великого Востока Франции. Возведен в 3-ю ст. 4.3(23.1).1925. Заместитель оратора со 2.12.1925 по 1927. Юридический делегат в 1931-1932. Отсутствовал на заседаниях в 1936-1937. Член ложи до кончины.

Вместе с Иваном Буниным и Борисом Зайцевым, Марк Алданов был одним из лучших русских прозаиков середины 20 века. Входил в литературное общество "Зеленая Лампа", основанное в 1927 году по инициативе Дм. Мережковского.

 

Алехин Александр Александрович (1892, Москва – 1946, Эсторил, Португалия) – посвящен в ложе "Астрея" по предложению Вяземского, Тесленко и Гвоздановича, после опроса, проведенного Левинсоном и Тесленко 24.5.1928. Возведен во 2-ю ст. 9.3.1929, в 3-ю ст. - 27.2.1930. Член ложи по 1932. Реинтегрирован 12.12.1937. Радиирован 27.12.1938. Член ложи совершенствования "Друзья Любомудрия". Радиирован в 1934.

Приехал во Францию в 1920 году. Принял французское подданство. По воспоминаниям кн. Вяземского, Алехина можно было часто видеть играющим в шахматы в большой зале русского масонского дома на рю Иветт. Его обычным партнером был гроссмейстер Бернштейн.

Похоронен на парижском кладбище Монпарнас. Могила (8ой участок) на границе аллеи Трансверсаль. Памятник установлен ФИДЕ в 1956 году. Надпись на могиле: "Шахматный гений России и Франции. Чемпион мира с 1927 по 1935 год и с 1937 до смерти".

 

Граф Беннигсен Адам Павлович - посвящен 25.2.1924 в ложе Северное Сияние. Возведен во 2-ю ст. 17.7.1924, в 3-ю ст. - 21.2.1925. Секретарь в 1926. 1-й страж в 1927-1928. Досточтимый мастер в 1928-1931. Оратор в 1937. масон 33-й ст. с 1931. Член ложи до кончины.

Билибин Иван Яковлевич (1876—1942) - посвящен 7.3.1928 в ложе Северная Звезда Великого Востока Франции после опроса, проведенного М.Кролем. Возведен во 2-ю ст. 7.11.1928 (6.6.1929), в 3-ю ст. - 5.11.1931. Исключен из членов ложи в связи с отъездом в Россию 25.11(1.10).1936.

Граф Бобринской Петр Андреевич - председатель группы по образованию капитула Астрея. Член капитула 18-й ст. в 1922. Обрядоначальник и трапезоначальник с 25.1.1923. Эксперт в 1924-1926. Страж в 1926, 1928. 1-й страж в 1929. Председатель капитула в 1930-1931. 2-й страж в 1935. Оратор в 1939.

Возведен в 33 ст. в 1930, член Русского Особого Совета 33 градуса. Обрядоначальник Совета в 1937-1938. Канцлер в 1939. Командор с 12.5.1939. Великий командор (президент совета) в 1947-1948. Член совета по 1954.

Член-основатель ложи Северное Сияние вместе с Александром Мамонтовым, генералом Петром Половцовым и князем Владимиром Вяземским. 1-й страж в 1925. Привратник в 1928. Оратор в 1929. Вышел в отставку из ложи 29.12.1934, затем вновь ее член. Хранитель архива со дня основания до 1925. † 23 Августа 1962 г.

Прекрасную прощальную речь о Бобринском сказал М.Корнфельд4:

 

Вопреки традиционному оптимистическому утверждению, что "незаменимых людей не существует", - я полагаю, что русские братья едва ли согласятся с этим суждением после внезапного ухода на Восток Вечный нашего дорогого брата Петра Андреевича Бобринского.

Сейчас еще слишком рано для подведения итога всему тому, чем русское масонство обязано брату Бобринскому, не говоря уже о том, что его работа протекала, а значительной мере, в высших градусах.

Но моя задача облегчается однако же тем обстоятельством, что самое ценное и важное в деятельности брата П. А. Бобринского отразилось в работе всех русских мастерских без исключения.

Если покойный брат Л. Дм. Кандауров явился великим администратором русского масонства в Париже, то мне кажется, что брату Петру Андреевичу мы обязаны его основной идеологический ориентацией и, если можно так выразиться, тому основному стилю ритуальной и символической фактуры, который удивил наших французских братьев и создал для русских мастерских, в ложах Великой Ложи Франции, тот престиж, которым мы живем и по сей день.

Брат Бобринской соединял в своем лице ряд ценнейших качеств. Будучи поэтом, обладая абсолютным вкусом, подлинной культурой и эрудицией, он ясно понял основные задачи, ставшие перед основателями русского масонства в Париже. Эти задачи могут быть сведены к двум категориям.

С одной стороны, следовало выбрать между существовавшими во всемирном масонстве течениями то, которое
наиболее созвучно русской ментальной структуре, учитывая наше масонское историческое прошлое времен Екатерины и Александра Первого.

С другой стороны – надо было создать для нового русского масонства необходимые рамки, в которых могли бы быть выявлены, в изгнании, в масонском плане творческие силы исконной и подлинной русской культуры.

Брат Петр Андреевич исходил из мысли, что основным базисом Ордена Вольных Каменщиков является посвятительная традиция, что основная задача вольного каменщика состоит в раскрытии связи, существующей между основными метафизическими проблемами и масонской символикой и что естественным стержнем такой работы являются: ритуальная сторона посвятительных обрядов и доклады, имеющие прямое отношение к масонской проблематике.

Вы все, дорогие братья, знаете, сколь блестяще брат Бобринской на деле доказал, что наша крайняя бедность, в смысле материальных средств, может быть с успехом восполнена гармонической стройностью ритуального действа, подчиненного строго определенному ритму.

Все доклады и множество произнесенных им речей могут служить образцами в масонской литературе.

Все они отличаются совершенством литературной формы, ясностью мысли и неустанным утверждением посвятительной сущности масонства.

Я едва ли ошибусь, если скажу, что русские ложи обязаны главным образом брату Бобринскому тем особым отпечатком, который их выделил (независимо от внешнего, формального лингвистического отличия) - из числа всех других мастерских Великой Ложи Франции и таким образом способствовал нашей идеологической автономии.

Брат Петр Андреевич принял опять же ближайшее участие в разработке на русском языке наших ритуалов, которые являются нашим драгоценнейшим достоянием.

Я закончу словами, которыми 24-го Июня 1954 года, в качестве Оратора нашего Объединения, я закончил приветствие обращенное к брату Бобринскому по случаю его 33-х летнего масонского юбилея:

"Со своей стороны, я выскажу уверенность, что, в историческом аспекте, работа на чужбине нашего сегодняшнего юбиляра не окажется тщетной, и что, рано или поздно, а тот светлый день, когда на нашей освобожденной родине застучат молотки вольных каменщиков во славу В\ С\ В\ , - его труды получат должную оценку".

Вырубов Василий Васильевич - посвящен в ложе "Астрея" по рекомендации Вяземского и Бобринского, после опроса, проведенного П.Бобринским, Ратнером и Лукашем 11.4.1930. Возведен во 2-ю ст. 28.4.1932, в 3-ю ст. - 24.11.1938. 2-й страж в 1939. Вышел в отставку из ложи 8.12.1961, затем член ложи до кончины. Присоединен к ложе "Лотос" 27.11.1950. Представитель в Совете Объединения русских лож. Вышел в отставку из ложи 20.12.1957. Присоединен к ложе "Юпитер" 20.6.1952. Почетный член ложи с 1953 (2.1.1958). Знаменосец и член административного совета в 1958-1959. Судебный делегат в 1960. Член ложи до кончины. Член ложи совершенствования "Друзья Любомудрия" с 1955. Управляющий мастер в 1957. Вышел в отставку из ложи 1.10.1958. Возведен в 30-ю ст. в июне 1950. Член ареопага "Ордо об Као" по 1956. Член консистории Россия в 1955-1958. Вышел в отставку из консистории из-за разногласий с группой Г.Я.Смирнова в 1958.

Георгий Адамович, блистательный критик и вольный каменщик, писал в память о Василии Вырубове5:

 

Покойный брат наш Василий Васильевич Вырубов любил напоминать, что он “сын и внук масона”, видя в этой преемственности доказательство своей верности масонским идеалам и принципам. Как все мы знаем, в истолковании этих идеалов и принципов допускаются расхождения, и вероятно Василию Васильевичу случалось в своей повседневной масонской практике встречаться с возражениями или даже наталкиваться на идейное сопротивление. Не могло быть иначе при его страстной натуре, при его' стремлении всегда и вполне открыто выражать свои взгляды, отстаивая их с крайней настойчивостью и волнением. Но было у Василия Васильевича свойство, которое ни один масон, знавший его, не станет отрицать: приверженность к духовной свободе. Уверен, что ни один масон не станет отрицать и того, что верность духовной свободе - основное и прекраснейшее начало нашего ордена, то, без которого масонство утратило бы смысл.

Василий Васильевич органически не способен быть понять иное отношение к жизни и людям. Ничто его так не возмущало, как отказ признать, что каждый человек имеет право думать и жить по-своему, предоставляя это право и другим. Он хранил лучшие, воль
нолюбивые традиции былой русской интеллигенции и старался передать их своим друзьям. В сущности он был одним из последних русских людей, эти традиции воплощавших.

Таким навсегда и останется он в нашей памяти. Порывистость, нетерпимость в отношении всего темного и злого, преданность духовному свету, каковы бы ни были его формы, постоянная готовность вмешаться в битву за торжество добра и справедливости – вот Василий Васильевич Вырубов. Дух его настолько жив среди тех, кто был к нему близок, что невольно хочется повторить два слова, заключающие великую масонскую тайну: смерти нет.

Газданов Гайто (Георгий) Иванович - посвящен по рекомендации М.Осоргина и М.Тер-Погосяна 2.6.1932 в ложе Северная Звезда Великого Востока Франции. Возведен во 2-ю ст. 13.7.1933. Числился в "отпуске" в 1939. Оратор с 18.10.1946, с 12.11.1959 и в [1966]. Судья ложи с 9.10.1947 по 1948. Привратник с 9.10.1952. Делегат ложи с 12.11.1959. Досточтимый мастер в 1961-1962. 1-й страж с 27.11.1962 по 1964. Член ложи до кончины. Похоронен на русском кладбище в Сан-Женеьев-де-Буа.

Гвозданович Константин Васильевич- посвящен в ложе "Астрея" по рекомендации П.Бобринского, после опроса, проведенного Тхоржевским, Кузьминым-Караваевым и П.Бобринским 15.3.1924. Возведен во 2-ю ст. 24(28).3.1925, в 3-ю ст. - 9.7.1925 (во 2-ю ст. на заседании ложи Золотое Руно). Наместный мастер ложи. Вышел в отставку из ложи 10.12.1927. Присоединен к ложе Северное Сияние 23.1.1926. Радиирован 22.4.1930. Восстановлен в правах 27.2.1932. Депутат ложи в 1936. Перешел в ложу Гамаюн 10.6.1946. Затем вновь член ложи. Привратник в 1953. Член ложи до кончины. Дародатель в 1927. Помощник депутата в Совете Объединения русских лож в 1951. Член ложи "Гамаюн" с 1938. Присоединен 10.6.1946. Оратор в 1946-1947. 1-й страж в 1950. Наместный мастер с декабря 1951. Член ложи до кончины.Реинтегрирован в ложе совершенствования Друзья Любомудрия 8.3.1933. Возведен в 14-ю ст. 12.7.1933. Помощник оратора в 1937. Оратор в 1938-1939. Возведен в 30-ю ст. 9(5).4.1946. Привратник ареопага Ордо об Као в 1947. Член ареопага по 1951.

Уход К.В. Гвоздановича из жизни был отмечен милой и трогательной речью наместного мастера ложи Гамаюн Петра Бобринского на траурном собрании в память наместного мастера Гвоздановича в марте 1954 года6:

 

Одна утрата за другой! После стольких других, ушел от нас сейчас и брат Константин Васильевич. Кто из нас не любил его? Не был душевно к ному привязан, как к сердечному и отзывчивому человеку, всегда содержательному собеседнику, к другу, на которого можно было положиться?

Большую "человеческую" пустоту оставляет он за собой в наших поредевших рядах. Долго еще мы будем ощущать эту "пустоту", пока Время, этот врачеватель всех горестей не окутает пеленою и эту горькую память...

Мы уже привыкли к мысли об этой неизбежной смерти. Но до сих пор, за долгие месяцы ого отсутствия (больше двух лот!) мы эту пустоту не так ощущали, он продолжал быть с нами и, часто незримым присутствием, вдохновлял наши труды. На одре болезни он продолжал жить масонством, думал о нем непрестанно, принимал самое живое участие в наших радостях и горестях.

И не удивительно! Почти тридцать лет своей жизни К.В. посвятил масонству, принес ему свою большую культуру, ясность своего ума, душевную чуткость и духовную окрыленность, непрестанно устремленную ввысь.

Константин Васильевич кончил Санкт-Петербургский Университет по двум отделениям Историко-филологического факультета. Его диссертация, посвященная Франциску Ассизскому, была отмечена и опубликована в университетском журнале. Оставленный за эту работу при Университете, К.В. думал посвятить себя профессуре, но согласно существовавших законов, должен был прежде отбыть воинскую повинность

Он поступил вольноопределяющимся в Гвардейскую Конную Артиллерию. Это было перед самой войной 1914 года. И вот: военная служба, столь невяжущаяся с его обликом, Кавказ, Западный Фронт. Затем – темные годы революции… изгнание… Париж…

По окладу своего ума и характера, К.Б. был мало подготовлен к суровой школе борьбы за существование. Годы эмиграции были для него годами тяжелого материального существования, постоянного безденежья, неуверенности за завтрашними день. Но жил он другими, иными интересами, и эта трудная жизнь не отразилась ни на его характере, всегда ровном и благожелательном, ни на ого устремленности к высшим духовным ценностям.

В масонство нашел он то, что не давал ему профанский мир: общность культурных и духовных интересов, общение с братьями
, дружбу.

К.В. был посвящен по приезде в Париж в 1925 году в Достопочтенную Ложу "Астрея" и почти сразу же по посвящении приобщен к "Северному Сиянию", где и протекала воя его масонская деятельность до войны 1939 года.

Не задолго перед смертью он стал писать свои масонские воспоминания и, в своих начерно намеченных записках, описывает эти первые годы. Я позволю себе привести из них несколько отрывков, думая, что они вас заинтересуют:

..."Русскими братья собирались тогда на Рю Пюто, так как особняк, куда они перебрались впоследствии, 29 Рю де л'Иветт, еще не был присмотрен и снят.

Припоминая те годы, я должен признать, что все, что было живого в русской эмиграции устремилось в масонство. Оппозиция этому движению была лишь в крайних правых кругах, где масонство отождествляли с заговором "Сионских Мудрецов". Б этих утверждениях было столько наивной фантастики, что на более или менее мыслящих людей она действовать не могла, но недоброжелательство некоторых светских кругов оказывало-таки влияние на молодежь.

Что касается русского духовенства, то в нем, в противовес римско-католическому, отрицательного отношения но было. Крайний фланг - Карловацкая группа - громила масонство с амвона, духовенство же, возглавляемое всеобъемлющим Митрополитом Евлогием, относилось к нему терпимо, допуская нас к исповеди и причастию. На левом фланге недружелюбную позицию к масонству занимал, как это ни странно, такой просвещенный пастырь, как о. Сергий Булгаков, обвиняя нас в участии в лже-таинствах, хотя серьезного знания масонства у него не было...

Размолвки и недомолвки с Церковью были том досаднее, что главным двигателем, приводившим русских людей к масонству, было чувство религиозное. Устремление к русской церкви создалось еще до революции, как например: Религиозно-Философское Общество, обращение к православию марксистов вроде Бердяева и о. Булгакова и др., но это затрагивало небольшие круги. По воцарении большевизма к церкви бросилась почти вся эмиграция, часто люди никогда раньше о религиозных вопросах не думавшие. Все искали у нее утешения и разгадки происходившего: драма была в том, что церковь ни того, ни другого дать но могла, она давала лишь литургику. Это было громадной ценностью, но увы, отделенной пропастью от земного существования. Стали раздаваться голоса, что церковное христианство, упрощенное и искаженное, но может в наши дни удовлетворить но только требовательного и чуткого богоискателя, но и среднего верующего. Стали говорить о скрытом, внутреннем эзотерическом христианстве, о внутренней церкви", называли ее иногда - "иоанновой". Это были речи но новые, они звучали уже в устах русских мартинистов и розенкрейцеров восемнадцатого века.

Вывод напрашивался сам собою - раз подлинного, внутреннего христианства нельзя найти в церкви, его следует искать в посвятительных обществах, в частности в русском масонстве. И далее: если его и там нет, то его следует создать. Этот крайний вывод делали, конечно, но все; другие возражали, что сив слишком дерзновенно; на это следовал ответ, что без дерзновения жизнь человеческая теряет свой смысл.

Все это было лишено резкости, так как не только не формулировалось, но часто и не осознавалось. Это была не идеология, но мечтания и настроения.

Конечно, никто не имел серьёзного богословского образования, были лишь обрывки чего-то, при этом окрашенные апокрифами. Это не мешало нам с большой легкостью подходить к салим сложным и трудным проблемам. Признаемся - это был довольно самоуверенный дилетантизм. К этому присоединилось другое. Мир вообще переживал эпоху крушения рационализма, разочарования в человеческом разуме. Для русских изгнанников это переживалось особенно остро. Они невольно оказались в положении вроде "обратных гегельянцев", убеждаясь, что все действительное неразумно, все неразумное действительно. Положительные науки и дискурсивное знание были взяты под подозрение. Стали обожествлять непосредственную интуицию - путь, как известно, весьма опасный. Одновременно обратились в сторону так называемых оккультных знаний, где некоторых ждали уже весьма опасные скорпионы. Парижский рынок был завален такого рода литературой, от подлинно гениальных визионеров, до бездарных и безграмотных шарлатанств. Нужно было но только большое чутье, но и огромная эрудиция, чтобы отыскивать жемчужные зерна в этой своего рода навозной куча.

Через увлечение окку

льтизмом проходили почти все молодые братья, и некоторые из них почитали его неотделимым от масонства. Появилось увлечение астрологией, которую почитали как строгую непреложную науку. Игнорирование он стало даже почитаться невежеством.

Все это создавало пленительный туман в душах русских братьев, но все это было в порядке хода истории: бытие еще раз определяло сознание, сознание же отказывалось определить бытие.

Нашим лучшим оправданием могло служить наше душевное вдохновение, владевший нами сердечный трепет. Мы верили в свое избрание и ждали светлых чудес...

Я привел столь пространные выдержки из записок К.В. не для того, чтобы нам напомнить об этих уже далеких временах, но чтобы вы как бы услышали вновь его умолкнувшую речь... В них отразилось не только тогдашнее настроение, но и настроенность самого автора, нашло выражение того, что он сам искал тогда и масонстве, хотя он часто и говорит как бы о третьих лицах.

В этих, увы, только начатых воспоминаниях, не случайно упоминается "Религиозно-философское Общество", сыгравшее столь большую роль в истории русской мысли двадцатого столетия. К.В. был душевно близок этому движению, к миросозерцанию, которое в современной русской философской литературе получило название "религиозной философии". В основе всего миросозерцания К.В. лежало религиозное сознание, религиозного ощущения нас окружающей действительности, истории, культуры, даже масонского посвящения. Иррационализм духовного опыта сочетался в нём с логикой научного мышления, и в этом отношении К.В. был внутренне близок тому кругу русских людей этой эпохи, как Бердяев, Франк и др. русские "религиозные философы".

И это духовное родство чувствовалось во всех многочисленных докладах, которые он прочел, во всех его масонских выступлениях.

Отсюда и отталкивание его от оккультизма, от астрологии, от всего, что не согласовывалось с "религиозным сознанием", ни с его критическим чутьем и навыком научной методологии. В посвящении и в эзотерике он действительно искал то "внутреннее христианство", о котором он говорит в своих записках.

Было у К.В. устремление и к западной религиозной мысли. Назову только Блаженного Августина, которого он так хорошо знал; он любил также цитировать нам Иоахима де Фиоре, с его провидением Третьего Завета - Духа Святого.

Помню, говорил он мне о нем еще в 1917 году, когда я с ним познакомился, и с тех пор Фиорский Аббат стал одним из "ночных спутников" на его жизненном пути.

Может быть в связи с этим была у него склонность и к католичеству. Несколько лет тому назад он провел свой летний отдых на берегу озера Бурже, в Домиканском Монастыре. Он часто говорил о глубоком удовлетворении, которое ему доставило это уединение, временный отдых от всего мирского.

Были у К.В. и апокалиптические чаяния, какие-то сокровенные семена пророческого духа. Его духовный взор был обращен вперед, к будущему.

Члены ложи "Гамаюн", к которой он сразу же приобщился по восстановлении наших работ после войны, помнят ого вдохновенные выступления, когда, по его же настоянию, ложа избрала "пророчества и пророческий дух" темой своих работ.

В 1951-м году, после летних каникул, ложа "Гамаюн" выдвинула кандидатуру брата К.В. на пост Досточтимого Мастера. Это было как раз перед первым приступом его болезни. В декабре ему стало лучше, и брат Константин Васильевич был единогласно избран Досточтимым. Увы! надежды наши не оправдались и мы не увидали его на Инсталляционном Собрании - он был инсталлирован заочно - но увидали его и после среди нас.

Страшная и долгая болезнь была для К.В. очистительным путем к тому Последнему Посвящению о котором говорит наш траурный обряд. Он был в сознании и его сестра, которая провела с ним последние часы пород кончиной, говорила мне, что он был удивительно спокоен и просветлен.

И вот, в мире бренного, в мире видимых вещей, остался лишь свежий могильный холм под сенью белой церкви, на русском кладбище в Sainte Geneviève des Bois.

Все пепел, призрак, тень и дым, 

Исчезнет всё, как вихорь пыльный, 

И перед смертью мы стоим 

И безоружны и бессильны... 

Невольно напрашиваются строфы из надгробного стиха Иоанна Златоуста в стихотворном переложении А.Толстого:

Рука могущего слаба,

Бессильны царския веленья, 

Прими усопшего раба, 

Господь в блаженные селенья!

Добужинский Мстислав Валерьянович (1875 – 1957) - посвящен 20.10.1927 в ложе Юпитер Великой Ложи Франции. Возведен во 2-ю ст. 21.6.1928, в 3-ю ст. - 17.1.1929. Вышел из членов ложи в 1938 в связи с отъездом в США (1939).

Евреинов Николай Николаевич (1879, Москва – 1953, Париж) - посвящен 15.5.1930 в ложе Юпитер. Возведен во 2-ю ст. 21.5.1931, в 3-ю ст. - 18.2.1932. Помощник обрядоначальника в 1931. 2-й страж в 1932-1933. 1-й страж в 1934. В 1934 году также посещал собрания ложи Гамаюн. Архивариус в 1936. возведен в 18-ю ст. 20(18).11.1937. Возобновил членство в ложе 10.3.1945. После войны 1-й страж и обрядоначальник. Обрядоначальник капитула Астрея (после войны). Член ложи до кончины.

Театральный режиссер, драматург, историк и теоретик театра, художественный критик, художник. Поселяется во Франции в 1927 году. Когда в 1929 году в Париже открывается Русская Опера в Париже, основанная Марией Кузнецовой и ее мужем, Альфредом Массне, племянником композитора, ее первое представление – опера Римского-Корсакова "Сказка о Царе Салтане" в постановке Николая Евреинова с декорациями и костюмами Ивана Билибина. Один из немногих русских - наряду с Фондаминскими и Иваном Буниным - удостоившихся мемориальной доски (на доме №7 по рю Буало, где он прожил долгие годы). Ни его сосед по дому Алексей Ремизов, ни живший недолго в №59 по той же улице Владимир Набоков памятных досок, увы, покамест не удостоились.

Похоронен на кладбище Сан-Женевьев-де-Буа (могила 5462, участок 5).

Ермолов Дмитрий Николаевич - принят в 30-ю ст. 13.5.1947. Член 31-й ст. в 1949. Великий эксперт в 1955. Член ареопага по 1958.

Г. Адамович написал краткое слово "Памяти Д.Н.Ермолова"⁷:

Покойного Дмитрия Николаевича Ермолова уважали и ценили, как деятельного, самоотверженного работника, все русские масоны. Многие из них братски любили его. Но пожалуй только те, которые более или менее тесно связаны с ложей "Юпитер", полностью отдают себе отчет в тяжести понесенной нами утраты.

Дмитрий Николаевич настолько с "Юпитером" слился, что теперь, после его ухода на Восток Вечный, возникает в сознании противоречие: с одной стороны кажется, что "Юпитер" без него не может существовать, что продолжение наших работ под иным руководством до известной степени является пренебрежением к его памяти, а с другой, вспоминая сколько он труда, воли, настойчивости и одушевления в работы "Юпитера" вложил, мысль эту отгоняешь, как заблуждение, и понимаешь, что именно ради памяти Дмитрия Николаевича, надо наши труды продолжить, по мере сил в том же духе, в каком хотел бы их продолжить он.

Да, в том же духе... Все мы знаем однако, что совершенного единомыслия насчет того, по какой линии работы русского масонства должны идти, нет и не было. Может быть это и лучше, поскольку во всяком живом обществе, всяком живом собрании людей, пусть и связанных устремлением к одной цели, расхождения неустранимы и в сущности являются даже свидетельством, что умственно и душевно живы те, кто это общество составляет. Руководящее присутствие Дмитрия Николаевича вовсе не уничтожало в "Юпитере" различия взглядов и стремлений, вовсе не давило, не сглаживало неизбежных идейных разногласий. Да пожалуй, будь это не так, пришлось бы сказать, что он обезличивал мастерскую. Нет, этого он не хотел.

Однако то, что он во главе ложи стоял, имело все же очень большое значение, – гораздо большее, чем если Д.Н. стремился придать своей роли оттенок подчеркнуто личный. Он допускал свободу потому, что понимал, что такое свобода, понимал, что без нее нет ни движения, ни развития, ни творчества, нет ничего. Но допускал он свободу только в формах работы, в методах, в путях, и твердо зная, что у этих работ есть единая, непреложная цель, знал, что приближение к ней, как к центру, возможно по бесчисленным радиусам, соответствующим бесконечному разнообразию духовного склада людей.

Иногда, в ходе наших работ, или позже, по возвращении домой, или даже на следующий день, случалось сомневаться: что мы здесь делаем? зачем делаем то, что делаем? куда мы идем и к чему идем? Короче, что такое в конце концов масонство, кем и чем оно вдохновлено? Эти вопросы могут, конечно, быть отброшены, как праздные, но многие вероятно согласятся, что участие в наших работах такого брата, который эти недоумения знал, с искренней пытливостью ища на них ответа, ценно вдвойне. Оттого так исключительно важно, – может важнее всего другого, – чтобы во главе нашего братства, на руководящих постах, находились люди, которые самой личностью своей, не отвлеченными доводами, а именно личностью, являлись бы ручательством за добрую, бескорыстно-высокую, истинно человечную природу масонства, за то, что оно действительно обращено к свету. Для меня, как думаю, и для некоторых других членов "Юпитера", таким безотчетным ручательством был Дмитрий Николаевич. Его присутствие внушало уверенность, что масонство идет туда, куда нужно, и рассеивало колебания и сомнения. Нельзя всего объяснить, не все мы в силах и понять, но можно верить и в то, чего не понимаешь. Было чувство, что Дмитрий Николаевич не может желать дурного, не может увести к чему-либо, что не заслуживало бы доверия и даже служения, и что если он здесь, то надо быть здесь, рядом с ним.

Надеюсь, что память о нем, – вечная память, говоря по церковному, – поможет нам и дальше идти по верному пути, даже если мы и догадываемся, что конца этому пути нет, как нет и имени для его цели, для того храма, который из поколения в поколение масоны строят.

Жаботинский Владимир Евгеньевич - посвящен 5.3.1931 по рекомендации М.Осоргина и С.Полякова-Литовцева в ложе Северная Звезда Великого Востока Франции, после опроса, проведенного П.Переверзевым и В.Маклаковым. Возведен во 2-ю ст. 7.1.1932, в 3-ю ст. - 3.10(7.11).1932. Вышел из ложи по собственной просьбе "из-за многочисленных занятий" 31.12.1935.

Леонтий Дмитриевич Кандауров – основатель русского зарубежного масонства.

О характере, энергии и легендарном темпераменте можно судить по этому сохранившемуся письму Кандаурова⁸:

Доверительно

Париж 6.8.25

Дорогой князь Андрей Анатольевич,

Отвечаю на Ваше интересное письмо от 3 с.м.

1. Вопрос о мандате, полученном Французским Верховном Советом на учреждение такового для России, на Лозаннском Конвенте 1922 г., никогда не подвергался сомнению. Весь Шотландский Устав, включая обе американские юрисдикции, а также и Канаду, в этом вопросе, как видно из имеющейся переписки, действует в полном согласии. Что же касается Верховного Совета для Великобритании, то таковой, хотя в Лозанне представлен и не был, вряд ли был бы настроен идти против всех. На это у нас имеются точные данные.

Если какие-либо братья когда-либо держались другого предположения, то это легко объяснить их в нашем деле неполной осведомленностью. В нашем Орд\ вообще есть хороший столетний обычай говорить с каждым о том, что его может касаться.

Брат Ланг и его компетенция нам хорошо известны. В недавнюю бытность свою в Нью-Йорке брат Слиозберг, хотя почти и не посещавший там символические ложи, за неимением на это дело времени, имел многочисленные беседы с братом Лангом и другими американскими братьями, которых касается русский вопрос.

2. Вы прекрасно делаете, что поддерживаете отношения с братом Уайтом. Если он пожелает распространить свою организацию на Францию, то я, со своей стороны, буду это начинание приветствовать, но участвовать в нем, к сожалению, не смогу, т.к. считаю несвоевременным в настоящее время дробление усилий. Вопрос о женских, дружественных нам, формациях, мы предполагаем разрешить, когда признаем это своевременным, путем организации смешанной мартинистской ложи. Среди наших братьев имеется несколько регулярных русских мартинистов, другие находятся в пределах досягаемости, и, хотя в франкмасонство и не посвящены, но к нам дружественно расположены. Кроме того, у нас имеется соглашение с центром регулярного Мартинизма, находящемся в Лионе (Гроссмейстер Брико), и от нас всецело зависит выбор момента.

Следует опасаться давать русскому франкмасонству или руководимым им организациям слишком определенное и исключительно христианское направление: помимо того, что это противоречило бы самой идее Шотландского франкмасонства, это оттолкнуло бы от нас широкие круги русской интеллигенции, а также евреев и мусульман, и тем самым усилило бы, для развития в русских общественных слоях, возможности русских ложах юрисдикции Великого Востока. Надо считаться в общественном деле с фактами, а значит и с тем, что русское общество состоит не только из русских по крови, не только их православных, и в этом отношении значительно отличается, например, от английского или немецкого. Можно сказать, что связующим звеном русского общества является общность, главным образом, языка, а затем и культуры.

Завтра я уезжаю в Мариенбад, и мой адрес до 2ого сентября будет Villa Waldidyll Marienbad Tchécoslovaquie (так в оригинале, прим. Г.О) . Обратно в Париже думаю быть 12 сентября.

Искренне Вам пред\ , (подпись) Кандауров.

Граф Келлер Александр Федорович – посвященный в Англо-Саксонской ложе (работала по ритуалу Emulation на английском языке) Великой Ложи Франции, присоединен ок. 21.3.1925 к ложе Северное Сияние. Оратор в 1926-1927. Архивист и библиотекарь в 1928. Хранитель печати и архива в 1929. Хранитель печати в 1930. Член ложи до кончины. Возведен в 14-ю ст. в 1927. Член 18-й ст. в 1937. Агапоначальник капитула "Астрея" в 1930-1931. Депутат в 1931. Председатель в 1932. Оратор Капитула в 1932-1933 и в 1935. Возведен в 31-ю ст. в 1935. Член ареопага Ордо об Као 31-й ст. в 1945. По всей видимости, возведен в 32 гр. Член Консистории Россия.

Александр Федорович Келлер ушел из жизни 18 июня 1946 года, прежде многих других русских масонов серебряного века… На торжественном траурном собрании Достопочтенной Ложи "Северное Сияние" 28 июня 1946 года (в третьем градусе) была произнесена траурная речь, что следует ниже с незначительными сокращениями⁹:

Высокообразованный и тонкий человек, граф Келлер был потомком графа Въелгорскаго, знаменитого вольного каменщика александровой поры. Еще будучи кадетом Пажескаго Корпуса, Александр Федорович сделался учеником знаменитого Сен-Ив-Д-Альвейдра. За ним вторым браком была замужем его родная бабушка Графиня Келлер, к которой в Версаль часто ездил юный А.Ф., и подолгу гостил у неё.

Говорят, не было ни одной отрасли знания, который бы он не интересовался и которую бы он не изучал. Не только гуманитарные науки, история и социология, философия и религия или науки, связанные с этими дисциплинами как археология или нумизматика, привлекали его внимание, но с не меньшим жаром он отдавался математике или астрономии астрологии, химии или минералогии. Как он рассказывал сам, он часто уезжал к себе в деревню и по долгу жил там, окруженный книгами, географическими картами, химическими колбами, минералами или древними монетами. Весь мир для него был словно символ, в тайну которого он пытался проникнуть.

Вдохновенный масон, он придавал исключительное значение ритуалу, говоря, что ритуал поставил его на настоящий посвятительный путь. Он жил духом и мыслью, стремясь стать настоящим мастером, т.е. тем мастером, который работает в срединной палате, где нет ни отличий, ни должностей, где достигается высшая объективность, освобожденная от влияния личности. Еще за две недели до смерти он вспоминал слова Гегеля: "Если я допускаю свою личность к влиянию на свои выводы, значит я плохо мыслю", и говорил, что метафизическое мышление и объективность достигается именно исключением личности мыслящего. Как он неоднократно говорил, нужно стремится, чтоб центр микрокосма совпал с центром макрокосма.

Теперь, когда эти два центра соединились в единой непостижимой точке, земной путь А.Ф., окончен, но среди нас он будет жить всегда как почитаемый учитель и мастер, готовый поделиться всеми своими знаниями и опытом, и как добрый и любимый брат.

А.Келлера можно назвать учеником Сент-Ив д'Альвейдр скорее условно, насколько можно судить по совершенно восхитительной записке, написанной рукой графа Келлера, текст которой доставит удовольствие всякому непредвзятому читателю¹⁰:

Я, граф Александр Федорович Келлер, бывший полковник чеченского конного полка, показываю:

Отношения между моим покойным отцом и маркизом Saint-Yves d'Alveydre (вторым мужем моей бабушки) были всегда очень близкие и дружественные.

Я смутно помню мою бабушку, когда мне было 5 около пяти лет, так же как смутно помню и Сент-Ив'а в эту эпоху.

Я уже гораздо ближе познакомился с ним уже после смерти бабушки, когда, после смерти моей сестры, мы провели 1894ый и 5ые года во Франции, и мне минуло 10 лет.

Разговоры Сент-Ив'а произвели на меня очень большое впечатление, и с этого времени началось мое увлечение историко-религиозными и философскими науками.

В июне и июле 1900 года я снова был в Париже и почти что ежедневно ездил в Versailles к Сент-Ив'у.

В это время он работал над своим Archéomètre'ом и, после завтрака, в своем кабинете пытался пояснить мне значение своего труда. Я, конечно, не мог понять и половину его слов, но, во всяком случае, он твердо внедрил в меня убеждение, что невозможно заниматься так называемыми оккультными науками, не будучи раньше хорошо ознакомленным с физикой, химией и прочими естественными науками, а также с историей и филологией.

В это же время он рассказал мне о своих химических опытах.

Он доказывал логическую необходимость существования первичной материи, из коей образовались впоследствии все отдельные элементы.

Он говорил, что можно при помощи Великого Растворителя (Le Grand Solvant) перевести некоторые (не все) элементы в это первичное состояние, а затем уже их снова материализовать в форме (земной - ? неразборчиво. Г.О.)

Он мне показывал результаты своих опытов в виде небольших (2 слова в скобках неразборчивы. Г.О.) (образований - ? неразборчиво. Г.О.), добытых им алхимическим путем. Он также показал мне красный порошок, который назвал одной из стадий дематериализованной материи, тем, что в древности называли философским камнем.

На мой вопрос, не является ли Grand Solvant электричеством, он ответил да, но в форме нам теперь неизвестной.

Когда же я его спросил, не имеют ли эти неизвестные виды электричества нечто общее с электричеством атмосферным и, в особенности, с шаровой молнией, он ответил, что я слишком любопытен, недостаточно образован, и еще раз предложил заниматься науками официальными до того, чем заниматься неофициальными.

С тех пор, по возвращении моем в Петербург, я начал серьезно заниматься химией (главным образом физико-химией), историей и историей религий.

Когда я вернулся в Париж в 1902 году, я опять-таки часто бывал у Сент-Ива, который в это время был поглощен своей работой над второй частью Archéomètre'a (первобытным солнечно-зодиакальным алфавитом, единственным законом звуковых и световых волн, единым законом гармонии, управляющим миром); об алхимических опытах он точно не упоминал, сказав лишь, алхимическое золото обходится дороже настоящего, при теперешних технических достижениях.

Это было последний раз, что я его видел.

Он умер, оставив свою библиотеку и архив моему деду графу Александру Эдуардовичу Келлер.

После смерти последнего в 1939 году, помимо других вещей, мне достались три пакетика, на которых рукой Сент-Ива было написано дата алхимического опыта и точный вес заключенного в каждом из них золотого образца, добытого алхимическим путем.

Граф Александр Федорович Келлер Париж 26 декабря 1939 года

Граф Дмитрий Александрович Шереметев

Н.Голеевский (подпись)

Граф Петр Андреевич Бобринской

Григорий Николаевич Товстолес

Пакет с образцом золота весом в 0 грамма,0286, добытого во время опыта 5 октября 1893-го года, передан мною Великому Командору Русского Масонства Древнего и Принятого Шотландского Устава Николаю Лаврентьевичу Голеевскому для заключения в Командорской Ленте.

Граф Александр Федорович Келлер 31\

Получил 1ого января 1940 г. Н.Голеевский (подпись) 33\

(знак восьмиконечного креста)

__________________________________

4. Михаил Корнфельд. Светлой памяти брата П.А.Бобринского. (Ч.А.).

5. Георгий Адамович. Памяти брата В.В.Вырубова. (Ч.А.).

6. Петр Бобринской. Речь на Траурном Собрании в Память Наместного Мастера К.В.Гвоздановича. (Ч.А.).

7. Г.Адамович. Памяти Д.Н.Ермолова. (Ч.А.).

8. Л.Кандауров. Письмо неизвестному. Машинописная копия. (Ч.А.).

9. Григорий Товстолес(?). Речь на Торжественном траурном собрании в память Александра Келлера 28 июня 1946 г. Рукопись. (Ч.А.).

10. Александр Келлер, собственноручная записка. (Ч.А.)

[Продолжение следует ]