“НАИРИ”: ТРИУМФ И ДРАМА

04-02-2003

В 2004 году исполняется сорок лет со времени создания первой ЭВМ серии “НАИРИ” – семейства машин, которые, по общему признанию, сыграли выдающуюся роль в истории советского компьютеростроения.

В связи с этой датой уместно вспомнить некоторые подробности как самого процесса построения машины, наиболее интересных особенностей ее технических решений, так и драматической судьбы ее автора, Грачья Овсепяна, творчество, борьба и вся жизнь которого не только довольно точно характеризуют состояние дел в советской науке и вообще в советской действительности, но и дают повод для глубоких философских раздумий о смысле и практическом содержании таких фундаментальных понятий, как “свобода”, “право выбора”, или “успех”.

Не секрет, что при всех впечатляющих достижениях советской науки, в области компьютеростроения СССР так и не сумел преодолеть тот разрыв, который создала на Западе “буржуазная лженаука” кибернетика, пока советские ученые и инженеры были вынуждены послушно внимать пропагандистской ахинее партийных идеологов. За редчайшим исключением (к которым, в первую очередь, несомненно, относится машина “Наири”) советские компьютеры являли собой жалкую компиляцию западных разработок.

Подобному положению дел с компьютерной техникой в СССР имелось множество причин; их подробный анализ не входит в задачу настоящей работы, но по ходу повествования нам так или иначе придется давать объяснения явлениям, которые могут быть понятны только с учетом тех деформаций общественной жизни и общественного сознания, которые успешно произвела за свою историю советская власть, и которые и были основными причинами упомянутого отставания, в том числе, и в вычислительной технике.

Итак, в 1956 году молодой репатриант из Ливана (их в Армении презрительно называли “ахпарами”) с дипломом физика Ереванского государственного университета с большим трудом пробился в недавно организованное режимное предприятие по созданию вычислительных машин, где ему была предложена унизительная должность лаборанта, что, тем не менее, вовсе не смутило честолюбивого парня, готового в данном случае начать хоть с подметальщика институтского двора.

Ереванский институт математических машин (вначале он назывался совсем по-другому, затем много раз менял свое название) был организован, благодаря гению юного математика, Сергея Мергеляна, чьи блестящие способности и достижения в науке произвели столь сильное впечатление на высшее руководство страны, что функционерам Академии Наук Армении затем не стоило большого труда убедить правительство СССР в необходимости создания соответствующего института именно в Ереване. Директором института, естественно, (то есть естественно для советской системы) был назначен С. Мергелян, не пожалевший несколько лет своей творческой жизни пожертвовать на создание практически "из ничего" серьезного научного учреждения. Основной костяк разработчиков, однако, состоял преимущественно из "варягов", так как в Армении в ту пору практически не было специалистов нужного профиля. Впрочем, их не было и во всей стране, так как направление в науке было совершенно новое, и потому специалистов для ЕрНИИММ набирали поединично по всему СССР – от Пензы до Киева.

Грачья Овсепян попал в команду Брусиловского, которой была поручена разработка первой в СССР ЭВМ, полностью реализованной на полупроводниках. Полупроводники были первой любовью Грачья в его научной карьере, потому он приложил немало усилий, чтобы его определили именно в это подразделение. И – как всегда любовь сотворила чудо: в течение всего лишь одного года молодой лаборант вырос до руководителя группы, которой была поручена разработка одного из важнейших узлов ЭВМ – устройства управления (УУ).

По окончании работы над машиной “Раздан” (так называлась ЭВМ Брусиловского) авторитет Овсепяна возрос настолько, что ему предложили возглавить новое направление в построении ЭВМ – так назывемые “малые машины”.

Нынче считается, что классификационное разделение ЭВМ на “большие” и “малые” в СССР было дано И.С. Бруком еще в 1955-56 г.г., но когда Г. Овсепяну было предложено заняться этими самыми “малыми машинами”, заказчику (то есть министерству) первоначально они представлялись всего лишь в качестве электронного арифмометра, чем-то вроде современного калькулятор

а, и не более того. Справедливости ради, необходимо напомнить также, что это было время становления современной вычислительной техники, когда только-только формировались понятия и строгие дефиниции, которыми мы сегодня свободно и по-хозяйски оперируем.

Тем не менее, молодому руководителю разработки с самого начала было совершенно ясно, что он не ограничится теми куцыми функциями, которые ему предлагалось реализовать посредством его будущего детища, а в его голове и сердце уже господствовала новая любовь – микропрограммирование.

Можно сказать, что это была любовь с первого взгляда: Грачья ознакомился с идеей М. Уилкса по листочку “Экспресс-информации” – это всего несколько предложений – и остался ей верен, можно сказать, навсегда. Его, уже зрелого специалиста по устройству управления ЭВМ, покорила логичность и красота метода (красота, заметим, в точных науках играет не меньшую роль, чем в литературе, или искусстве), позволяющего преодолеть ограниченность аппаратно заданной системы команд путем трансформации жесткой структуры управления в закодированную двоичную информацию, хранимую в памяти машины наряду с обрабатываемыми данными и поочередного вызываемую в устройство управления по мере надобности. В последующем Г. Овсепяну довелось прочитать еще несколько материалов по микропрограммированию, но можно уверенно сказать, что в целом его реализация данного принципиального метода носила полностью самостоятельный характер, что подтверждается, в первую очередь, оригинальностью самой разработки. Возможно недостаток информации сыграл определенную положительную роль, заставив разработчиков “Наири” пойти своим непроторенным путем, но сам по себе ограниченный доступ советских разработчиков к сведениям о новейших достижениях зарубежных коллег не мог не отражаться на результатах их работ самым пагубным образом. Но это, конечно, отдельная тема для разговора.

Принципиальный поворот в борьбе Овсепяна с всесильным заказчиком относительно технического задания на разработку произошел в 1962 году, когда на Международной выставке вычислительной техники в Москве советские руководители ознакомились с французской машиной CAB-500 и сразу же возжелали иметьточно такую же. Но это было вовсе не окончание борьбы, это был просто ее переход в другую фазу.

Несомненно, наши замечательные заказчики нанесли огромный вред отечественной вычислительной технике своим постоянным капризным желанием иметь точно такую же игрушку, как у дяди Сэма (в данном случае, как у дяди Пьера). Всякая местная инициатива, которая могла быть гораздо более продуктивной хотя бы потому, что обязательно учитывала бы реальную отечественную технологическую базу, пресекалась на корню. “Нам Кулибины не нужны!”, – лозунг того времени – “Сделайте точно, как у американцев!” Имя замечательного русского изобретателя почему-то сделалось ругательным, позорным. Само слово “изобретатель” приобрело уничижительный характер, им пользовались, когда хотели побольнее укусить оппонента. К сожалению, подобное отношение ко всякого рода новаторам сохранилось в российском менталитете и до сего дня. (Впрочем, возможно, так оно было всегда – известно, как испокон века “благодарила” Россия своих самых одареных и преданных сынов.)

У Овсепяна к этому времени уже были свои вполне конкретные представления, какой должна быть будущая машина, и они не могли быть одобрены заказчиками, ибо, как было отмечено, они требовали точного копирования французского образца.

Почему Овсепян не мог принять требования заказчика “сделать точно, как у французов”? Тому было несколько веских причин. Прежде всего, ему, как человеку творческому, было совершенно неинтересно копировать чью-то уже завершенную работу. Но это, так сказать, лишь психологическая сторона вопроса, хотя и очень важная. Были и вполне конкретные практические соображения. CAB-500 – это машина последовательного действия, эффективная работа которой возможна лишь при использовании памяти большого объема, что и было реализовано в данной мини-ЭВМ посредством суперсовременных магнитных барабанов. Создание в СССР аналогичных устройств при его низком технологическом уровне представлялось Овсепяну совершенно немыслимым (что, кстати, подтвердилось в ходе последующих работ), потому он и предлагал компенсировать технологический недостаток оригинальностью технических решений – благо, к этому времени у него созрели вполне конкретные предложения по реализации проекта. В техническом задании на разработку он предусматривал следующие принципы создания мини-ЭВМ:

  1. Машина должна быть параллельного действия, то есть при выполнении арифметических операций должно происходить считывание сразу всех разрядов числа, а не поразрядное чтение, как это бывает в машинах последовательного действия.
  2. В ее построении должен быть применен микропрограммный принцип управления, когда управляющие воздействия в закодированном виде хранятся в памяти машины, а не задаются жестко посредством схемных решений.
  3. Программы и микропрограммы хранятся в единой постоянной памяти большого объема, реализованной на съемных кассетах.
  4. В качестве арифметического и логического устройства (АЛУ) должен использоваться единый универсальный регистр-сумматор, являющийся также буферным регистром запоминающего устройства и внешних устройств.
  5. В качестве вспомогательных регистров АЛУ и УУ должны использоваться 8 фиксированных ячеек памяти с непосредственным микрокомандным доступом, что позволит обойтись почти без дополнительных затрат на оборудование.
  6. Должна быть обеспечена совместимость выполнения микропрограмм и программ любой последовательности.
  7. В качестве важнейшего компонента должна быть предусмотрена микропрограммная эмуляция математического обеспечения существующих ЭВМ.
  8. Должны быть разработаны дополнительные специальные микропрограммные и микрокомандные средства для реализации алгоритмов специальных задач.

Все эти пункты были в последующем успешно выполнены.

Почему в этой, в общем, не научной статье так подробно пишется о технических характеристиках, полный смысл которых может быть понятен только подготовленному специалисту? Потому что до сего дня злопыхатели не оставляют попыток всячески опорочить машину “Наири” и ее главного конструктора Грачья Овсепяна. Люди, называющие себя специалистами в области вычислительной техники, говорят, что машина скопирована с французской САВ-500, хотя даже сравнивать машины параллельного и последовательного действия придет в голову разве что профану. Упрекают авторов машины и в том, что у нее нет собственного математического обеспечения, вопреки тому, что именно способность “Наири” эмулировать, то есть приспосабливать, можно сказать, переваривать любое матобеспечение является едва ли не самым главным преимуществом машины, позволяющим без дополнительных затрат использовать ее для решения широчайшего круга задач.

Есть и другая тенденция принижения места и роли машин семейства “Наири” в истории развития советского компьютеростроения – замалчивание. В обширнейшей литературе по вычислительной технике, а сейчас и на многочисленных вэбсайтах можно прочитать массу хвалебных слов в адрес иных малых машин, которые даже не были доведены до промышленного образца, или же были выпущены в очень ограниченом количестве, и лишь глухое упоминание о “Наири” – самой массовой мини-ЭВМ Советского Союза, производство которой достигало в иные времена примерно трети всех выпускаемых в стране машин. К месту, отметим также, что практически во всех тематических выставках за рубежом, в которых СССР принимал участие, машина “Наири” неизменно эксонировалась на самом почетном месте (всего она представлялась в 19 странах).

Вернемся, однако, к истории вопроса. Ко времени начала разработки ЭВМ "Наири" Сергей Мергелян, выполнив поставленную перед собой задачу и основательно поставив институт на ноги, уже покинул несвойственный истинному ученому административный пост директора предприятия, и ЕрНИИММ один за другим стали возглавлять вездесущие партийные функционеры. По самой своей природе они должны были быть лишь послушными исполнителями “воли партии”, и, соответственно, в принципиальном споре о будущей машине поддерживать руководство курирующего министерства, категорически настаивающего на полном копировании французской модели. Но каким-то чудом – которым, по-видимому, следует назвать страсть и убежденность в правоте собственной позиции автора проекта – технический совет института под руководством директора принял концепцию Г. Овсепяна, дав, таким образом, ему возможность строить принципиально новую машину (как видим, среди партийных функцирнеров тоже попадались толковые люди, таким и был Гурген Маркарович Саркисян – второй после Мергеляна директор ЕрНИИММ). Можно, без преувеличения, сказать, что это было почти половиной успеха. Ибо остальное зависело уже от самих разработчиков – их способностей, добросовестности и преданности делу, а все это у них, несомненно, имелось.

Выпуск машины “Наири” явился настоящей сенсацией: кажется, в нашей стране впервые появилось ощущение, что и в сфере компьютеростроения Советский Союз сможет успешно конкурировать с США. И это не было ложное ощущение. (О том, почему ожидание прорыва не оправдалось, речь пойдет ниже.) Популярность “Наири” объективно соответствовала как высокому техническому уровню машины, так и ее приспособленности для решения широчайшего круга разнообразных задач.

По инициативе самих потребителей совместно с разработчиками была создана самая массовая из подобного рода организаций Ассоциация пользователей ЭВМ “Наири”, отличительной особенностью которой было то, что на ежегодных своих встречах пользователи машины не только обменивались опытом по развитию и расширеню программного обеспечения ЭВМ, как это было в других подобного рода ассоциациях, но и обсуждали широкий круг задач по самому использованию машины, приспособления ее (в том числе и путем технических усовершенствований) для актуальных нужд потребителей. Гибкость микропрограммного метода управления позволяла оперативно вносить соответствующие измнения в многочисленные модификации машины, удовлетворяя тем самым насущные потребности пользователей. Более того, сами пользователи зачастую были в состоянии вносить нужные изменения в ЭВМ, приспосабливая ее для своих специфических нужд.

Реакция местного руководства на выдающееся достижение периферийного института была вполне совковой: вначале недоверчивое удивление и восхищение (кратковременно), затем – на все оставшееся время – острое непреходящее желание присвоить плоды чужого труда. Самую откровенную попытку явочным порядком овладеть чужой готовой работой предпринял начальник отдела наладки опытного завода предприятия Ишин; с молчаливого одобрения руководителя института он активно проталкивал идею о назначении его Главным конструктором машины “Наири-2”, отличающейся от первоначальной модели лишь увеличением объема памяти и быстродействия, а также добавлением некоторых внешних устройств, что практически уже было сделано подразделением Овсепяна.

“Тебя же уже назначили Главным конструктором принципиально новой машины “Наири-3”, зачем тебе возиться еще и с этим отработанным материалом!”, – убеждали Овсепяна доброхоты, – “Не стоит быть жадным, делиться надо!”

Ох, уж этот советско-бандитский принцип “отобрать и поделить!” Он ведь касался не только фабрик и заводов, земли и скота и прочая, и прочая. Неутомимые фанатики “справедливого” обустройства мира, может быть, более всего и жаждали уравниться с талантливыми, знающими, умелыми. Отобрать у них часть (большую часть) их способностей, умения, а главное – славы, материального достатка. А как можно им отдать часть своего таланта, даже если очень хочешь поделиться? Я, например, не могу себе этого представить. При всей своей открытости и доброжелательности не мог себе этого представить и Грачья, и потому не вписался во всеобщий контекст советской армянской научной “культуры”. Если к этому добавить его “ахпарское” происхождение, а также абсолютное неумение и нежелание льсить вышестоящим, участвовать в непременных для советского истеблишмента, но совершенно бессмысленных лично для него многочисленных застольях, то станет ясно, почему он так фатально не пришелся ко двору руководству института.

Последнее, действительно, стояло перед серьезной дилеммой: с одной стороны, после ошеломительного успеха “Наири-1” институту (читай, Овсепяну) предлагались заманчивые проекты участвовать в новых перспективных разработках, с другой стороны, дать “этому бестолковому ахпару” развернуться во всю мощь своего таланта было выше его сил. И руководство института приняло “соломоново” решение: деньги на разработки взять, но работать Овсепяну не давать. Благо, в советской экономической системе для этого имелось множество способов – деньги-то были ненастоящие, игрушечные. Они вовсе не поступали в полное распоряжение Главного конструктора, на них нельзя было ничего купить, или нанять работника – для этого надо было выбивать отдельно фонды и штаты сотрудников, и тут было полное раздолье для чиновников от науки, никогда не упускающих своего шанса. Москва давала деньги институту и отходила в сторону, а площади, оборудование и сотрудников под проект давало уже руководство института, и Овсепян никогда не имел здесь приоритета.

“Серьезные” деньги давались, естественно, под серьезный проект. “Наири-3” действительно стала этапным достижением советского компьютеростроения. Это была первая советская машина третьего поколения, реализованная на гибридных интегральных схемах. Заложенный еще в “Наири-1” микропрограммный принцип управления был максимально развит и доведен в “Наири-3” до качественно нового уровня, при этом была создана возможность уплотненного хранения больших (до 128 тысяч микрокоманд) массивов микропрограмм (для сравнения – предельное количество микрокоманд, хранимых в существующих до “Наири-3” ЭВМ, составляло всего 4 тысячи) при одновременном резком сокращении времени обращения и сохранения возможности применения всех приемов обычного программирования (таких как, например, условные и безусловные переходы, групповые операции и т.д.). Эта новаторская компьютерная архитектура позволила обеспечить

  1. Многоязыковую структуру ЭВМ;
  2. Режим разделения времен с одновременным доступом до 64 терминалов, каждый из которых мог выполнять функции одной ЭВМ “Наири-2”;
  3. Развитую систему диагностики на микропрограммном уровне;
  4. Двухмашинный режим работы;
  5. Реализацию сложных алгоритмов специализированных задач на смешанном программно-микропрограммном уровне.

Соответствие “Наири-3” самым высоким техническим стандартам того времени признавали и американцы, приводя ее в качестве единственного примера советской машины третьего поколения, которая в состоянии сравниваться с современными ей американскими моделями.

Этот потрясающий успех скромного по своим масштабам предприятия был достигнут ценой неимоверных усилий Главного конструктора и выпестованного им талантливого коллектива разработчиков вопреки козням и откровенному саботажу руководства института. Нормальный человеческий рассудок (но только не советский!) не в состоянии поверить в последнее, поэтому необходимо подробнее остановиться на истории создания и буквально “отвоевывания” “Наири-3”.

Поскольку уже на этапе отладки опытного образца “Наири-3” стало совершенно ясно, что эта машина – единственная надежда СССР в его потугах конкурировать с Соединенными Штатами Америки в деле создания машин третьего поколения, министр радиоэлектронной промышленности Калмыков на выставке новейших достижений компьютерной техники СССР в начале 1969 года лично просил Овсепяна доложить высшему руководству страны (в лице присутствующих на выставке члена Политбюро Устинова и руководителя ВПК Смирнова), что якобы уже идет подготовка к серийному производству этих машин, и, поскольку все были очень заинтересованы поскорее отрапортовать, что и в СССР уже имеется машина третьего поколения, фактически только на основании заявления Главного конструктора “Наири-3” были выделены огромные деньги на освоение производства машин этого типа на Астраханском заводе ферритов. Как это ни парадоксально, именно этот подневольный обман Овсепяном первых лиц страны в конечном итоге спас прекрасную машину от живого ее захоронения, к чему активно стремилось руководство родного его предприятия.

В то время как окрыленные почетным заказом астраханцы пытались добросовестно выполнить порученное дело, в Ереване лихорадочно искали методы опорочить детище собственного предприятия. Каждый сбой, каждая неполадка, неизбежные и естественные на этом этапе работы, превращались в предмет особого разбирательства с неприкрытой целью дискредитировать Главного конструктора. При этом совершенно не принималось во внимание, что сбои в основном происходят из-за неспособности (или нежелания) технологов (находящихся в подчинении вышеупомянутого Ишина) обеспечить металлизацию отверстий в печатных платах, вследствие чего Главному конструктору пришлось взять на себя ответственность за осуществление на опытных образцах плат частично подвесного монтажа, а это и являлось, в основном, причиной сбоев в работе ЭВМ. Главный инженер института, будучи председателем заводской комиссии по испытанию и приемке опытного образца “Наири”, не сумев (или не пожелав) по существу разобраться в сложившейся ситуации, сделал заключение, что причиной систематических сбоев являются какие-то посторонние наводки, возникающие, якобы, вследствие неверных технических решений Овсепяна. (Ничего общего с реальностью эта версия, конечно, не имела.) Наконец, Ишин предпринял неприкрытый саботаж работы: будучи к этому времени уже главным инженером опытного завода предприятия, он волевым решением заменил в производимых на месте по образцам московского закрытого предприятия разъемах пружинистые контакты, предусмотренные техническими условиями на изделие, на обычные, следствием чего был их стопроцентный выход из строя после двух-трех переключений. Прекрасно понимающий и техническую, и политическую подоплеку всего происходящего Овсепян потребовал проведения официальных испытаний отделом технического контроля (ОТК), на которых начальник этого подразделения профессионально доказал, что причиной неудовлетворительной работы разъемов является именно отсутствие пружинистости у злополучных контактов, но на руководство предприятия это не произвело никакого впечатления: оно, закусив удила, добивалось одного – отстранения Овсепяна от руководства проектом, и все, что не служило поставленной цели, бесцеремонно игнорировалось. Несговорчивого начальника ОТК попросту уволили, а на одном из партийных собраний директор института позволил себе за глаза (Грачья Есаевич никогда не был членом партии) грязно выругаться в адрес Овсепяна, обвинив его во всех бедах предприятия, и дав, таким образом, всем понять, что вопрос о его отстранении от работы решен твердо и окончательно.

В критической ситуации Овсепян сделал единственно верный ход: он потребовал, чтобы его вместе с небольшой группой специалистов командировали в Астрахань, где он обещал в кратчайшие сроки отладить те первые машины, которые уже были запущены в серию (вот где та старая ложь об уже готовой машине оказалась “во спасение”). При всем своем нежелании руководство ЕрНИИММ не могло воспрепятствовать этому, так как в дело были замешаны слишком большие силы, потрачены были слишком большие деньги, и слишком большие люди в Москве с нетерпением ждали положительного результата работы. Но и здесь неутомимый Ишин не оставлял своих попыток воспрепятствовать нормальному завершению работы: он регулярно названивал директору Астраханского завода и убеждал его, что дело окончательно провалено, и он (директор) только вредит своему предприятию, давая возможность Овсепяну “тянуть время”. Вследствие этого, Овсепян, проводящий едва ли не 24 часа в сутки на заводе, был вынужден плюс ко всему отбивать абсурдные атаки по советскому обычаю ничего не смыслящего в деле директора завода. Но остановить Овсепяна было невозможно, не для того он вложил столько душевных и интеллектуальных сил в свое детище, чтобы отступить под давлением мелких интриганов.

И произошло очередное чудо: в рекордно короткие сроки в Астрахани были отлажены и с высокой приемной оценкой сданы заводской комиссии семь машин “Наири-3”, которые знаменовали собой очередное этапное достижение советской компьютерной техники. (К стыду ереванских производственников именно одна из этих “астраханских” машин была в последующем перевезена в Ереван и представлена Государственной комиссии под руководством академика Дородницына, которая приняла ее с самой высокой оценкой.) Проект был до такой степени продуман и так глубоко и подробно проработан, что при добросовестном подходе для наладки машин не потребовалось ни много времени, ни особых усилий и навыков, так что очень скоро ереванские специалисты смогли перепоручить дальнейшую работу по выпуску серийных машин местным инженерам. Вообще следует отметить, что одним из замечательных качеств машин серии “Наири” являлась их высокая технологичность, что позволяло организовать их производство практически на любом предприятии подходящего профиля, и многие заводы в различных уголках бывшего Советского Союза обязаны своим расцветом именно тому, что им поручали их изготовление.

Когда разработчики победоносно возвратились в Ереван, у директора Опытного завода ЕрНИИММ, который и сам в свое время приложил немало усилий, чтобы “утопить” Овсепяна, хватило совести строго спросить у него: “А как это случилось, Грачья Есаевич, что в Астрахани за короткое время Вы сумели отладить семь машин, в то время как здесь долгое время не получается отладить даже одну из них?” Овсепяну не оставалось ничего иного, как пожать плечами: “Этот вопрос, уважаемый директор, вероятно, следовало бы мне задать Вам”. На этом совещание, посвященное обсуждению итогов работы по отладке ЭВМ “Наири-3” на опытном заводе, закончилось. Кроме себя обвинять было некого.

Не надо думать, однако, что после этого триумфа у Главного конструктора все пошло, как по накатанной дорожке. Наоборот, чем крупнее были его достижения, чем очевиднее колоссальный разрыв (во всех смыслах) между ним и его “оппонентами”, тем ожесточеннее вели последние свою нечистоплотную войну против человека, который своим трудом и талантом, собственно, и обеспечивал нехудое их существование. Помутневшие от злобы и зависти их умы, однако, ни принять, ни примириться с этой простой житейской истиной были не в состоянии. Обычное столкновение таланта и бездарности! Та же политика – выжать из Овсепяна все, что возможно, и не дать ему самому ничего – продолжалась все то время, пока он работал в институте. Даже когда стоял вопрос о присуждении разработчикам “Наири” Государственной премии СССР, местные деятели пытались “растворить” фамилию Овсепяна в общем списке, даже не выделяя его в качестве главного конструктора, и лишь вмешательство московского руководства поставило все на свои места в этом вопросе. Самым возмутительным, однако, было включение в состав лауреатов того самого Ишина, который сделал в свое время все возможное, чтобы провалить проект. “Если его не включить в состав коллектива представляемых к награде разработчиков, то он может навредить нашему общему делу, – уговаривали Овсепяна сведущие люди, – У него большие связи в верхах, он может сделать так, что нас вообще лишат премии!” Связи, а не дело было самое важное в той стране, надо ли удивляться, что она развалилась! Получил-таки Ишин свою Государственную премию за то фактически, что не удалось ему утопить “Наири”.

Много, очень много было поводов у Овсепяна, чтобы всерьез задуматься о дальнейшей своей жизни и работе в этой стране. Проблема нравственного выбора стоит не только перед великими учеными, когда им заказывают изготовление смертоносного оружия – она, в сущности, стоит перед каждым честным человеком на его собственном скромном уровне. У меня лично нет никаких сомнений, что именно подленькое желание каждого из нас уйти от ответственности за все происходящее вокруг, спрятаться за ничего не значащими фразами о невозможности ничего изменить, об ответственности за своих детей (как будто не эта самая ответственность требует прежде всего быть честным перед самим собой!) и позволило построить страну, целиком базирующуюся на лжи, равно как и сегодня позволяет делать то же самое с тем же успехом и, несомненно, с тем же ожидаемым результатом.

Овсепян один из тех немногих, кто никогда не лжет самому себе, а потому не лжет и другим. При всех невыносимых притеснениях он все-таки добился (по заслугам!) определенного уровня благосостояния – у него была хорошая квартира, машина и все те привелегии, которые полагались успешному и продуктивному ученому в СССР, и самое главное – у него была любимая работа, возможность творить, реализовывать себя, как незаурядную личность. Но он не мог не задумываться над тем, какой стране, какому режиму он служит, каких неблаговидных целей добивается лицемерная страна в том числе и с помощью его разработок. Овсепян прекрасно понимал, что и личные обиды ему наносятся не просто беспринципными и бессовестными приспособленцами, но, по существу, самой бесчеловечной и бестолклвой системой, принципиально плодящей и продвигающей именно таких людей. Тяжелые его раздумья становились тем мрачнее, чем более усиливалось на него давление с целью направить его коллектив в русло военных разработок. Собственно, военные всегда были хозяевами всего самого лучшего, самого передового, что производилось в СССР – это известная истина. Но после феноменального успеха “Наири-3” военные возжелали получить коллектив ее разработчиков в полное свое распоряжение, и директор института с восторгом принял это предложение, так как оно сулило институту немало материальных выгод. Овсепян, однако, мыслил свою следующую разработку совсем в ином ключе: он полагал, что будущее за машинами для широкого пользователя с максимально расширенными функциональными возможностями при возможно минимальных габаритах. И самое главное – с максимально упрощенными средствами общения пользователя с машиной. Как видим, это был проект персонального компьютера.

Сегодня очень многие имеют претензию на то, чтобы считаться пионерами в деле построения первых персональных компьютеров (хотя бы теоретически). В большинстве случаев эти поползновения вызывают лишь слабую усмешку. Одно несомненно: принципиальная грань между персональным компьютером и предшествующими ему профессиональными ЭВМ проходит именно по его приспособленности для работы неподготовленного (в области компьютеров) пользователя, по его “дружественному” матобеспечению. В этом аспекте уже первые модели “Наири” безо всяких натяжек могут считаться прародителями современных перснальных компьютеров, ибо, как уже было отмечено, их логическая структура позволяла эмулировать любое существующее матобеспечение, что создавало уникальную возможность подбора наиболее простого и удобного (“дружественного”) матобеспечения, а это, в свою очередь, позволяло быстро освоить работу на машине практически специалисту любого профиля, что и способствовало лавинообразному росту популярности машины в научном мире того времени. В последующем, в ЭВМ “Наири-3” было осуществлено дальнейшее упрощение языка общения пользователя с машиной при одновременном его обогащении и расширени. “Наири-4” мыслился ее Главным конструктором уже именно как персональный компьютер, если использовать современную терминологию. Но совсем иной видели эту машину военные – большой, наделенной многими специфическими функциями и дополнительными задачами. В качестве компромисса Овсепян предлагал вести разработку одновременно двух модификаций ЭВМ – военной и гражданской, но этот номер у него не прошел, военные хотели иметь монополию на разработку. Тупая кулацкая манера военных прибирать к рукам все, что возможно, вероятно, лишило СССР одной из самых перспективных разработок в области компьютеростроения того времени.

Говоря о возможности построения реального персонального компьютера в СССР, мы, конечно, отдаем себе отчет, что советская технология существенно отставала от западной, элементная база была очень слабой, но и здесь Овсепян в содружестве с другими энтузиастами пытался посредством оригинальных решений преодолеть имеющийся разрыв. Достаточно сказать, что совместно с НИИ микроприборов И.Н.Букреева в Зеленограде им было составлено Техническое задание на разработку голографического запоминающего устройства для хранения микропрограмм, о чем в то время на Западе еще и не помышляли. К сожалению, все новаторские начинания остались на бумаге, хотя и без этих, самых смелых и перспективных разработок следующая машина, “Наири-4”, стала очередным этапным достижением советской компьютерной техники. Здесь на основе обобщения 10-тилетнего опыта построения машин с микропрограммным управлением была предложена и реализована оригинальная архитектура ЭВМ, как комплекса универсальных вычислительных средств, что позволяло создавать любую конфигурацию проблемно-ориентированных машин, воздвигаемых наподобие детского конструктора из заданного набора вычислительных средсв, среди которых базовым являлся усеченный прцессор с оперативным хранением плотно упакованных микропрограмм. Надо ли говорить, что подобная архитектура в высшей степени удовлетворяла военного заказчика.

В любом ином коллективе человек, добившийся столь выдающихся результатов, сделавший так много для прославления и процветания своего института, несомненно, пользовался бы непререкаемым авторитетом, его буквально “носили бы на руках”. В любом ином, но только не в ЕрНИИММ. Уже после триумфа “Наири-3” с ним обращались так, будто он провинился в чем-то, провалил серьезное государственное задание. Долгое, очень долгое время его не утверждали Главным конструктором следующей разработки, “Наири-4”, к тому же этой теме почему-то понадобился “научный руководитель”, которым, естественно, стал один из руководителей предприятия. Одновременно в институте шли упорные разговоры о том, что поскольку “Наири-4” – это очень серьезная научная тема, и на других предприятиях такого рода работы возглавляются крупными научными авторитетами – академиками, или член-коррами, то и в ЕрНИИММ ее следует возглавить директору института, который к тому времени тоже обзавелся всеми полагающимися советскому руководителю подобного предприятия регалиями. (Как хорошо известно старшему поколению, советские партийные деятели без хитростей приписывали себе все те интеллектуальные и вообще творческие достижения, которых добивались работники подведомственных им предприятий. Фактически была узаконена практика, когда эти самые деятели без труда и безо всяких на то реальных оснований становились кандидатами и докторами наук, академиками и заслуженными деятелями науки и техники.) Вообще, уже много позже до Овсепяна стала доходить весьма интересная информация о том, что многие, очень многие сделали на машине “Наири” и на ее применении и кандидатские, и докторские диссертации, получили Государственные и Ленинские премии, а он так и остался скромным кандидатом наук, имя которого с некоторых пор было запрещено даже упоминать в числе авторов его собственной разработки. Но обо всем по порядку.

В самый разгар работ над “Наири-4” подали документы на выезд из СССР ближайшие родственники Г. Овсепяна – оба брата, сестра и мать. Причины, побуждающие репатриантов к массовому отъезду из СССР, как только чуть-чуть приоткрылись плотно запертые двери, или, по крайней мере к попыткам вырваться из мышеловки, какой оказалась для них эта страна, – не предмет текущего разговора, хотя сама история нашего героя во многом объясняет сие печальное явление. Для нашего повествования важно другое: в расцвете творческих сил, на вершине своих достижений Овсепян столкнулся с неразрешимой дилеммой – выбором между карьерой и родными, ибо та зомбированная страна не признавала никаких полутонов, никаких человеческих чувств, и уехавшие из этой страны автоматически записывались в предатели, независимо оттого, какие были побудительные к тому причины. Когда он принял окончательное решение (я не думаю, что после всего сказанного, есть необходимость особо останавливаться на анализе этого решения), очень многие не могли поверить в его реальность: слишком великой и невероятной казалась жертва. Овсепян, однако, не из тех людей, которые при принятии решений взвешивают на аптекарских весах, что они приобретают и что теряют. Он принимал принципиальноедля себя решение и прекрасно осознавал, что в неравной борьбе с безжалостной машиной, он ставит на кон не только все свое достояние, но и саму свою жизнь. Но он уже был готов на все.

Когда он объявил о своем уходе из института (сначала он уехал в Москву, а затем только подал заявление о выезде за границу), среди руководства не нашлось ни одного человека, который бы попытался уговорить его остаться – разве только этого не достаточно, чтобы, извините, плюнуть на все! То есть эти люди с нетерпением ждали, когда Овсепян уйдет, чтобы быстренько оприходовать сотворенное им богатство на свое имя. Институтом (да что там, институтом – страной!) управляли люди с психологией мясника, вожделенно отрывающего голову курице, несущей золотые яйца – у него сегодня будет свежий наваристый суп! Что будет завтра, какие потери понесет их институт, их страна, да и они сами, в первую очередь – это было за гранью их горизонта, недоступно вычислительным способностям мелких временщиков. К несчастью, время этих временщиков продолжалось долго, очень долго и продолжается, как это ни горько, до сей поры.

С уходом Овсепяна из института история машин “Наири” заканчивается: отныне не было зафиксировано ни одного принципиально нового достижения в этой разработке. Но в истории самого Овсепяна начинается самый драматический период жизни. Двенадцать лет пребывания “в отказе” (молодым этого слова не понять!), вынужденная работа в котельной в обществе пьянчуг и бывших уголовников, депрессивное состояние в семье, где в ненормальной обстановке росли трое его детей-подростков, наконец, 28-мидневная (на грани смерти!) голодовка в отчаянной попытке привлечь внимание к своему безнадежному состоянию – все это относилось к разраду тех явлений, которые он вполне предвидел и к которым был внутренне готов, когда майским днем 1975 года со слезами на глазах выходил с киносеанса английского фильма “Кромвель”, окончательно убедившим его, что свобода стоит любых жертв. Единственное, к чему он не был готов, и к чему не мог быть готов, что победа его – а он победил в конце концов – окажется Пирровой.

В декабре 1988 года, буквально за три года до развала СССР, благодаря вмешательству конгресса США и президента Рональда Рейгана, Овсепяну, наконец позволили покинуть страну и воссоединиться со своими родными в США. Когда он, после двенадцатилетней разлуки, едва сдерживая рыдания, обнял старенькую мать, она была уже так плоха, что не узнала сына. Брата и сестру КГБ своими жестокими методами сумело погубить еще до выезда их семей в США, и только один брат-близнец из некогда большой семьи смог привечать его на новой родине. Но не эти потери оказались самыми ужасными для Овсепяна – в конце концов, все люди смертны, и так или иначе всем приходится когда-нибудь пережить потерю близких людей. Намного тяжелее было осознать ему вскорости, что отдав практически все, чтобы попасть в действительно свободный мир, он не удостоился в этом мире, быть может, самой существенной для себя свободы – свободы творить. У Овсепяна нет никаких претензий к приютившей его стране, напротив, он благодарен ей, что дала она ему возможность жить человеческой жизнью, поставить на ноги отбившихся от рук за долгие годы неупорядоченной жизни в Москве детей, что на закате лет обеспечена ему здесь достойная старость... Прекрасно осознает Грачья Есаеевич и то, что приехал он сюда в солидном возрасте, когда самим американцам очень непросто найти себе новую работу, что в течение долгих лет до того не участвовал он в “живом” деле, как специалист не был в курсе новейших разработок, и объективно американские фирмы, которые вовсе не связаны с правительством и его политическими проблемами, вполне могли усомниться в его полезности для собственного бизнеса, тем более что наименования советских машин 20-тилетней давности им абсолютно ничего не говорили.

Правда, порой думает он с обидой, что не имели все-таки Соединенные Штаты Америки морального права совсем уж бросить на произвол судбьы тех бескомпромиссных страдальцев-отказников, которые во многом вдохновлялись именно примером этой страны, как оплота свободной и достойной жизни, страны, которая к тому же во многом поощряла их своей моральной поддержкой и подталкивала к той изнурительной, смертельно опасной борьбе, которую они вели в течение долгих беспросветных лет. Видимо, он имеет право на такой упрек, ибо не только ему пришлось здесь взять в руки простые инструменты, чтобы прокормить семью – считаные единицы из очень многих тысяч квалифицированных специалистов смогли устроиться в США в профессиональном плане, и это, конечно, не было результатом их поголовной бездарности.

Гораздо более важные вопросы возникают, однако, когда думаешь о том пути, который прошел наш герой. Что, на самом деле, следует понимать под свободой? И если она, действительно, не может быть полной и всеобъемлющей – а она таковой быть не может по определению – то каковы должны быть критерии при выборе приоритетных ее компонентов? Чем мы можем пожертвовать, чтобы сохранить самое важное для себя? Это вовсе не праздные вопросы, они актуальны не только для каких-то исключительных людей, героев или мучеников веры, каждому из нас на самом деле приходится решать их практически ежедневно. Чаще всего это бывают мелкие компромиссы с самим собой, но иногда они вырастают в глобальные проблемы, и не у кого спросить совета. Когда был свободнее Грачья Овсепян – работая под бдительным оком спецорганов и вороватого местного руководства над любимым своим детищем, или когда имел свободный выбор профессии между шофером такси, грузчиком или наладчиком персональных компьютеров? Надо ли было ему спасать своих детей от советского тоталитаризма, если сегодня эти подросшие молодые люди точно так же не приемлют политику своей новой родины, как некогда не принимал советский империализм их отец? Речь здесь не о том, справедливы ли их обвинения, или следовало ли сокрушить Советский Союз. Речь не о тривиальных истинах (хотя и они не так уж тривиальны), а о конкретных человеческих судьбах, которые драматически деформируются, а зачастую и ломаются в процессе борьбы за эти самые истины.

Можно ли назвать успехом Овсепяна его победу над внушающем всему миру ужас монстром, если в борьбе он отдал все, получив взамен разве что только относительно обеспеченную жизнь (но ведь и “там” он вовсе не бедствовал)? При попытке ответа на этот вопрос следует учитывать, что при всех притеснениях перспективы его в Советском Союзе были просто блестящие – и речь тут, конечно, не о материальном благополучии, это для творческой личности никогда не первостепенно, а о возможности самореализации, плодотворной работы в важнейшей области науки и техники.

Правда в том, что Овсепян и не ставил цели что-то выиграть для себя, когда ввязывлся в неравный бой с беспощадной государственной машиной, он был готов к любым потерям и стоически переносил все гонения в СССР, так же как и тяжелейшие испытания, выпавшие ему в первые годы жизни в Америке. Но ведь он – живой человек, он не может всегда мыслить по-заданному, порой и его посещают горькие мысли, и сожаление о погубленных собственной рукой перспективах не дает ему спать по ночам. Он говорит, что если бы он мог предположить, только предположить, что Советский Союз так быстро развалится, то не стал бы заваривать эту кашу, в которую ушли все его лучшие ингредиенты, а блюдо оказалось по крайней мере запоздавшим. Но вот здесь с ним согласиться невозможно. Разве что-нибудь изменилось в той стране (тех странах)? Разве не те же беспринципные клевреты правят сегодня там бал? Разве служить этим режимам было бы более почетно, чем коммунистической партии Советского Союза? Какую бы науку делал Грачья Овсепян, окажись он вновь в стенах некогда родного ему института? Президентом Академии Наук Армении сегодня является тот самый директор ЕрНИИММ, который в свое время целенаправленно выталкивал Овсепяна из института – совершив фантастический круг по самым высоким государственным должностям, сей деятель, биография которого, несомненно, заслуживает написания новой версии сказки “Храбрый Назар”, в конце концов решил, что истинное его призвание все же руководство наукой, и заставил-таки других “академиков” (а как здесь обойтись без кавычек?) признать за ним право руководить ими – так чего же можно ожидать от подобной науки?

Недавно “отец академии” написал автобиографическую книгу, в которой, касаясь периода своей работы директором ЕрНИИММ, он, наряду с некоторыми основными разработчиками, с особой благодарностью упомянул всех партийных и хозяйственных работников, имеющих хоть какое-нибудь отношение к этому институту, а вот Грачья Овсепяну, принесшему ЕрНИИММ истинную славу, в книге не нашлось ни одного слова. При том что славной эпопее машины “Наири” посвящено в книге немало страниц. Как это следует понимать?

Когда после “отказа” имя Овсепяна старательно вымарывалось из всех возможных публикаций (смешно сказать: в Советской Армянской Энциклопедии упомянуты все разработчики “Наири”, в том числе и второстепенные, и только имя Главного конструктора остается неизвестным – как великая военная тайна), лицемерные исполнители оправдывались: “ну, что мы можем сделать, это же партийная установка!” Какими же “установками” оправдывает сегодняшний свой поступок досточтимый президент? Что он ответит, если Грачья Есаевич, паче чаяния, приедет в Ереван и, глядя ему в глаза, задаст этот вопрос?

После развала СССР разные люди в разное время испытывали разные чувства: от восторга по поводу крушения жестокой империи до глубокого отчаяния по поводу потери великой страны. Честные, порядочные люди, и в самые тяжелые времена делающие все возможное, чтобы достойно обустроить свою жизнь и жизнь своей родины, и поныне испытывают некоторое чувство вины за то, что не сумели (каждый на своем месте) сохранить страну, не дать ей окончательно выродиться и развалиться, хотя в их-то руках и было меньше всего возможностей что-то реально изменить. Но вот те, кто не только пользовался в свое удовольствие всеми незаслуженными привелегиями, которыми наделяла неразумная страна самых недостойных своих граждан, но и подавляли, преследовали все лучшее, честное, талантливое, что попадалось на их пути, вот эти люди сегодня объявили себя самыми большими жертвами “тоталитарного режима”, и если завтра, каким-то чудом, вдруг будут чествовать борцов за демократизацию СССР, или, тем более, платить какие-то компенсации, они, несомненно, окажутся в первых рядах награждаемых. Смысл работы палача всегда состоял в присвоении достояния жертвы, а черная душа его никак не меняется от смены политического режима.

Наверное в настоящем разговоре следовало бы как-то затронуть и проблему ответственности каждого человека перед своей родиной, его обязанности служить ей вернее всего в тяжелые ее годы, но этот вопрос сам по себе слишком объемен и требует самостоятельной разработки – он увел бы нас очень далеко. Потому замечу только, что легче всего болтать о патриотизме тем “деятелям”, которые помыкают собственным народом, да еще поносят тех, которые, имея чувство собственного достоинства, не смиряются с их подлостями и отплывают к дальним берегам. Патриотизм – последнее прибежище негодяев. Сказано давно и очень точно.

Иной терпеливый читатель, дочитавший данную статью до конца, может задаться, на первый взгляд, уместными вопросами: стоит ли так придирчиво ворошить прошлое? Не слишком ли много яду в публикации? Достойно ли выводить в столь неприглядном свете людей, которые, так или иначе, представляли, а иные и до сих пор представляют целый народ?

Отвечаю. Все, что написано в этом скромном опусе, – правда. Правда когда-нибудь должна быть сказана вся. Не в кухонных сплетнях, не в шушуканьи по коридорам учреждений, а вот так – с открытым забралом, публично, со спокойной готовностью принять ответный удар. Правда того стоит. Правда того требует.

И последнее. Большая часть изложенного здесь материала – это собственные мысли и познания автора, который вовсе не чужд как самой затронутой теме, так и конкретным событиям, о которых идет речь. Но есть, конечно, и информация, полученная из доверительных бесед с героем данной статьи, которой Грачья Есаевич делился в дружеских беседах, вовсе не предполагая предавать ее широкой огласке. Он был категорически против того, чтобы я включил все это в публикуемый материал, но я все-таки решился поступить вопреки его воле. Боюсь, что после этого он не захочет знаться со мной, и я безнадежно испорчу отношения, которыми очень дорожу, но я не могу поступить иначе. Побудительный мотив у меня все тот же – правда. Голая правда.

Комментарии

Добавить изображение