ОГНЕННАЯ КОЛЕСНИЦА

22-02-2005


Окончание. Начало в № 411 за 30 января 2005 г.
,

9

В кардиологический центр Недоглядов пошел пешком.

Хотя нездоровой оказалась эта прогулка – в утреннем воздухе обильно пахло протухшими помидорами. Этот гнилостный аромат ритмично выплескивался из пароходных труб Плехановского химкомбината, отгороженного от внешнего мира трехметровой бетонной стеной и широким рвом с зеленой незрячей водой.

Трехэтажное здание кардиоцентра было выкрашено в приятные для глаза пастельные розовые тона.

В вестибюле со встроенным в стену аквариумом с лучезарными рыбками никого не было. Ни единого человека.

Недоглядов сунулся в окошко регистратуры, и его овеяло ароматом душистого женского голоса:

- Доброе утро, уважаемый господин! Желаете записаться на прием к специалисту?

На Недоглядова оценивающе смотрели зеленые линзы приветливой, хорошенькой медсестры в зеленом халате и шапочке.

- Да-да-да! Хочу записаться на прием к опытному кардиологу. На консультацию!

- На какое число?

- На сегодня. Точнее, прямо на сейчас.

- К сожалению, это пойдет двойным тарифом. Вас такое устроит?

- Вполне.

- Вы у нас впервые?

- Да.

- Тогда заполните, пожалуйста, этот формуляр. И подписать не забудьте.

Недоглядов принял из рук медсестры желтый листок и хаотично испещрил его у окошка подпрыгивающим и вихляющимся в руке серебристым Паркером”.

Фамилия, имя, отчество. Адрес. Возраст. Подданство. Пол. Сексуальная ориентация. Партийность. Конфессия. Гильдия. Судебное прошлое. Родственники в странах четвертого мира. Индекс кредитоплатежности. Способ оплаты медицинских услуг.

- Вам к любому кардиологу или к конкретному специалисту?

- Мне – к самому главному и самому опытному кардиологу.

- Вы в этом уверены?

- Абсолютно.

- Тогда двойной тариф еще раз возрастает вдвое. Вы понимаете, что получается вовсе недешево?

- Я все прекрасно осознаю, ибо пребываю в полной памяти и рассудке.

Изумрудная медсестра улыбнулась.

- Тогда я вас записываю к профессору Семенову-Вайцелю?

- Йес, мэм. Я вам полностью доверяю. Долго придется ждать?

- Я сейчас же ему позвоню.

Медсестра взяла со стола телефонную трубку и нажала на какую-то одиночную кнопку.

В трубке что-то заскрежетало.

- Господин профессор, к вам на прием только что пациент записался. Да! Срочная консультация. Да! Да! Хорошо!

Медсестра положила трубку на стол.

- Профессор Семенов-Вайцель готов принять вас тотчас же. Вы согласны?

- Ну, конечно! - выдохнул Недоглядов.

- Тогда я вас к нему сейчас провожу.

Она встала из-за стола, и Недоглядов ахнул, увидев ее колоритное телосложение.

Они долго поднимались на бесшумном сияющем лифте.

- Простите, а сколько в здании этажей?

- Три.

- Тогда почему лифт едет так долго?

- Пациентам с отклонениями в деятельности сердечно-сосудистой системы особо противопоказано резкое перемещение по вертикали.

- Понятно! Хотя лично у меня никаких сердечно-сосудистых отклонений не наблюдается. И вообще со здоровьем все в полном порядке. Спасибо коньяку и зарядке! Однако меня очень беспокоит здоровье одного моего близкого друга. Он весьма ответственный пост занимает в московском правительстве. Вот я и решил посоветоваться на его счет с врачами.

Медсестра промолчала.

Затем они долго шли по третьему этажу лукавыми коридорами, неожиданно сворачивающими то влево, то вправо. В коридорах было сумрачно и таинственно. Над головой Недоглядова изредка проплывали лампы вечернего освещения.

- Это прямо лабиринт какой-то! – шутливо заметил Недоглядов.

А еще он заметил, что изумрудная медсестра ему не просто нравится, а очень нравится. Чего с ним не случалось уже долгие годы. Он поймал себя на мысли, что хотел бы пригласить ее на ужин, однако решил оставить исполнение этого желания на потом. Когда будет решен вопрос с единственно точным диагнозом и когда все, по выражению Федотова, пойдет, наконец, своим чередом.

Однако Недоглядов тут же иронически себя приструнил:

“Эге! Куда тебя понесло! Размечтался! У такой колосистой женщины наверняка мужчина имеется. А потом - драматическая разница в возрасте. Но, тем не менее, все же попробую куда-нибудь ее заманить. Приручить, одурманить представителя младшего медицинского персонала гипнотической обстановкой роскошного ресторана”.

- А ведь это и есть лабиринт, - спокойно пояснила медсестра. – Рядом с кардиоцентром полгода назад открыли супермаркет, и больные, даже из самых тяжелых, стали бегать туда за вином и водкой. Директору и владельцу больничного комплекса, господину Семенову-Вайцелю, пришлось вызывать из Шотландии уникального архитектора по лабиринтам. Его строительство обошлось центру в сумасшедшие деньги. Зато винно-водочную проблему удалось решить раз и навсегда. Теперь ни один больной не в состоянии покинуть палату без содействия медперсонала.

- Извините. Так профессор Семенов-Вайцель является еще и владельцем этой больницы?

- Ну да. Вы же сами настаивали, чтобы вас записали к самому главному кардиологу. Разве не так?

Медсестра строго сверкнула на Недоглядова своими зелеными линзами.

- У вас глаза, как у хозяйки Медной горы.

- Это хорошо или плохо?

- А вы читали Бажова?

- Не приходилось.

- Ну, тогда я по-другому скажу. У вас глаза, как у Скарлетт Йоханссон.

Медсестра улыбнулась.

- А разве у нее зеленые глаза?

- Честно говоря, точно не помню. Но то, что они у вас такие же красивые, как у нее, - это точно.

Медсестра еще раз улыбнулась, и изумрудные ее линзы покрылись испариной нежности.

Нет, я непременно попытаюсь заарканить ее на ужин!” - подумал Недоглядов.

- Вы работаете только в регистратуре или еще какие-то служебные функции выполняете?

- Иногда я ассистирую на операциях, но довольно редко.

- Но сегодня вы целый день заняты в регистратуре?

- Да. До пяти часов. А что?

- Дело в том, что у меня в голове возникла, возможно, не очень оригинальная, но, по-моему, заслуживающая вашего внимания мысль...

Но тут медсестра плавно притормозила.

- А вот и кабинет господина Семенова-Вайцеля! А вашей не очень оригинальной, но заслуженной мыслью вы со мной после поделитесь. Договорились?

- Договорились!

“А ведь побежал, побежал зверь на ловца!”

10

Стулья, кресла или диванчики для посетителей по соседству с кабинетом специалиста отсутствовали.

Не было и горшков с растениями и цветами на решетчатом окне с мраморной надгробной плитой подоконника.

Пол был покрыт жестким как жесть желтым пластиком.

Кроме того, Недоглядов вновь нигде не увидел ни одной живой души.

Медсестра нажала на кнопку звонка рядом с дверью, и в то же мгновенье над ее косяком воссияла пламенная табличка с надписью “Милости просим!”.

Медсестра дернула ручку толстой, почти казематной двери и мягким, но повелительным жестом пригласила внутрь Недоглядова.

Вадим Валерьянович не стал жеманничать и вошел в кабинет первым.

- Здравствуйте, господин директор! Это – тот пациент, по поводу которого я вам только что звонила. Вот его медицинская карта.

- Спасибо, госпожа Крашкевич! Можете отправляться восвояси, - улыбнулся опрятный почти пожилой человек в обыденном, сером в полоску, костюме, привстав из-за обитого сочно-зеленым сукном стола.

Медсестра Крашкевич исчезла за казематной дверью.

“Как странно, не по-русски он это произнес – "отправляться восвояси!"”, - слегка всполошился Недоглядов. – “Но зато я узнал фамилию медсестры. Хотя, с другой стороны, что мне с этого - я и так знаю, что она работает в регистратуре”.

- Ну, господин пригожий! Присаживайтесь-ка на вот это креслице! – махнул дирижерской рукой Вайцель-Семенов. – А теперь поведайте мне о своих реальных и мнимых болячках!

Даже не поздоровался. Не снизошел? Или всего лишь не терпит формальностей?”

Недоглядов сконцентрировал волю и пафосно-колоратурно описал оба сердечных казуса.

А потом все случилось так, как и предсказывал Федотов.

Директор даже давление Недоглядову мерить не стал. Близоруко прищурил глаза, коснулся кончиком ногтя его сонной артерии, пребольно оттянул ему веки почти до уголков губ и спросил:

- Часто ли ходите по ночам?

- Вообще не хожу, - честно сказал Недоглядов. – А иногда и по утрам не хожу.

- А в обед ходите? – расщурил глаза профессор.

- Хожу. Но не в самый обед, а уже достаточно после.

- Ага! Так-так! - директор записал что-то мимолетное в медицинскую карту, откинулся на замысловатом кресле, оснащенном какими-то органными трубочками, ступенчатыми отростками и повительными проводками, и спрятал длинные, как у пианиста, пальцы за преждевременно осененную голову.

Потом врач зачем-то посмотрел в окно.

В оконном проеме маячила стандартная панельная коробка, как две капли воды похожая на соседствующую с домом Недоглядова многоэтажку.

Пауза затянулась.

- Господин доктор, каков будет диагноз? –заерзал в кресле Вадим Валерьянович.

Директор изменил направление взгляда, сместив его чуть ближе к креслу, в котором мучился Недоглядов, и ободряюще подмигнул абсолютно пустой стене:

- Ну что вы, право, так нервничаете! “Доктор, каков будет диагноз?” Ха-ха! Да какая вам разница? Главное ведь не в диагнозе, а в том, какие куративные акции надлежит на его базисе предпринимать. Ведь так?

- Не знаю. Мне вообще-то доказывали, что самое главное – это диагноз.

- Ну, в каком-то смысле диагнозу, конечно, можно придать статус краеугольного камня процесса санации, поскольку именно им определяются все последующие куративные действия медиков.

- Так, - согласился Недоглядов. – Ну и какие же куративные действия последуют в моем случае?

Вайцель-Семенов звонко шлепнул ладонью по зеленому лугу стола.

- Немедленная операция - и весь сказ! Сейчас медбратья переоденут вас в стерильный комбинезон, а потом в операционный склеп отвезут.

Недоглядов ужался в кресле до размеров подопытного мышонка.

- Как это - немедленная?! Я же только на консультацию к вам пришел! Я еще не готов к операции! Так нельзя! Операция – это же как полет в космическое пространство! Операции должна предшествовать основательная физическая и психологическая подготовка. Нет-нет! Это никак невозможно! Давайте обстоятельно побеседуем, обсудим скорость и мощность течения моей патологии. Возможные паллиативы и альтернативы. Формы и процедуры хирургического невмешательства. Призовем на помощь методы народной медицины. Поразмышляем о травниках, знахарях, экстрасенсах

- Ха-ха-ха! Ваши логические построения столь шатки и валки, что даже не требуют опровержения, поскольку зиждятся лишь на страхе физического или механического вмешательства. Но, во-первых, вы пришли ко мне собственно не за консультацией и не за возможными альтернативами, а за единственно верным диагнозом. А диагноз этот, между прочим, мне на ушко щебечет, что промедление смерти подобно. Вы меня слышите? Смерти подобно!

- Смерти подобно! Смерти подобно! – вскрикнул в кружевном полуобмороке Вадим Валерьянович.

- Именно! Именно! – застучал кулаком по лужку Вайцель-Семенов.

- То есть прямо сегодня вы собираетесь сделать мне операцию?! На моем драгоценном сердце?! – взвизгнул Недоглядов.

- А кто вам сказал, что это я буду делать вам операцию? На это у нас существует главный хирург!

- Как? А вы? Вы - разве не главный хирург?

- Я, к вашему сведению, главный диагност! И вообще я здесь самый главный! А вас мы живо представим пред очи главного хирурга. Но учтите, что главный хирург священнодействует у нас по двойному тарифу. Вас это не смущает?

- Нет-нет! Двойной тариф меня не смущает. Меня смущает сама операция!

- А вот это уже сущие пустяки! Итак, с этими чертовыми формальностями мы вроде покончили. Пора приниматься за дело. Хотя постойте! Хочется мне вам напоследок один щекотливый вопрос задать. Вы, насколько я знаю, в музыке основательно разбираетесь?

- Откуда вам это известно, профессор? Я не настолько известная личность, а общих знакомых у нас с вами вроде бы нет.

- Ну, это как сказать! решительно возразил Вайцель-Семенов. - Земля – это ведь круглая большая деревня. Однако это неважно. Вот ответьте мне: зачем на свете существуют композиторы и исполнители? Какую пользу приносят они человечеству? По крайней мере, основная их часть. Разве безвкусный оперный балаган – это не жалкая попытка отвлечь внимание одураченных масс от подлинного искусства? Вы скажете, что эстетическая ценность музыкальных творений не подается никаким материальным мерилам? Еще как поддается! За хорошую музыку вам, как правило, не подадут и гроша, а за дешевый “кан-кан отобьют в рукоплесканиях руки и осыпят алмазами! И еще - как отличить хорошую музыку от посредственной или плохой? По внушительному составу полкового оркестра? По хорошо темперированному винегрету созвучий, тональностей и гармоний? По силе духовно-эмоционального воздействия на потребителей (для проверки этого тезиса стоит лишь посетить дискотеку, ночной клуб или ресторан)? По совокупной численности потребителей? По оценкам критиков, музыкантов и самих композиторов, большинство из которых страдают нравственной глухотой и ненавидят друг друга, забывая о божественном предначертании своего ремесла, при том, что сложение векторов их положительных и отрицательных мнений в последней инстанции, как правило, дает устойчивый ноль?

- Я полагаю, что...

- О! Да мне плевать, что вы полагаете! Ха! На самом деле не нуждаюсь я в ваших суждениях и ответах! Я прекрасно знаю, что вы полагаете, предполагаете и соберетесь с духом предположить послезавтра или даже через полгода!

Органные трубочки на кресле врача-диагноста загудели на разные голоса, отростки засеменили многоколенчатыми конечностями, а проводки задрожали витыми усиками

Что это? Розыгрыш? Западня? Или настоящая психическая атака?” - терялся в догадках Вадим Валерьянович.

- Лев Николаевич Толстой говорил... попытался он превратить монолог хотя бы в подобие диалога.

- Ах, оставьте! И Чехов, и Достоевский, и Бунин, и... – да все говорили! Что главное для нас искусство – вовсе не музыка, а голливудский кинематограф! – вновь перебил его Вайцель-Семенов. – Однако довольно именами великих швыряться! Я тут опрометчиво заявил, что не нуждаюсь в ваших ответах, однако это не совсем верно. Одну вещь я все же хотел бы у вас узнать. Ответьте мне, как мужчина мужчине, если вас это, конечно, не затруднит: кто был любимым композитором Глена Гульда?

- Это вы меня без всякого подвоха спрашиваете, господин директор?

- Боже мой! Да я розыгрыши и подвохи терпеть не могу! Ну разве к лицу порядочным господам над слабостями человеческими издеваться?! Икарусами и Дедалусами их попрекать? Ведь это - типичный компенсаторный беспредел, присущий низким и слабым людишкам, которых черной икрой не корми, но только дай поставить кого-нибудь в неловкое, стыдное положение. Ну что? Будете отвечать или увильнуть соизволите?

- Бах, разумеется. Гениальный родоначальник плодовитого музыкального клана Иоганн Себастьян Бах.

Вайцель-Семенов махнул на него безнадежно рукой.

- И-и-и! Всё с вами ясно! Вопросов к вам более не имею! Кончилось время вопросов! Настал черед энергичных практических мер! Ну что? Приступаем к обряду хирургической инициации?

- Погодите, господин директор! Возможно, я ошибся. Шёнберг! Арнольд Шёнберг!

- Ну-у-у! Опять пальцем в лажу, друг Исаакий!

Директор схватился за серебристый свисток, висевший у него на груди, и воткнул его себе в рот. Сейчас он был похож на футбольного арбитра, которому поручили судить финальную встречу очередного чемпионата мира и который, с наслаждением зафиксировав грубейшее нарушение игрока, собрался назначить пенальти.

- А кто же тогда? – растерялся Вадим Валерьянович.- Не понимаю!

- Орфландо Гиббонф! – укоризненно фыркнул профессор, не вынимая свистка изо рта.

Раздалась соловьиная трель, и, как померещилось Недоглядову, прямо из-под стола вынырнули два санитара, похожие на гигантских жуков-бронзовиков.

- Немедленно обрядить пациента в стерильную спецодежду и доставить к господину главному хирургу! – распорядился директор.

Литые жуки с двух сторон набросились на Недоглядова и, мигом сломив его хрупкое сопротивление, сорвали с него новый пиджак и штаны “Хьюго Босс”, гантовскую рубашку, карденовский галстук, австрийское нижнее белье, итальянские башмаки и обрядили его рывками в белые накрахмаленные отрепья на шнурках и подвязках.

- Нееееет!!! Не желаю!!! Incredulus odi!!! – рычал Недоглядов.

Но медбратья уже волокли его в самые дебри ветвисто-тенистого шотландского лабиринта.

Осознав безнадежность своего положения, Вадим Валерьянович прекратил оказывать противление монстрам, которые, чутко отреагировав на его пораженческую инициативу, перестали таскать его за уши и вихры и щипать за щеки и нос.

Вскоре крутое скольжение застопорилось, в стене возник глубокий проем, Недоглядова вбросили в темное помещение со строгим напольным покрытием и закрыли на ключ, щелкнувший сломанным позвонком.

11

Недоглядов лежал на жестоком полу и не шевелился.

Он почему-то думал, что стоит ему продержаться бездвижно еще хотя бы с десяток минут, то злокачественное наваждение сгинет, развалится на куски как подточенная термитами пирамида Хеопса, и он снова очнется на одышловатом диване в своей вожделенной квартире.

В двери заскрежетали ключи.

В помещении вспыхнул ослепительный свет.

Недоглядов приподнял голову и увидел стоящего у двери седовласого священнослужителя в черной рясе с медным крестом на груди.

- Раб Божий Вадим Валерьянович, желаешь ли исповедаться перед огнедышащим хирургическим действом?

- Я - агностик. Не желаю.

- Ну, агностик - не атеист. Агностику вовсе не грех было бы исповедаться.

- Почему?

- Агностик всего лишь не ощущает и не понимает божественной подоплеки Вселенной. А я такое понимание ему предлагаю вкупе с отпущением наиболее тяжких грехов. Мелкие и так с души соскочат как блошки при виде Огненной колесницы.

- Что это за Огненная колесница? Я только такую шахматную фигуру знаю. Сам ее придумал.

- Вот придет свой черед, и узнаешь, что такое Огненная колесница. А мое дело маленькое - приобщить тебя к толкованию божественной сути Вселенной.

- Да не нужно мне ваше узкоколейное толкование! Оставьте меня в покое, святой отец!

- Как это не нужно? – искренне удивился священник.

- Так это! – разозлился Вадим Валерьянович. - И отпущение тяжких грехов мне тоже не нужно.

- Стало быть, не грешил во все тяжкие?

- Ну, допустим, грешил! Но вам ли мои грехи отпускать?

- Не я их тебе отпускаю, а Всемилостивый и Всемогущий Господь.

- Ах, бросьте, бросьте, бросьте!

- Может, тебе лютеранина или баптиста какого прислать? Или англиканского толка батюшку?

- Ах, прошу вас, оставьте меня в покое! Я вам за это бесконечно благодарен буду!

- Но, Вадим Валерьянович, сам посуди: гоже ли священнослужителю оставлять заблудшую душу без святого напутствия и вспомоществования? Я все же пришлю тебе кого-нибудь из коллег.

- Вы бы лучше мне главного хирурга прислали.

- А главный хирург придет! Об этом как раз не беспокойся. Он сейчас к операции усердно готовится. Голубую тетрадку листает. Руки в семи водах полощет. Хирургические инструменты в борной извести закаляет. Операционное ложе сухим льдом выстилает. Огненную колесницу бархоткою драит. Придет он, придет. Не сомневайся! Ни разу еще не было случая, чтобы не приходил.

“Опять эта Колесница! - передернулся Недоглядов.

Священник поставил на паузу миротворческий диалог, ожидая реакции со стороны распластавшегося на полу человека в белых ошметках.

Но человек упрямо молчал.

- Так, значит, не надобно тебе никого присылать? А, может, шамана сибирского хочешь? Или воплощенный в телесную оболочку дух первоиндейца племени кри? Есть у нас и такие в штате.

- Не надо, прошу вас, не надо!

- Ну что же, проси Господи, раба твоего неверующего. Побреду я тогда отсель с тяжелым камнем на шее.

Священнослужитель перекрестил Недоглядова медным крестом и отвернулся к двери.

Вадим Валерьянович вскочил с пола и вцепился в долгополую рясу священника.

- Святой отец! Заберите меня с собой! Проведите, ради Бога, через лабиринт к центральному выходу! Вам же наверняка в нем все закоулки и тупики известны!

- Не велено! - строго сказал священник и футбольным толчком головы отправил Недоглядова в дальний угол суровой коморки. – Кесарю – кесарево, а агностику – юмово! Так-то, юноша!

И ушел, погасив за собою свет и заперев дверь.

Недоглядов катался, как чугунный заводной апельсин, по ледяному настилу пустой конуры.

Даже кричать, звать кого-то на помощь ему уже расхотелось.

Он прислушался к сердцу. И ничего не услышал.

Положил правую руку на грудь.

Сердце стучало ровнехонько и флегматично, как добронравный швейцарский “Бреге”.

Недоглядов поднес руку с часами к уху: тик-так! тик-так! тик-так! – вел бесстрастно-бесстрашный отсчет хронометр.

12

Кто-то железно потыкался в дверь.

- Входите, - автоматически откликнулся Вадим Валерьянович и сразу же спохватился. – Дверь заперта!

- Ах-да! – прогугнил кто-то снаружи и зазвенел хрустальной связкой ключей.

Отомкнулись засовы, вновь засиял ослепительный свет и кто-то сказал знакомым молодцеватым голосом:

- Ну, здравствуйте, Вадим Валерьянович! Как самочувствие? Не пошаливает ли сердечко? Хотя по диагнозу в вашей медкарте явственно вижу, что случай ваш чрезвычайно серьезный. Нужно незамедлительно операцию делать. Левый желудочек силиконовыми ершиками прочищать, а правый – платиновыми штифтами скреплять. Промедление смерти подобно. Первый приступ – намечающий, второй – закрепляющий, а третий, увы, – завершающий.

Недоглядов, не отрываясь, смотрел на вошедшего.

Капли пота вновь заиграли мелким веселым бисером на его сократовском лбу.

В двери стоял его спарринг-сосед по стоклеточным шахматам – Федотов Станислав Константинович. В безукоризненном черном костюме, голубой рубашке и темно-синем галстуке в едва заметную полосу. На шее у него висел серебристый свисток. В руках он застенчиво мял, как крестьянин картуз, школьную голубую тетрадочку.

- Как?! Что вы здесь делаете?! Это невозможно!

- Ну, уж вы и сказанули! В этой жизни возможно практически все, - возразил Станислав Константинович, бесшумно приблизился к Недоглядову и присел напротив на корточки, для удобства сбросив с ног веткие шлепанцы. – Обратите внимание, что вы сами себе противоречите. С одной стороны - видите меня рядом с вами, а с другой – восклицаете, что это невозможно. Типичная сшибка эмоций и разума, порождающая в недрах сознания вавилонское столповерчение.

- Но что вы здесь делаете?!

- Работаю я здесь. Владелец клиники, профессор Вайцель-Семенов – главный диагност, а я вот – главный хирург.

- И тоже профессор?

- В той же мере, что и профессор Вайцель-Семенов. Мы с ним практически в одно и то же время высшее образование получили. Правда, он Московский инженерно-строительный институт заканчивал, а я – Инъяз имени Мориса Тореза. Вот у меня с собой и тетрадочка в клетку. С давними вайцель-семеновскими конспектами. По газосварке, цементированию и сопромату. Здорово мне его записи помогают.

- Послушайте, Федотов! А каким образом вы оба оказались в системе охраны здоровья?

- А по призванию! Исключительно по призванию! У нас же сколько мертворожденных врачей должны были бы, по идее, на заводах инженерами и мастерами трудиться, и сколько переводчиков или юристов ощущали себя в душе хирургами и стоматологами. Не обращайте внимание на мои старые тапочки. Это мой талисман. Они мне на операцию помогают настраиваться. Чтобы потом все катилось своим чередом. Без остановок сердца и внутренних кровотечений.

- А что это мне батюшка про Огненную колесницу плел? Это же моя шахматная фигура!

- Была ваша, а стала наша! Это так операция называется, которая вам сейчас предстоит, а заодно и основной хирургический инструмент, которым она производится. Это я их так назвал! Именно в честь вашей новаторской шахматной фигуры. У вас фигура новаторская – а у меня операция и хирургический инструмент!

- И что это за хирургический инструмент? – похолодел Недоглядов.

Хотя и без того уже был холоднее айсберга в Карском море.

- А скальпель такой! Двуручный. Только у него вместо лезвия – сноп газового огня. В общем, что-то вроде газосварочной горелки в форме буквы “Г”. Эффективность огненного лезвия – неимоверная! Можете мне поверить: только Колесницу к грудине поносишь - а грудная клетка сама, как ракушка, распахивается. И рана потом раза в три быстрее затягивается. Будто ее медвежьим жиром каждый день поливают.

- Боже мой, какой ужас! А почему вы мне сразу ничего не сказали? Какой-то нелепый спектакль удумали с адресом на бумажке!

- А это как раз затем, чтобы не волновать вас без надобности. Ну, рассказал бы я вам все как есть, а вас бы третий, завершающий приступ хватил, и что тогда? Больного надо щадить, оберегать от губительной для него информации!

- Станислав Константинович, умоляю вас! Заберите меня отсюда! Я очень-очень боюсь этой Огненной колесницы!

- Нет-нет, Вадим Валерьянович! Для нас, медиков, клятва Гиппократа – железный закон! Нарушать ее мы не вправе. Согласно действующим здравоприменительным ордонансам клятва Гиппократа имеет абсолютное, безоговорочное верховенство над субъективными императивами пациента. А к операции “Огненная колесница все уже приготовлено. Ассистенты вас ждут-не дождутся. Анестезиолог застыл ледяным торосом со шприцем и маской в руках. Ершики и штифты изнывают от скуки. А двуручный газовый скальпель вообще поет оду к радости в предвкушении изнурительного, но благодетельного труда. Нет-нет! Мосты сожжены. Карфаген не просто должен быть разрушен. Он уже разрушен. У нас с вами осталось, пожалуй, лишь десять-пятнадцать свободных минут. Можем сбацать стоклеточный блиц, если желаете? Прямо в операционном склепе. У меня там стерильная стоклеточная доска приготовлена. И шахматные часы. Не желаете?

- Постойте, Федотов! У меня к вам еще один вопрос будет! А почему я не знал, что вы работаете хирургом?

- А потому что вы меня никогда об этом не спрашивали. Я же ведь тоже никогда не спрашивал, где вы служите или работаете. Не так ли? Хотя, припоминаю, что как-то раз вы вскользь моим образованием поинтересовались. Но эта тема как-то сразу заглохла. Уж, не помню теперь, почему.

Федотов устал сидеть на корточках и принял гораздо более благопристойную позу лотоса или падмасаны.

- Кстати, от меня все восемь жен убежали именно по причине моей нынешней благородной профессии.

Станислав Константинович скатал голубую тетрадку в тонкую трубочку и уставился сквозь нее на бледное лицо Недоглядова. Недоглядов увидел на дне самодельной подзорной трубы блестящий зрачок Федотова.

- Приползешь, бывало, домой позднехонько вечером. К примеру, после четырехчасовой операции “Огненная колесница”. С клинической смертью и выходом в открытый астрал в поисках случайно отлетевшей души. Ёлки-моталки! Лицо, рубашка, руки - в кровище. Волосы колтуном стоят от запекшейся крови. На шлепанцах – свежие ярко-свекольные пятна. Посмотрит на меня очередная жена пятиугольным взглядом - и черной стрелою за дверь (помню, одна даже по пожарной лестнице от меня ускакала)! Я ей вдогонку кричу: “Постой-погоди, родная! Я же ведь жизнь и здоровье людям несу!” Куда там! Крови до жути боялись. А чего крови бояться-то? Это же живая вода! Элексир жизнетворный! Но что с дуралексов возьмешь? Все эти азбучно-элексирные истины им лишь впоследствии, по прошествии долгого времени начинали потихоньку приоткрываться. Потом они мне, конечно, звонили, писали. С праздниками поздравляли. Но возвращаться, однако, боялись... Да ну его в баню, это бабье шамаханское! Ну что, партийку сгоняем? У нас еще десять минут в запасе имеется.

- Нет! Нет! Нет!

- Да вы не нервничайте, друг мой стоклеточный. Я уверен, что операция пройдет без сучка и задоринки. Гарантирую доброкачественную анестезию с полной потерей мемории! А вероятность благополучного исхода “Огненной колесницы”, то есть распахивания грудной клетки с целью последующего силиконового шунтирования и платинового скобирования, достаточно велика: один к двадцати пяти. К тому же мою исключительную компетентность и домашние тапки можно смело рассматривать в качестве двух впечатляющих бонусов. В итоге ваши шансы на выигрыш поистине фантастические – треха к двадцати пяти!

- Подите прочь, привидение! – завизжал Вадим Валерьянович.

- Ну, как хотите. Хотя я не очень вас понимаю. Честно говоря, я вам собирался поддаться, чтобы настроение ваше перед операцией хоть немного поднять. Квелый вы сегодня какой-то. И лицо у вас совсем белое. Под стать спецодежде. Эх! Вдосталь бы порезвились ваши Огненные колесницы в моем глубоком тылу. После сами будете жалеть, что отказались. В другой-то раз я вам уже не поддамся!

Недоглядов молчал.

- Ну, что же. Время давать третий свисток!

Федотов три раза отрывисто дунул в свисток, и в каморке возникли два медмонстра-бронзовика с больничной каталкой.

- Больного – в третий операционный склеп!

Медбратья подхватили Недоглядова с пола, бросили на каталку и помчались по коридорам безумным экпрессом. Каталку трясло и мотало из стороны в сторону, а тряпичное тело Вадима Валерьяновича подпрыгивало и извивалось собачкой на колком сене.

Откуда-то сбоку брызнуло светом окошко.

Недоглядов машинально дернулся и на миг увидел в окне блочную многоэтажку.

А еще в голове Недоглядова отпечатался длинный провисший канат, по которому навстречу друг другу с ускорением двигались два человека с шестами в руках. Один человек был гораздо или, по меньшей мере, достаточно старше другого, но что-то неуловимо общее очень объединяло обоих. Возможно, некая схожесть фигур, движений и жестов.

Затем сознание Недоглядова помутилось.

13

Федотов сидел на кухне и пил плиточный жасминовый чай, заедая его вишневым вареньем при помощи деревянных китайских палочек. Он окунал их в вазочку с вязким желе и слизывал с кончиков красный сироп.

В дверь настойчиво позвонили.

Федотов поспешил в коридор и открыл один за другим все восемь бесшумных запоров. Каждый день Станислав Константинович разбирал и смазывал каждый замок солидолом тройной очистки.

На пороге стояли два лекаря в белых халатах и белых же шапочках с красными крестами, наспех намалеванными обычным фломастером, мент в погонах старшего лейтенанта и еще одно лицо в штатском, но с явно нештатским прищуром пронзительных глаз.

- Ого! Сразу и врачи, и милиция! Нехилое, однако же, совпаденьице! Проходите, пожалуйста, на кухню. Там у меня не только столовая, но еще и рабочий кабинет.

Федотов незаметно вытер липкие от варенья руки о безупречный черный пиджак.

- Ваша фамилия Федотов? – осведомился старлей. Это вы вызывали милицию?

- Я! И не только милицию. Скорую помощь тоже я вызывал. Ну, вы даете! Вместе приехали – секунда в секунду! Как сговорились! Поразительно! И как быстро! Часу еще не прошло!

- А где ваш участковый-уполномоченный?

- А его недавно алкаши наши слегка подрезали. По нелепой случайности. Так что он пока в госпитале, вроде, лежит. Но, говорят, скоро выпишут.

- Согласно вашему телефонному вызову вас обеспокоил странный запах, доносящийся из соседней квартиры. Так? – прогнусавил один из врачей скорой помощи.

- Не просто странный запах, а явно трупный. Мне этот запах прекрасно знаком. Я на Люберецком мясокомбинате уже почти двадцать лет мясником пашу. Хотя когда-то инъяз заканчивал. Вот как странно судьба моей жизнью распорядилась... Или, наоборот, жизнь - моею судьбой?

- Г-н Федотов, вы знакомы с вашим соседом? спросил человек в штатском с подозрительным взором.

- Конечно! Я с ним часто в стоклеточные шахматы резался.

Лица гостей вытянулись и изогнулись, как в зеркале древней комнаты смеха.

- А стоклеточного козла вы с ним, случайно, не забивали? На Люберецком мясокомбинате? съязвил криминалист в гражданке.

Федотов понял, что совершил непростительную оплошность.

- Сорри, гайз! Что это я плету? В нормальные шахматы мы с ним играли. По субботам и воскресеньям. А стоклеточные это шашки, конечно. Ясный фрукт! Это нервы у меня расшалились. Дело-то, вроде, серьезное намечается!

- А это мы сейчас увидим, - сказал старлей. – У нас ложных вызовов знаете за день сколько бывает? В понятые в случае чего пойдете?

- Пойду, конечно. Сосед, как-никак. К тому же старинный партнер. Шахматный, разумеется.

- Но для начала все же попробуем до соседа вашего дозвониться.

Гости гурьбой высыпали на лестничную площадку, оставив дверь квартиры открытой. Однако Федотов аккуратно ее прикрыл.

Старлей отрывисто позвонил Недоглядову.

Дверь никто не открыл.

- Бесполезняк! сказал Федотов. – Я сам уже несколько раз это делать пытался.

Тогда старлей надавил на кнопку звонка локтем и не отпускал ее до тех пор, пока не вытянул из кармана пачку початого “Мальблоро”, не выщелкнул из нее сигарету, не вставил ее в свой щербатый рот и не прижег ей хвоста турецкой зажигалкой “Зиппо”.

- Может, он на работе? – предположил один из врачей..

- Виктор Андреевич, - сказал человек в штатском. – Из квартиры слышится характерный трупный запах. Это я вам как компетентный специалист заявляю. Странно, что врачи этот запах не чуют.

- Да ты разве не видишь, что они датые? поразился старлей.

- Нет-нет! Чуем мы запах! – засуетились врачи скорой помощи. – Мертвяком однозначно тянет! Но мы - люди тоже опытные. Всякого навидались. Нечего заранее страсти-мордасти по стенке размазывать!

- Ясно! Нужен второй понятой, - сказал старший лейтенант.

Федотов обзвонил две квартиры на этаже, но никто ему не открыл.

- Иван Егорыч! Открывай! Я знаю, что ты дома! Это я! Федотов! – крикнул Станислав Константинович в замочную скважину одной из квартир.

В квартире испуганно брякнула металлическая посуда, но дверь так и не шелохнулась.

- Что делать будем? – озадачился криминалист.

- Подождите минутку. Сейчас я вам понятого доставлю, - обнадежил похоронную группу Федотов и побежал вниз по лестнице.

Минуты через три он уже поднимался на девятый этаж, крепко держа за руку порывавшегося убежать Семена Костоеду.

- Вот вам и второй понятой!

Приметив миллиционера, Семен затих и впал в каталептическое состояние.

Криминалист без труда вскрыл железную дверь Недоглядова какой-то зубочисткой или заколкой.

В лицо вошедшим тошнотворно дохнул запах смерти.

Они быстро прошли в гостиную и увидели в центре комнаты на кресле-качалке безжизненное тело, завалившееся кулем набок. Голова человека почти касалась паркета.

Старший лейтенант, чуть морщась от привычного запаха, приподнял за волосы тугую голову мертвеца.

- Кто это?

- Господин Недоглядов! Вадим Валерьянович! – в один голос воскликнули Федотов и Костоеда.

Федотов даже не морщился, а Костоеда зажимал нос и рот рукой.

- Это тебе не солярку нюхать! – шепнул ему на ухо Станислав Константинович.

Семен Костоеда попятился вглубь квартиры.

- А что неотложные медики скажут? – обратился к врачам криминалист.

- Труп. 48 часов или даже более. Медэкспертиза нужна.

- Понятно! Придется вызывать судмедэкспертов и следственную бригаду, - сказал криминалист и достал из кармана мобильник.

Старлей наклонился и поднял с пола увесистый том.

- Что за книга? На иностранном языке. Немецкий?

- Дайте, пожалуйста, посмотреть, - попросил миллиционера Федотов.

- Прошу вас ничего здесь не трогать! Ни к чему не прикасаться! Через десять минут на место проведения следственных мероприятий прибудет спецбригада! – проинструктировал присутствующих криминалист.

- Да пошел ты! – махнул на него рукой старлей и протянул Федотову толстую книгу.

Федотов повертел в липких руках кирпич в кожаном переплете, полистав его наобум и запачкав несколько желтых страниц вишневыми отпечатками пальцев.

- А! Джеймс Джойс. “Улисс”. Что характерно – неадаптированный вариант!

- Что-что? – переспросили врачи, старлей и криминалист.

- Джеймс Джойс. Литературный классик. “Улисс”. Ну, “Одиссей”, другими словами. Вы что – разве не читали? – притворно изумился Федотов.

- Ну как же! Конечно, читали! – рявкнули хором врачи, старлей и криминалист.

14

А в это время Семен Костоеда уже крепко спал на одутловатом диванчике Недоглядова.

Ему снилось, что он мчится куда-то на огромной тачанке, припав к стволу скорострельного огнемета, из которого он синим пламенем жег набегающую нервными волнами клыкастую сизую нечесть. Впереди понукал и нахлестывал тройку гнедых коней Вадим Валерьянович Недоглядов.

Недоглядов кричал ему зычно:

- Не робей, Семен! Проскочим. Прорвемся! Не выйдет у них нас в зубной порошок растереть!

- Что?! Не слышу! – в ответ закричал Костоеда, оторвав лицо от разгоряченного жерла огненного брандспойта.

Семен увидел, как далеко впереди, с запада и востока, наперерез тачанке паровозно громыхали по дрожащей степи две плотоядные черные глыбищи, вздымая клубы ядовитого желтого дыма.

- Вот паскуды! Коробочку нам хотят учинить! догадался Семен.

- Ничего! Проскочим! Прорвемся! – ободрял Недоглядов Семена и продолжал ожесточенно нахлестывать загнанных лошадей, которых секунду назад покинуло третье дыхание.

Женева, 16 января 2005 года

Комментарии

Добавить изображение