НРАВСТВЕННЫЕ ПОНЯТИЯ И ИХ СЛЕДСТВИЯ

К чему стремился автор

Эти заметки были начаты с целью описать нравственные понятия, смысл которых или вовсе утратился, или как-то затуманился для многих русских людей. Понятия же эти чрезвычайно важны: они задают систему координат, описывают географию, карту человеческой жизни где горы, а где болота, где океаны, а где берега. Жить без таких координат что пускаться в кругосветное путеществие, не имея представления о карте. Понятия эти вырабатываются веками, и закрепляются в культуре. Однако, идет и обратный процесс – разрушительный. Перемены в жизни народа, катастрофы, приводят к обеднению языка, утрате, искажению накопленных знаний. Изначальной целью этих заметок являлась работа на восстановление нравственных категорий, подвергшихся в русском сознании серьезному разрушению. По ходу написания, однако, автор несколько вышел за пределы начального замысла, затронув вопросы истории и общественной жизни. Заметки эти не претендуют ни на полноту, ни на абсолютную об'ективность, ни на неотразимую доказательность. Автор лишь стремился поделиться теми важными для него смыслами, к которым он пришел в результате своих поисков, размышлений, и жизненного опыта. Тон этих заметок – доверительная беседа, приглашение к размышлению.

Семь грехов и семь достоинств

От глубокой античности до зарождения христианства, от раннего христианства до позднего средневековья, мыслью Сократа, Откровением Христа, вдохновением Ап. Павла, поисками Блаженного Августина, трудами Св. Григория Великого, и наконец анализом Св. Фомы Аквинского были обозначены основные оси координат в пространстве добра и зла, нравственный базис: семь смертных грехов и семь достоинств. Вот они.

Грехи: гордость, жадность, страсть, зависть, обжорство, гнев и лень.

Грехи называются смертными, потому что по мысли Отцов Церкви они ведут к погибели души, лишая ее надежды на спасение. Восстановление этой надежды возможно лишь путем глубокого раскаяния.

Предвижу возражение: “Какой же грех в страсти? Это нормальное естественное чувство.”. Да, желание плотского слияния дано человеку от Бога, поэтому само по себе оно не может быть грехом. Греховным оно становится, если не вознесено любовью. Самое, пожалуй, запутанное понятие из этих семи – гордость. По этой причине, а также по причине его исключительной важности, я рассуждаждаю о нем отдельно, несколько ниже.

Теперь достоинства, их тоже семь: благоразумие, сдержанность, стойкость, справедливость, вера, надежда, любовь.

Первые четыре достоинства называют основными (cardinal), а последние три – христианскими. Любовь является высшей из всех семи достоинств, по слову Ап. Павла.

Любовь

Любимому человеку хочется делать подарки. Дать то, чему он (она) будет рад, от чего ему будет хорошо, и дать просто так, ни за что, и ощутить от этого счастье. Радоваться радостью любимого человека и горевать его расстройством. Но это еще не все. Истинной своей высоты любовь достигает тогда, когда включает предельную ответственность за судьбу любимого человека. Для христианина – за спасение души, почему любовь и является христианским достоинством, высшим из всех. Разные есть типы любви, но это острое чувство душевной вовлеченности любящего в жизнь любимого есть их общее качество. Что касается различий, замечу здесь, что, скажем, родительская любовь часто не предполагает уважение к детям, и может существовать без взаимности со стороны детей. Что же касается любви между мужчиной и женщиной, она обычно не живет без взаимности и взаимного же уважения.

Уважение

Слово “уважение” несет в себе корень “важен”, что уже указывает на его смысл. Уважаемый человек – важный человек, большой. Большой по сравнению с тем, кто его уважает. То есть, уважающий смотрит на уважаемого кротко, снизу вверх, признавая в нем первенство в некоей сфере.

Скажем, “уважаемый специалист” означает, что мнение этого человека априорно ставится высоко, к нему относятся почтительно. Что не исключает, впрочем, возможность критики этого мнения, но требует двадцать раз подумать, прежде чем критиковать, и требует вдобавок определенного, “уважительного тона критики. Противоположность “уважаемому эксперту” - “студент”, только начинающий осваивать дисциплину; его мнение в профессиональной среде веса не имеет, то есть особо не “уважается” - на мнение “студента” профессионал смотрит не снизу вверх, а наоборот – сверху вниз. При этом, “студент” может располагать уважением коллег, но лишь как человек, не располагая им, как профессионал. Иначе говоря, сфера уважения “студента” иная, чем сфера уважения “эксперта”.

Все мы в чем-то эксперты, в чем-то студенты, а во всем остальном – профаны (от латинского profundis - непосвященные). Есть, однако, сфера, где каждый человек обыкновенно требует уважения, априорного признания своего первенства. Так вот, каждый человек требует априорного уважения в том, что касается его “естественных” прав и свобод. Там, где “естественные права и свободы человека нарушаются, можно говорить о какой-то степени порабощения человека. Сфера естественных прав обширна, есть в ней и спорные области, как, например, употребление марихуаны или гомосексуализм Есть в ней и области совершенно бесспорные, как, скажем, утренняя гимнастика, или пожертвование личных средств бедным. Кто-то может, положим, считать, что NN допускает ошибку, жертвуя свои средства; но если этот кто-то уверен, что он лучше знает, куда NN следует тратить свои деньги, то это значит, что этот кто-то не уважает NN. Высказанное неуважение к естественным свободам есть вещь оскорбительная.

Деликатность

Деликатность это то условие, которое делает возможной критику, сохраняя уважение. Противоположное качество – бесцеремонность. Входить в сферу того, что человек ощущает как свои естественные права и свободы в принципе можно, но как, скажем, советник входит к полновластному государю, и смысл церемоний в том, что они выражают почтение к верховной власти. Всякий другой вход оскорбителен и контропродуктивен.

Семья

Создание семьи есть серьезное изменение сфер естественных прав мужчины и женщины. Многое из того, что было до этого отдельно твое и отдельно мое становится нераздельным наше И если супруги не умеют достигать согласия по вопросам совместной жизни, они погружаются в непрерывные конфликты, семья имеет вид жалкий, или просто разваливается. Семья, или один из супругов, может иметь жалкий вид также и в случае когда это согласие, кажется, имеется – если имеется оно ценой нравственного унижения. С другой стороны, разногласия по многочисленным вопросам совместной жизни есть вещь совершенно неизбежная, на каждом шагу возникающая, из-за всегда большой разницы в мировосприятии мужчины и женщины. И вот удивительный факт: при всем при том, хорошие, счастливые семьи существуют! Как же достигается целительное согласие при исходной разнице во мнениях? Достигается это целительное согласие в основном благодаря женской кротости, такту и уму.

Вот сценарий номер один. В ситуации разногласия женщина видит, что ее муж совершенно неправ. Ей это ясно как дважды два. Она об этом ему прямо говорит, но толку нет, оба заводятся, возникает скандал, погребающий под собою многое, часто и исходный пункт разногласий забыт уже, остается одно накапливаемое взаимное раздражение.

Вот сценарий номер два. Женщина видит, что муж ее заблуждается. Но она не торопится заявить ему, что это глупость. Она не скажет этого, потому что уважает в нем главу семьи. Не оспаривает его авторитета, его власть, всегда оставляя решение за ним. Значит ли это, что женщина в этом случае унижена, ее роль сведена к нулю? Совсем нет. Избегая спора за власть, уходя от конфликта, женщина обладает тем не менее массой ей одной данных способов переубедить супруга. Право решать она всегда и безусловно оставляет за мужчиной, она не вступает с ним в пикировки. Но она расскажет ему какой-нибудь случай, она наведет его на какую-то мысль, и так мило, деликатно все подаст – как вот тот тонкий советник короля, который нередко более чем сам король и вершит дела в государстве.

Таким образом, конфликт предотвращается тем, что женщина воздействует на мужа именно по-женски: деликатно и не в лоб. В тех же случаях, когда женщина вступает в прямой спор с мужем, она ведет себя по-мужицки, и получается драка между двумя мужчинами, разрушительный, безнадежный сценарий номер один.

Что же, спросят меня, в семейных конфликтах виноваты только жены? Нет, конечно. От мужчины много чего требуется. Но выбор между гиблым путем номер один и спасительным номер два – выбор женщины.

Феминизм

Идея равноправия мужчин и женщин, феминизм, ныне доминирует в европейской цивилизации вообще и в Америке в особенности. Не собираясь вдаваться в многочисленные детали этого учения, отмечу одно разрушительное заблуждение, им вызываемое. А именно, из него как-то естественно следует такой настрой, что мол, женщина не обязана уступать мужу, ее права в семье не менее его прав. И в итоге такого настроя как раз и получается печальный сценарий номер один. Заблуждение состоит в потере разницы между формально-юридическим аспектом равноправия и внутрисемейным, это далеко не одно и то же. Супруги не равны, они дополняют друг друга. Последовательный феминизм должен бы требовать, чтобы мужчины рожали детей наравне с женщинами.

Амазонки

Ложно понятая идея равноправия, став общественной доминантой, навязывает женской половине населения мужской поведенческий стереотип. Надо заметить, однако, что женщины с мужским характером были всегда. В греческой мифологии этот женский тип воплощен в образах амазонок и спортивной незамужней богини охоты Артемиды. Этому типу женщин свойственны такие мужские качества, как стремление к власти, спортивный азарт, готовность к тренировкам и поединкам. Амазонка может создать устйчивую семью только с немужественным мужчиной, кротким и уступчивым, т. н. “подкаблучником”. Тип мужчины, который был бы зеркальным отражением амазонки, т. е. тип мужчины, обладающим сильным женским умом, автору неизвестен ни по литературе, ни по жизни. С нормальным мужчиной у амазонки нет шансов на семью. Вред феминизма состоит в том, что он уродует женскую натуру, навязывая “амазонство” многим женщинам, родилившимся способными к семейной жизни.

Гордость

Если попытаться выразить в виде одной абстрактной заповеди все заповеди великих религий и нравственных учений, то это будет заповедь неустанного стремления к совершенству. Будьте же совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.” Путь к небу бесконечен, но он и составляет смысл жизни. И каждый день требует от тебя находить те ступени, которые ты должен одолеть сегодня, побеждать те слабости, тех внутренних врагов, которые с особой тяжестью тащат тебя теперь вниз. Самый опасный враг – враг неизвестный: именно неизвестность позволяет ему действовать беспрепятственно. Таким образом, заповедь совершенства влечет заповедь познания: “Познай самого себя” (Сократ), Познаете истину, и истина сделает вас свободными” (Ин 8, 32). Свободными от чего? От греха, разумеется. Постижение истины требует особого состояния – нелицемерной готовности искать и принять ее, какой бы странной, неудобной или даже стыдной она ни оказалась. В глубине души своей мы должны неустанно работать на нее, искать путей к ней, всегда быть открыты ей, неведомой, пугающей и желанной. Мы должны быть деятельны и кротки перед ней. Кротость, эта дверь, широко распахнутая перед истиной, была в высшей степени присуща мудрецу Сократу, многократно повторявшему: я знаю только то, что я ничего не знаю”.

Закрывает ли что-нибудь пути к истине, помимо ограниченной силы ума и недостатков образования? Да, грехи закрывают. Лень, малодушие, необузданные страсти, злые чувства. И еще один зверь, может быть, самый страшный: противоположность кротости - гордость.

Гордый человек закрыт истине. Он уже повидал всяких “истин и цену им знает, его уже ничем не удивишь, он лишь усмехнется по-пилатовски, то ли вопросом, то ли сентенцией: ну-ну, и что же есть “истина”? Все самое главное в жизни он уже знает. Ничего дурного, неудобного, а тем более стыдного он за собой не числит; и даже речи об этом идти не может, а если и есть что, так это либо сущая ерунда, либо на самом деле так и надо. Чего это ради ему искать свои недостатки? И кто это решил, что у него вообще они есть? А если и есть, то это никого не касается, а ему самому и так хорошо. Короче говоря, гордость исключает всякую критику и внешнюю, и внутреннюю. Бревна в своем глазу гордый человек не видит и искать не намерен.

Совесть

Есть таинственный центр в душе, некий Высший Судия, требующий добра, и наказующий за зло. Требования Судии категоричны, приговоры абсолютны, и “обстоятельствами” не смягчаются. До удовольствий наших, трудностей и страхов Ему нет дела, они во внимание не принимаются. То есть, он как бы вообще есть некая внешняя, стоящая над нами сила, Супер-Эго психологии, Голос Божий. Душа, услышавшая этот Голос, получает весть, соединившую ее с Ним, со-весть. Возможность услышать голос совести весьма проблематична. Есть души чуткие, а есть абсолютно глухие. Слух этот, как и всякая человеческая способность, до какой-то степени дан от рождения, и может быть обостряем, развиваем воспитанием, образованием и собственными усилиями, а может быть и заглушаем, умертвляем.

Голос совести, когда звучит, звучит всегда наперекор нашим хотениям и слабостям. Его Суд ставит нас в ситуацию внутреннего конфликта. Самый же первый конфликт есть конфликт с тем началом в душе, которое категорически против любого суда – с гордостью. Для гордости никакой судья, тем более Судия, предельно нетерпим, он должен быть изгнан, дверь за ним плотно захлопнута и заложена толстым кирпичом. То есть, гордость есть первая, ударная, об'единяющая, командная сила зла. На стороне этой силы стоят, питая ее, все наши хотения, дурные чувства, малодушие, трусость и лень. А противостоит ей лишь одинокий голос, взывающий к нашим колеблемым достоинствам. Зло, в значительной степени опирающееся на животные начала, весьма сильно, и в этом противостоянии оно часто одерживает верх. Связь с Центром может ослабеть, пропасть – на время или навсегда.

Латинский корень “lig” означает “связь, соединение”. Соответственно, слово “re-lig-io” есть восстановление связи. Существенно, что совесть при этом мыслится как воля вне-положной человеку высшей космической силы, Абсолюта, Творца, Бога. То есть возводится на предельную, сверх-человескую, сверх-естественную высоту.

Гуманизм

Термин гуманизм” имеет два значения.

• Гуманизм, как историко-культурный термин есть производное от “studia humanitatis”, изысканий в области “гуманитарных дисциплин, определяющих духовную атмосферу Италии XV – начала XVI веков. Это значение меня здесь не занимает.

 

 

• Гуманизм как философско-этический термин есть человеко-центризм, т. е. характеризует широкий комплекс учений, основанных на том, что “человек есть мера всех вещей”. Гуманистическое мировоззрение исключает понятие “Бог” как не нужное, и даже вредящее адекватному описанию мира. Ниже термин гуманизм” употребляется именно в смысле этого философского кредо. Замечу тут заодно в скобках, что не следует путать “гуманизм” и “гуманность” - человеколюбие. Это весьма далекие одно от другого понятия, связанные лишь общим корнем “human”, человек.

 

 

С точки зрения гуманизма, совесть есть не более чем один из психических феноменов. Есть такое явление душевной жизни, такая особая струна. Струна эта должна быть понята, как и прочие струны, в терминах позитивной науки психологии, стоящей на проверяемых данных опыта, подобно тому, как это делают естественные науки, физика. И здесь возникает кардинальный вопрос: возможно ли, оставаясь в рамках гуманизма, настаивать на об'ективном приоритете совести перед другими “струнами” души? Каким образом, оставаясь в этих рамках, может быть решена проблема нравственного конфликта, вызванного голосом совести? Согласно гуманизму, никакого другого судьи, кроме “самого человека”, нет. Также нет никакого средства, которое позволяло бы утверждать примат каких-то одних ценностей над другими. Вот, положим, гуманист А утверждает, что красть нельзя. На чем основана его вера в этот тезис? Во-первых, она может быть основана на голосе его совести. Но ведь факт приоритетного звучания этого голоса в душе А, с точки зрения гуманизма, есть некий факт из разряда личных обстоятельств А – суб'ективная вещь, ничего не доказывающая. Или, скажем, завтра совесть А ослабла, а желание украсть возросло вот и пропал весь аргумент против кражи, а вместо него появился аргумент за, даже и сильнее. Ладно, скажет мне гуманист B, есть и другие моральные аргументы против кражи – уважение прав граждан, общественный порядок, прогресс, гуманность, и т. д. Но, будучи последовательным гуманистом, B должен согласиться, что дорогая ему система ценностей не менее произвольна, чем любая другая система. Скажем, система ценностей гуманиста Z, основанная на принципе безграничного права силы. Аргумент “от социума” оказывается не менее произвольным чем аргумент “от совести”, такой же суб'ективной вкусовщиной, как аргумент в пользу выбора одного фасона шляп против другого. Я так хочу, и готов навязывать свое хотение силой – вот нравственный фундамент гуманизма, последнее основание его “добра”. Апеллируя к высоким понятиям, гуманисты или не домысливают, или жульничают. Потому как высоту понятия гуманизму обеспечить нечем, своего золотого запаса у него нет. Золото это может лишь воровски протаскиваться из той страны, с которой гуманизм находится в принципиальных контрах.

Итак, отказываясь от об'ективного Абсолюта, гуманизм не имеет возможности указать на нравственную истину. Все нравственные суждения оказываются в равной мере произвольны. “Если Бога нет, то все позволено”, как заметил Достоевский устами Ивана Карамазова. Согласно гуманизму, совесть низводится до одного из многочисленных естественных” феноменов, лишается атрибутов Абсолюта, и по сути уравнивается в правах со всеми прочими “гражданами”. Стремление исполнить долг оказывается не выше и не ниже стремления хорошо пообедать, а чувство нравственного удовлетворения уравнено в правах с чувством удовлетворения любого другого сорта.

Лишенная царской харизмы, совесть долго еще может сохранять некоторые черты величия, но права на былую власть у нее уже нет. Ослабленная, но обладающая по сути своей характером конфликтным и несговорчивым, она имеет все более оснований превратиться в противного старого ворчуна, которому все чаще и все проворнее затыкают рот, задвигают в глухой угол, и, наконец, вообще незаметно выставляют за дверь.

Сила гуманизма не в его этическом кредо – оно как раз совершенно ничтожно. Сила его в том, что, свергнув Бога и поставив человека в центр мироздания, он дал восторженную надежду на безграничное познание и безграничные возможности человека. Итальянский гуманизм, о котором я сказал в самом начале этой заметки, был неким эклектическим бродилом, в котором шли бурные реакции между христианством и античностью; в этом бродиле и появились зародыши философского гуманизма, давшие Галилея и Декарта, давшие философию Нового Времени, что и породило научно-техническую эпоху. Научно-технический прогресс, задавая содержание современной жизни, весь пронизан пафосом гуманизма.

Нравственная проблема, таким образом, не может быть решена простым отбрасыванием гуманизма как заблуждения. Отмахнуться от него не удастся, он для этого слишком много значит. Требуется поэтому ни много ни мало, как выход на новое отношение между человеком и Богом, преодолевающее односторонности двух великих течений: Христианства и Гуманизма.

Добро

Добро есть то, что требует совесть. А совесть, как сказано выше, есть центр, который требует добра и наказует за зло. Добро и совесть есть базовые понятия, определяемые только одно через другое, и больше никак. Никаких “правил добра”, которые были бы годны сами по себе, без участия совести, нет и быть не может. Даже любая из Десяти Заповедей, даже золотое правило “Не делай другому того, чего не хотел бы себе” без участия совести к добру не ведут. Совесть же, когда ее слышат, требует не только жертв и геройств. А и зоркости, скажем. Без этого качества мы способны лишь на медвежьи услуги, или пустое донкихотство. Такт требуется тоже, и способность к сопереживанию. А поскольку ума и такта нам не всегда хватает, то ошибки случаются. То, что вчера казалось нам добром, сегодня может вызывать жгучий стыд. Поэтому добро определяется не по результату действий, а по исходному мотиву исполнить должное. Только мотив может быть добрым, а результат – уж какой получится. Результат всегда несет печать текущих слабостей, несовершенств и пороков, есть некое зеркало их. Поэтому и при самом добром мотиве, результат всегда несет основания для новых укоров зоркой совести.

Еще один важный момент – отличение голоса совести от других разнообразных голосов, очищение его от их примеси. Для этого следует помнить, что совесть строго судит лишь ее носителя, требуя снисхождения и сострадания к другим.

Личное и общественное

Таком образом, добро требует постоянной незамутненной связи с Центром. Есть и положительное обратное влияние: всякая происшедшая добро-деятельность усиливает, очищает эту связь, повышая потенциал добра. Потенциал этот может лишь прирастать день за днем, не враз, как в личном, так и в общественном плане

Совестливый человек внутренне свободен и следует должному, одобряется это обществом или нет. Социум, разумеется, ставит свои границы дозволяемой свободы, т. е. возможен конфликт. Совестливому человеку нигде легко не живется. Однако, общества весьма различаются по дозволяемой степени свободы. И по жесткости реакции, пресекающей недозволенное. Это качество социума выражается парой противоположных понятий либеральный – тоталитарный. Не следует путать эти понятия с такими политическими терминами, как демократия или абсолютизм. Скажем, античные Афины были демократическим, но тоталитарным на нынешний взгляд обществом. А вот Российская Империя эпохи Александра II была абсолютистским, но во многих отношениях весьма либеральным государством, даже и по самым строгим нынешним меркам.

Предельно тоталитарное общество – Советский Союз эпохи Сталина. Человек, имевший совесть, должен был либо напрочь забыть о ней, проникшись страхом до мозга костей, либо не только дни, но и часы этого безумца были сочтены. Иными словами, в течение десятков лет происходила жесткая, широкозахватная и эффективная селекция бессовестных и трепещущих в страхе людей. Совесть была глубоко выжжена, и на месте главного регулятора жизни крепко стал страх.

Умер ужасный властитель, и стала слабеть хватка террора, стали оседать нагромождения лжи. И страх стал помалу отступать. Система оказалась не в состоянии поддерживать требуемый ею для своего поддержания накал страха. Как-то все яснее становилось, что все от него хотели бы избавиться, сверху донизу; и вот страх слабел, слабел, и рухнул, и система рухнула вместе с ним. Система рухнула, а люди, созданные, отселекционированные ею, остались. Люди, слишком у многих из которых ни минимума совести, ни, значит, достоинств, связанных с опытом нравственной жизни, быть не могло. Таким образом, на месте империи страха образовалась какая-то социомасса с доминированием менталитета разнузданного раба. Как результат, общественная жизнь стала определяться схватками бандитских кланов, и тотальной взаимной ненавистью. Это общество вымирает, ибо поддерживать жизнь оно не в состоянии. Вымирает заметно, но не так скоро, как могло бы – неспособность жить скрадывается паразитированием на нефти.

Если Советский Союз в свое время показал миру, и прежде всего Европейской Цивилизации, истинное лицо коммунистической утопии, то нынешняя Россия преподносит другой страшный урок, демонстрируя “свободное общество с уничтоженной нравственной основой. Запад, разлагаемый гуманизмом, оползает в сторону “передовой” России.

Вера

Последняя историческая заметка вся звучит очень горько. Вспомним, однако, о надежде, одном из трех христианских достоинств. Покуда мы живы, мы должны искать надежду, и работать на нее. Надежда России – в возрождении нравственной жизни, надежда Европейской Цивилизации – в укреплении ее. Как это следует из уже сказанного, нравственная жизнь требует осознания совести как Голоса Бога; иначе эта жизнь теряет накал, деградирует, гибнет. Таким образом, возрождение нравственности есть возрождение ре-лигии в подлинном значении этого слова.

Помимо прочего, нравственное одичание русских людей состоит в том, что они не знают, что такое религия, Христианская религия. Совсем не знают. И хуже того – даже не знают, что совсем не знают. Вот, мол, сходить в церковь, перекрестить лоб, “Отче наш” прочитать, икону дома повесить, почаще на Бога кивать – вот тебе и религия. А если еще и о посте иной раз озаботиться – ну, совсем, тогда такая серьезная вера, дальше некуда. И мало кто знает, что все перечисленное не есть суть ре-лигии, а есть ее внешние формы. Формы эти была выработана художниками, поэтами и мудрецами раннего Средневековья, преимущественно Византии, процветавшей тогда греческой империи. Службы, молитвы и посты имеют значение не сами по себе, а лишь как средства утверждения нравственного единства человека с Богом. Не сопровождаемые строгим высвечиванием себя рентгеновским лучом совести, они полностью теряют смысл, превращаясь в суетное обрядоверие, дело пустое, а, пожалуй, и вредное. “Вера без дел мертва есть”. Дело же веры есть работа на нравственное содержание жизни.

Нынешнее состояние России не удовлетворяет никого. Не только оно тяжко для подавляющего большинства нищего населения; оно неприемлема ни для людей среднего достатка, ни даже для больших бюрократов или “олигархов”, которые сегодня на коне, а завтра то ли в “Матросской Тишине”, то ли на престижном кладбище. В исходе из этого безумного состояния должны принять деятельное участие все слои русского общества, ибо он необходим всем. Исход этот может происходить лишь как многомерное общественное движение, опирающееся на широкое нравственно-религиозного просвещение.

Церковь

Если говорить о Церкви, то ей необходимо выходить из какого-то векового закукленного состояния на живой простор общественного служения; священнослужители должны становиться деятельными подвижниками-миссионерами в своей стране. Люди церкви должны осознать задачу религиозно-нравственного просвещения как свою главную задачу. Назначение Церкви именно в этом, и прежде всего в этом. Они не должны ограничиваться проповедями тем, кто уже пришел в храм, но и находить путь к умам и сердцам людей неверующих. Использовать для этой цели все имеющиеся средства: прямые встречи, дискуссии, радио, телевидение, интернет. Обрядовая часть богослужения многими почти не воспринимаема по причине ее крайней архаики и непонятного старо-славянского. Думаю, было бы полезно ее несколько сократить, усилив вес живой проповеди, обращающей вековой опыт Православия к первостепенным нравственным проблемам жизни, каковых не счесть.

Общество же российское и государственные мужи должны осознать центральное значение религиозно-нравственного просвещения для оздоровления всех сторон общественной жизни. Единственной религией России, совместимой с ее духовным возрождением, может быть только Православие, в этом смысле никакого “равноправия церквей и религий быть не может. Православие есть наша мать: трудами ее святых, подвижников, мыслителей русский дух питался и будет питаться, пока жив. Лучшие русские люди были православными. И напротив, самые крайние злодеи были либо ненавистниками Церкви, либо ее гонителями. Государство не должно тупо навязывать религию – это в корне умертвило бы все дело. Но государство может и должно содействовать Православной Церкви в ее миссионерстве, выделяя ее среди прочих конфессий и религий, как выделяет оно русский язык среди прочих языков. Государственный язык – русский, хотя отдельные граждане могут между собой разговаривать хоть на суахили, дело хозяйское. И книги на суахили издавать не возбраняется, суахили-клубы, пожалуйста. А вот в государственных школах – русский. А возвращаясь к теме - в школах необходимо ввести обязательные уроки старо-славянского языка и Основ Православия, с упором опять-таки на нравственное содержание. Здесь центральная часть нашего духовного наследия, которую мы не имеем права терять. Эти Основы должны обогатиться могучим вкладом русских религиозных мыслителей последних двух столетий, они должны вводить детей в суть нравственно-религиозных понятий, задач и опыта.

Нет и никогда не было какой-то единой универсальной религии, как нет, скажем, единого универсального языка. Уравнять Православие в России с другими религиями – столь же безумная, губительная идея, каковой была бы попытка уравнять русский язык с другими языками. Да, церковь должна быть формально отделена от государства. Религиозная дискриминация столь же недопустима как и дискриминация по, скажем, национальности. Но надежда на возрождение России есть надежда на возрождение ее души – Православия.

Легитимность

Это понятие политологии указывает на признание народом власти как законной. Власть нередко может жестоко критиковаться за те или иные свои деяния, а ее законность оставаться несомненной. Как ни критикуют Буша демократы, законность его сидения на президентском кресле никто не оспаривает. То же и про Путина можно сказать, и опять про демократов, уже российских. Нелигитимная власть – та, которая не имеет на это права в глазах своего народа, держится насилием или обманом. А при щедрых дозах сих “успокоительных” народ может забыть и думать о власти иначе как только с чувством глубокого удовлетворения и законной гордости”, и “легитимность” как бы обретается; примеры еще памятны.

Так или иначе, крушение легитимности влечет крушение власти.

Династия Романовых правила страной 305 лет. Легитимность абсолютной монархии держалась на вере в то, что наследный государь послан стране Богом, он есть “помазанник Божий”. Монархия, стало быть, держалась на вере в Бога. Пришло время, когда эта вера иссякла в высших слоях общества, как иссякла она повсюду в Европе, вытесненная чуждым ей духом научно-технического прогресса. Вера оскудела и монархии держаться стало не на чем. Она и рухнула.

Монархия рухнула, и выяснилось, что навеянная гуманизмом идея демократии волновала умы лишь немногих образованных людей; в головах же других образованных людей эта идея уважением не пользовалась, а пользовалась уважением другая гуманистическая же конструкция под названием “марксизм”; в головах же народа ни одна, ни другая идея и не ночевала, там в это время еще крепко стояла идея монархии. В образовавшейся смуте победили марксисты, чья идеология никак не связывала моральными ограничениями. Народ, не отягощенный уважением к частной собственности, поддержал марксистов, лживо посуливших крестьянам барскую землю, рабочим заводы, и призвавших “грабить награбленное”, что звучало привлекательно. В течение примерно десяти лет новая власть пользовалась изрядной легитимностью, имея видимость чего-то вроде власти нового Емельяна Пугачева, народного царя. Народ, прибравший барское добро, жил в основном по прежнему, за одним важным исключением: ненавистная марксистам церковь была разорена, но народ это стерпел. Энергичные попытки реализовать утопию в первые же годы смуты быстро показали невозможность сей затеи для слабой тогда еще центральной власти. Затею на время пришлось отложить, оставить народ в относительном покое, и заняться укреплением вертикали и силовых структур. И вот когда вертикаль и структуры набрали изрядную мощь, тут-то чудище и вылезло из кремлевских ворот, и пошло гулять по честной Руси. Народ местами схватился было за вилы, но куда там. Змей, набравший полную силу, пустил такого огня, столько голов поотрывал, что пали все в страхе, и уж впредь с четверенек не подымались, делали, что велено. Да и кремлевским змеелюбам мало не показалось, все вострепетали, а у многих и оторванные головы в грязь полетели, несмотря на прошлые заслуги. Змей же много лет еще правил с тех пор, да крылья поганые распускал, покуда как-то не сдох сам по себе. Вот как оно было.

Надо еще сказать, что последней опорой легитимности марксистской диктатуры было уверение ее грядущей невиданной экономической силы, гарантированное самим бородатым Карлом. Когда же лживость и этого “научного” пророчества вылезла со всей неприличной откровенностью, ну, держаться было более не на чем, в Карлову бороду осталось только плюнуть, тут вся конструкция и рухнула.

Итак, что же мы имеем на сегодняшний день? На какой идее может стоять ныне российская власть? А не густо с идеями. Точнее говоря, никакой другой кандидатуры, кроме идеи демократии и нет. Другие мы уже проехали, а к повторному использованию они не годны, нравится это кому-то или нет. Одна ушла, и, как минимум, надолго. Другая, слава Богу, вконец износилась. А более и нет ничего.

Нравится вам демократия или нет, но если вам дорога Россия, то к идее демократии вы должны относиться в высшей степени уважительно. Потому что если и эта идея, упаси Бог, не потянет, то уже окончательно рухнет вместе с нею и вся Россия, держаться которой будет попросту не на чем. Следовательно, противниками или хулителями демократии в нынешней России могут быть или дураки, или проходимцы. Сегодня это самые главные враги нашей многострадальной Родины.

Naperville, 14 мар. 2005 г.