ВОЙНА И ПРАВДА

Поповская война

Предлагаемая подборка сделана из только что вышедшей книжки Попова “Война и правда”. Вышла она в маленьком американском издательстве Liberty “русского” Ильи Левкова. 160 авторских экз., посланных им Попову, были задержаны на российской таможне как коммерческий груз. Коммерческого там мало, но вот противного – много.
Пассажи Попова требуют разбора, ибо это нечто значительно более опасное, чем невинные упражнения Суворова.

Коснусь только описания Поповым трусливого желания Сталина капитулировать. Откуда эта версия?
Впервые она появилась в яростной антисталинской книге Волкогонова Триумф и трагедия”. Сам же он там ссылается на слова генерала К. С. Москаленко (он был членом Специального Судебного Присутствия суда над Берией), а тот, в свою очередь, на показания Берия на процессе 1953 года. Процесс был закрытый, документов нет. Один сказал второму, второй третьему. Но даже в рамках этой версии дело было совсем не так, и речь не шла о капитуляции.

Волкогонов пишет, что в начале июля 1941 года, после падения Минска, Молотов вызвал к себе посла Болгарии Стаменова (Болгария была союзником Германии, но в войну не вступила) и далее Сталин, Берия и Молотов стали через него зондировать вопрос о перемирии с Гитлером, обещая взамен отдать Прибалтику, Западную Украину, часть Белоруссии и Молдавии. И где же здесь капитуляция? Это значительно меньше, чем отдали по Брестскому миру.

Но даже и при этих условиях, почти что враг Стаменов стал стыдить советское руководство (так по Москаленко-Волкогонову): "если вы отступите хоть до Урала, то все равно победите" и отказался участвовать в этом деле.

Совершенно вздорными являются утверждения Попова о том, что “на самом деле” германские войска одерживали победы в Сталинградском сражении и на Курской дуге, и что только по мольбе Сталина союзники начинали то наступление против африканского корпуса Роммеля, то высаживали десант в Сицилии и Гитлер был “вынужден” перебрасывать многие дивизии туда, в результате чего и не вышло захватить Сталинград и разгромить русских в Курской операции. Все – вранье. Никакие указанные Поповым дивизии в Африку и Сицилю не перебрасывались. Да и понимает ли Попов, что такое перебросить за несколько дней десятки дивизий за тысячи километров, пересекая к тому же моря?

Операция союзников в Африке начиналась почти за три недели до контрнаступления Красной Армии под Сталинградом. Высадка же на Сицилию началась тогда, когда немецкое наступление на Курской дуге уже было остановлено.

Главная идея Попова о том, что следовало бы остановить продвижение советских войск в начале сентября 1944 года на границе с Рейхом, для того, чтобы оставить войну в рамках отечественной и освободительной заслуживают отдельного разбора. Тут только скажу, что еще на встрече в Касабланке в январе 1943 года Рузвельт предложил Черчиллю формулу о безоговорочной капитуляции, которая была затем принята Большой тройкой в Тегеране в конце 1943 года. Выходит, согласно Попову, Сталин должен был бы нарушить союзнические обязательства и оставить Гитлера у власти?

Редактор

ОТВЕРГНУТОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ О КАПИТУЛЯЦИИ

Сталин был реалист и прагматик. Армия разбита. Народ не хочет защищать его социализм. Бюрократия, привыкшая к железной руке, оставаясь без руководства, бежит в первых рядах. Что остается делать?

И он не мог не попытаться договориться с Гитлером. Конечно, Гитлер не хуже Сталина понимает ситуацию. Поэтому ни мира, ни даже перемирия не будет. Остается один вариант — капитуляция.

Мог ли на нее пойти Сталин? Думаю, что не только мог, но именно с нее он и начал свой анализ итогов десятидневной войны. На каких условиях он, Сталин, может капитулировать? Главных два. Первое постараться “спасти” от оккупации возможно большую часть СССР. Второе — остаться лидером этого “остатка”.

У Сталина был опыт Ленина. В аналогичной ситуации, при немецких частях чуть ли не в десятке километров от Петрограда, Ленин пошел на Брестский мир. Мира — конечно — не было. Это была капитуляция, и капитуляция позорная. Кайзеровской Германии отдавали Польшу, Украину, Белоруссию, Прибалтику. Десятки прочих условий — вплоть до сдачи Черноморского флота. Но зато в оставшейся части России сохранялась советская власть.

Тогда, в 1918 году, Сталин только из-за его собачьей горской, кавказской преданности Ленину, которого избрал еще десятки лет назад бывший семинарист вместо Бога, он одобрил предложение Ленина. Зато потом он оценил всю правоту ленинского шага.

Другой образец — капитуляция Франции. Гитлер оккупировал север Франции. Но две пятых Франции остались во власти ставшего союзником Гитлера правительства Петена, обосновавшегося в городке Виши.

Сталин не мог не знать о плане “Барбаросса” и намеченной Гитлером линии: от Архангельска до Волги и далее по Волге. Но, думал он, Гитлеру еще предстоит война на Западе. И вряд ли он хочет вернуть к Англии ослабленные дивизии. Кроме того, Гитлер — социалист, противник капитализма и буржуазной демократии, и для него Сталин и его партия идейно гораздо ближе Запада. Ведь не случайно Риббентроп восторженно докладывал в Берлине о встрече в 'Кремле: я чувствовал себя в среде старых партийных товарищей — “геноссе”. В общем есть шансы “расширить” оставляемую России по плану Гитлера часть.

И самое главное: Сталин был уверен в конечном поражении Гитлера, как Ленин был уверен в предстоящем поражении кайзеровской Германии. Тогда начнется новая эпоха — надо только до нее продержаться.

Так что все основания для предложения о капитуляции у Сталина были. Об одном из каналов — Чрезвычайном после Болгарии Стаменове — написано немало. О нем шла речь и во время процесса над Л. П. Берия. Но, учитывая характер Сталина, не могло не быть и других каналов. Два старых конспиратора — Сталин и Гитлер — не могли не договориться о каком-то простом и быстром способе контакта. В общем, возможности для передачи согласия Сталина на капитуляцию были.

Но если очевидно, что Сталин не мог не попытаться капитулировать, то для меня очевидно и другое: Гитлер не мог и не хотел заключать со Сталиным никаких новых соглашений, даже в виде капитуляции.

Он уже достаточно изучил Сталина. Знал, с какой энергией Сталин использовал пакт для подготовки Красной Армии к нападению на Германию. Знал, что (говоря словами самого Гитлера) “Сталин хочет унаследовать истощенную войной Европу”.

Менять план “Барбаросса” у Гитлера оснований не было. Захват Москвы и Ленинграда почти предрешен. Гитлер говорил: “Нападение может достичь успеха, если корни российского государства подорваны одним ударом. Захват части страны ничего не даст”. Так что для него единственный смысл капитуляции: сохранить больше сил для продолжения войны с Англией. С этой точки зрения есть о чем подумать.

Но вот что должно было быть обязательным условием. Сталин должен уйти из советского руководства. Гитлер ему совершенно не доверяет. Сталин и в сибирской тайге сформирует новую армию, англичане и американцы до зубов ее вооружат, оденут, накормят и напоят. И с этим камнем за пазухой Сталин будет ждать своего часа. Этот азиат умеет ждать — это Гитлер уже понял.

Если требование Гитлера о линии Архангельск—Волга Сталин еще мог принять, то идея ухода из руководства для него была абсолютно неприемлемой. У Сталина даже в мыслях ни страна, ни партия, ни советский строй, ни ленинизм не могли существовать без него, без Сталина. Поэтому у него в принципе не могло возникнуть варианта с его уходом — даже ради спасения России.

И переговоры, и их провал остались в глубокой тайне.

Но есть объективная логика истории. Сталин не мог не пытаться капитулировать. Гитлер не мог принять предложения Сталина.

Гитлер переиграл Сталина в деле начала войны и отказался принять капитуляцию Сталина. Гитлер смертельно обидел Сталина. Такие обиды смывают только кровью — таков “закон гор”.

И — можно без труда это предугадать — все годы войны Сталин жил жаждой личной мести Гитлеру. Гитлер должен быть наказан. Он должен попасть в руки именно к нему, Сталину. Его он никому не отдаст. Унижения, на которые он обрек таких своих врагов, как Зиновьев или Бухарин, будут детской забавой по сравнению с тем, что ждет Гитлера. Распространявшиеся в годы войны разговоры — я сам их слышал — о том, что Гитлера надо посадить в клетку и годами возить по зоопаркам стран, вряд ли были далеки от планов Сталина.

Это Гитлер, лично оскорбив Сталина, долил в этот и без того стальной сплав его личности компонент личной мести.

ПОЧЕМУ НЕМЦЫ ОТКАЗАЛИСЬ ОТ ПЛАНА КУРСКОЙ БИТВЫ

О Курской битве после фильмов из известной серии о Великой Отечественной войне “Освобождение” знают все.

Утвердившаяся легенда о знаменитом танковом сражении под Прохоровкой состоит в том, что столкнулись 800 наших и 700 немецких танков. Мы потеряли 300, а немцы 400 танков.

А что было на самом деле? За день боев части Красной Армии были отброшены на несколько километров. Немцы потеряли 842 человека, 30 танков (из них всего один “тигр”). А мы — 10 тысяч человек и 341 танк. Сталин в гневе хотел отдать командующего 5-ой Гвардейской танковой армии генерала Ротмистрова под трибунал.

К середине июля советские войска в районе Курска оказались в полуокружении.

Что было дальше? Опять есть фантазийная версия наших историков. Якобы “немцы” выдохлись и поэтому не нанесли завершающего удара.

Что было на деле? А на деле спасать Сталина от повторения лета 1942 года бросились союзники. 10 июля 1943 года — в критический момент Курской битвы — Эйзенхауэр начал десантную операцию и высадился на острове Сицилия. Итальянская армия была разгромлена. Части Эйзенхауэра быстро начали двигаться.

13 июля 1943 года Гитлер срочно вызвал с Курского фронта Манштейна и Клюге и заявил, что вынужден свернуть операцию “Цитадель” (так называли немцы битву на Курской дуге) из-за гораздо более важной для него Италии. 15 июля был издан приказ о прекращении немецкого наступления и об отходе на исходные позиции.

А якобы “сожженные” в танковом сражении дивизии “Райх”, “Мертвая голова” и другие (в советских фильмах буйная фантазия авторов дошла до сцены самоубийства одного из комдивов) без паузы сразу же были отправлены сражаться в Италию против десанта союзников. В Италии некоторые из этих “уничтоженных” нашими кинематографистами эсесовских дивизий трепали союзников, а у Азовского моря другие “уничтоженные” ликвидировали наш плацдарм на реке Миус, взяв в плен 18 тысяч красноармейцев.

А вот “обескровившие” немцев войска Воронежского и Степного фронтов приходили в себя до 3 августа 1942 года.

Курская битва после ухода танковых дивизий СС завершилась нашей победой. Но мы потеряли 6 тысяч танков, а немцы 1300, из них 74 “тигра”, 127 “пантер” и 39 “слонов”. Мы — 254 тысячи бойцов, немцы — 58 тысяч. Всего за 4 дня — с 5 по 8 июля — мы потеряли почти 600 самолетов, немцы — 60.

Вполне естественно, что до самой осени 1943 года Красная Армия не могла наступать.

Говоря о том, как на судьбу Курской битвы повлияли действия войск союзников, необходимо вспомнить, как до этого союзники повлияли на исход Сталинградской битвы.

К октябрю 1942 года ситуация вокруг Сталинграда начала превращаться в критическую: немцы вышли к Волге, а наши части удерживали узкую полосу земли возле реки.

Черчилль и командование союзников понимали: нужна срочная помощь. И англичане в октябре начали наступление в Египте.

Но необходим был более мощный удар, который бы отвлек силы Гитлера с Восточного фронта. 8 ноября 1942 года началась операция союзников “Торч” — высадка десанта в Северной Африке.

Сталин знал заранее от Черчилля о десанте и требовал удерживать Сталинград. А 19 ноября Красная Армия — спустя 10 дней после высадки союзников — начала наступление в районе Сталинграда.

В докладе разведслужб США в декабре 1942 года отмечалось: “Англо-американские успехи в Северной Африки сделали возможным русское наступление под Сталинградом”.

Ничего нет особенного в том, что и во время Сталинградской битвы и во время Курской битвы союзники наносили удары по врагу — и, пользуясь тем, что он все возможное отправил на Восточный фронт, и с целью помочь Красной Армии путем отвлечения сил Гитлера.

Мы сами в начале 1945 года делали то же самое: наносили удар, чтобы облегчить положение англо-американских союзников, высадившись летом 1944 года во Франции, где к концу 1944 года немцы, собравшись, прорвали англо-американский фронт. Забрезжила страшная перспектива повторения Дюнкерка 1940 года, когда немцы сбросили в море английский десант в Европе.

Черчилль попросил Сталина о срочной помощи в обращении 6 января 1945 года. Сталин пообещал начать наступление во второй половине января 1945 года. Это обещание он выполнил раньше — уже 12 января Красная Армия начала наступление и, пользуясь тем, что Гитлер перебросил много дивизий на Запад, прорвала фронт и в невиданно короткие сроки — за три недели — прошла почти 500 километров, вышла на рубеж всего в 70 километрах от Берлина. Немцам пришлось забыть о Западном фронте.

Так что удивляться надо не тому, что союзники помогали друг другу, а тому, что о нашем ударе с целью облегчить положение союзников мы постоянно пишем и говорим, а вот о десантах союзников и в Африке, и в Сицилии с целью помочь Красной Армии в самые критические моменты забываем даже упомянуть.

Говоря о помощи союзников, нельзя забывать и о грандиозных бомбардировках Германии англо-американской авиацией. Эти бомбардировки не уничтожили военную промышленность Германии (как ожидалось). Многие немецкие предприятия пришлось перебазировать под землю. Многое было разрушено. Производство сократилось на 25-30%. А главное — было деморализовало население Германии, терявшее веру в непобедимость и Вермахта, и его авиации, и лидеров рейха.

Хочется надеяться, что в дни юбилея Победы будет высказана благодарность в память тех тысяч американских и английских солдат, которые высаживались в десантах и во время Сталинградской, и во время Курской битв.

Это Сталин, его социализм, его партия, его госбезопасность привели Красную Армию и СССР к тотальной катастрофе.

И я бы хотел наконец услышать от наших лидеров в их докладах о юбилее Победы вывод о полной катастрофе социализма не в 1991, а за десять дней 1941 года. Задолго до Афганистана и Чернобыля. За пятьдесят лет до августа 91-го.

ТРЕТЬЯ ВОЙНА СТАЛИНА: ЭКСПАНСИЯ СОЦИАЛИЗМА

Наиболее открыто сталинские планы не ограничиваться войной за освобождение русского народа от гитлеровского нашествия звучат там, где русский народ его не слышит, — на переговорах с союзниками, в переписке с Черчиллем и Рузвельтом. Тут уже его вторжение в Европу предполагается как нечто само собой разумеющееся.

Но это уже связано с третьей войной Сталина — когда он умело превратил Отечественную войну русского народа в войну за экспансию своего социализма за пределы СССР.

В апреле 1944 года Красная Армия вышла к границе СССР и Румынии. В сентябре 1944 года — пересекла советскую границу на западе. А 7 ноября Сталин известил страну, что освобождена вся территория СССР.

Теперь перед Сталиным уже как практическая задача встал вопрос — что дальше? Как закончить войну?

Русской истории были известны два варианта того, как заканчивать войны.

Первый — победный. Как в Отечественной войне 1812 года. Победа — повод для ликований, самолюбований, самовосхвалений и самооправданий. Объявление существующих в России порядков лучшими из возможных. Отказ от их реформ. Расплата — спустя десятилетия — за это фанфаронство и этот консерватизм.

Второй — неудачный. Как Крымская война 1853—56 годов. Поражение в Севастополе. Тяжелые условия мира. И речь Александра II, предлагающего возместить неудачный исход войны реформами. Александр II осуществил эти реформы, получив в мирное время славный титул Освободителя.

А после поражения в русско-японской войне промедление с реформами привело к революции 1905 года.

Все эти варианты Сталин, конечно, знал.

Далее перед Сталиным возникал вопрос о том, где закончить войну.

Окончить войну на границе (“Граница”)t

Вступить в Европу, завершить войну там и тут же вернуться домой (“Освобождение” )1

Оставаться в Европе до того, пока не будут решены задачи, которые Сталин считал главными для послевоенной эпохи (“Оккупация”)!

По варианту “Граница” — в духе идей М. И. Кутузова — надо остановиться на границе. Но на какой? На советской границе до 1939 года? Или на той, которая возникла в результате пакта с Гитлером?

Далее, для чего остановиться на границе?

Как минимум — для сохранения сил и использования их при восстановлении разрушенной страны. Как максимум — для проведения в СССР глобальных реформ с учетом главного факта — факта поражения социалистического строя в 1941 году.

И вариант “Освобождение” (в духе Александра I) и вариант “Оккупация” требовали ответа на вопрос о том, какой он, Сталин, видит послевоенную Европу.

Первая позиция — устранить вдоль наших границ “санитарный кордон” из враждебных СССР государств созданный Версальским миром 1918 года. Создать полосу дружественных СССР государств, пусть даже эти государства останутся буржуазными.

Вторая позиция — расширить СССР, советизировать занятые Красной Армией страны. Но тут возникали свои проблемы.

Первая — как устроить новый социалистический мир?

Вторая проблема — это третья мировая война. Запад выступит против расширения зоны социализма. Значит, новая война станет неизбежной.

Вариант “Граница” соответствовал духу сталинской политики начала второй мировой войны — но теперь уже надо ждать, пока Гитлер и англо-американцы будут ослаблять друг друга.

И все же идея ожидания “созревшего яблока” была Сталиным отвергнута.. Ведь поражение Сталина в 1941 году было как раз итогом такого “ожидания”.

Теперь о варианте “Освобождение”. Александр I, выбрав этот вариант, не руководствовался коренными интересами России. Он действовал в личных интересах и в интересах российских феодалов. Он ставил целью полное искоренение итогов французской революции и наполеоновской эпохи. Сталин прямо заявил своему окружению, что уход Александра I из Парижа был ошибкой.

Сталин избрал третий вариант — войти в Европу, оставить Красную Армию в ряде стран и в той части Германии, которая определена соглашением с союзниками как советская зона оккупации.

При этом варианте как минимум осуществляется “наказание” Гитлера. И обеспечиваются поставки в виде репараций. И СССР выступает в почетной роли освободителя ряда стран и их народов от фашистской оккупации.

По максимуму в этом варианте можно оказать более серьезное влияние на послевоенное устройство Европы.

Были и другие задачи, волновавшие Сталина. Сталин в принципе не мог допустить, чтобы его пакт с Гитлером был признан ошибкой. Поэтому должна сохраниться новая граница СССР. Эта граница все еще имела только одно основание — пакт 1939 года. Вступление в Европу давало шанс узаконить эту новую границу.

Но самое главное в третьем варианте — создание вокруг СССР полосы дружественных стран. Кордон, но “свой”.

Можно предположить, что и Черчилль, и Рузвельт считали это желание Сталина понятным и законным. Оно было закреплено знаменитым неформальным соглашением Черчилля и Сталина о разделе сфер влияния: в Румынии

— 90% СССР, в Болгарии — 75%, в Венгрии и Югославии — по 50%, в Греции — 10%. Сталин настолько дорожил этой договоренностью, что отказал греческим коммунистам и их армии в поддержке.

Началом развития по этому пути стал договор с Финляндией. Во главе Финляндии стали лидеры, дружественно относящиеся к СССР.

Что-то сходное происходило и в Румынии. СССР ее оккупировал, но сохранилась власть короля и было создано коалиционное правительство, устраивающее Сталина.

Так начала создаваться вдоль границ СССР альтернатива “санитарному кордону”.

Но... реализации этого плана послевоенного устройства Европы помешала Польша. Польские лидеры, находившиеся в Англии, были воспитаны на традициях ненависти к России. Они помнили о проигранной борьбе с Россией за лидерство среди славян Восточной Европы. Они не могли забыть роль России в уничтожении независимости Польши. В подавлении героических польских восстаний в XVIII—XIX веках. Войну 1920 года. Пакт Сталина с Гитлером. Они гордо не хотели быть разменной монетой даже в руках союзников, даже в руках самого Черчилля. И они ни при каких условиях не хотели оказаться под контролем Сталина, считая этот контроль переходным периодом на пути к аннексии Польши.

Шансы на компромисс исчезали. Это понимал и Черчилль. А для него вопрос о Польше был важен: ведь ради Польши Англия в 1939 году объявила войну Гитлеру. Черчилль давил на “своих” поляков: “Вы — черствые люди и хотите погубить Европу... у вас на уме жалкие интересы...”. Но поляки уступать не хотели.

Сталин был человеком логичным. Если не получается создание на границе СССР польского дружественного несоветского государства, значит, придется создавать польское государство просоветское, сталинское.

Это означало насаждение в Польше, а значит, и во всей Восточной Европе советского социализма.

Третий вариант -г- “Оккупация” — превратился, таким образом, в вариант экспансии социализма.

Возникает вопрос: почему Сталин избрал третий вариант в этом, социалистическом исполнении?

УПУЩЕННЫЙ ШАНС СТАЛИНА

Колебался ли Сталин, делая вывод? Тут есть и логические доводы и факты.

Сталин уже втянулся и — что для него было главным — мог действовать и действовать более чем эффективно в двух направлениях.

Во-первых, в направлении усиления русской нации и России. Здесь его шаги давали очевидные результаты — и он это видел. Он, несомненно, считал себя русским национальным лидером, и это его радовало. Поэтому идея реформирования России могла ему представляться как нормальная альтернатива и как более эффективный путь в будущее.

Сталин знал, что восстановление России пройдет быстрее и легче, если Запад, и Рузвельт в первую очередь, окажет Сталину помощь не менее грандиозную, чем ленд-лиз. Тем более, если Сталин начнет реформы в СССР.

Во-вторых, Сталин уже почувствовал вкус к сотрудничеству и вообще к взаимодействию с лидерами капиталистического мира. С Гитлером у него ничего не получилось, но с Черчиллем и Рузвельтом он уже сотрудничал нормально.

Но главным было понимание того, что эксперимент с социализмом в одной стране провалился и остается или отказаться от него или вернуться к перманентной революции Троцкого и курсу на мировую войну, призванную утвердить социализм на всей планете. Все сложности этого пути Сталин, конечно, хорошо видел.

И в 1917 году, и после окончания гражданской войны Ленин и его партия еще имели оправдания в виде надежд на будущее, иллюзий и пророчеств. Но в 1944 году Сталин уже имел все основания для подведения итогов социалистического эксперимента, особенно после поражения 1941 года.

Практическим же доказательством колебаний Сталина в выборе варианта окончания войны является Финляндия и его готовность иметь соседом дружественное несоветское государство.

На размышления Сталина повлияла и смерть Рузвельта. Повлияло и поражение Черчилля на выборах 1945 года. Сталин считал его заслуги перед Англией грандиозными. “Провидец” Сталин предрекал победу Черчилля на выборах 1945 года с показателями в 80% “за”. А эта “неблагодарная демократия” привела к падению такого гиганта.

Если уж и в культурной Англии лидер не получил заслуженного уважения, то что ждать в России?

Влияла и растущая самоуверенность Сталина, его разбухавшая вера в свою гениальность и исключительность, в свою историческую миссию. Одно дело — возглавлять пусть превращающуюся в первую державу мира Россию и другое дело — стать лидером социализма на всей планете. Патриотизм явно выглядит несолидно.

И все же главным, думаю, стала личная неготовность к реформам. Ему уже 65 лет. Учиться он умеет, но ему будет нелегко при выборе курса реформ и при развитии демократии. А вот к руководству диктатурой пролетариата и к утверждению мирового социализма он готов уже сейчас.

В общем, провал курса на “кордон” из дружественных несоветских государств; сложности в случае того, если стать лидером реформ; традиции и опыт жизни, посвященной победе социализма на планете; недостаток в структуре личности Сталина русского патриотизма и избыток интернационализма; уход “сочувствующего” Рузвельта; печальная судьба Черчилля как лидера; крайний эгоцентризм личности Сталина предопределили в конце концов тот выбор, который сделал Сталин. Это был выбор в пользу курса на мировой социализм. Этот выбор ничего не прибавил к его славе коммунистического вождя, а вот перспектива стать великим героем русской нации была упущена.

И все же в первую очередь Сталин думал не о судьбе социализма и проблемах России, а о собственной судьбе — о свей роли лидера.

Если Отечественная война завершилась бы только освобождением Родины, то неизбежно встал бы вопрос: как сделать так, чтобы это не повторилось? Что изменить в экономике? В политическим строе? Сталин не мог не понимать, что при такой постановке вопроса не исключена замена его в качестве лидера. Тем более, что за годы войны выросло целое поколение руководителей — начиная с того же Жукова в армии или Кузнецова и Щербакова в партии, которые по существу никак не связаны ответственностью ни за гибель от голода десяти миллионов крестьян в годы коллективизации, ни за миллионы жертв Большого Террора, ни даже за пакт Молотова—Риббентропа.

Сталин решил, что только Победа — очевидная, осязаемая, наглядная, понятная каждому человеку в стране — избавит его от критики, от обвинений в поражении 1941 года.

Штурм Берлина, водружение Знамени Победы, немецкие знамена на Красной площади нужны лично ему, Сталину, для сохранения им роли лидера. Это его, Сталина, Знамя Победы поднимут над рейхстагом. Это к ногам его, Сталина, бросят гитлеровские штандарты на Параде Победы на Красной площади.

Только такая Победа позволяла ему, его партии, его номенклатуре оттеснить от Победы народ. Что значит освобождение своей земли до ее границ по сравнению с взятием Берлина?

Так что без завоевания стран Восточной Европы, без штурма Берлина, без Знамени Победы не обойтись. И, как пишет С. М. Штеменко в книге “Генеральный штаб в годы войны”, именно Сталин сам выдвинул идею: “На парад надо вынести гитлеровские знамена и позорно повергнуть их к ногам победителей”.

Сталин понимал и то, что его сталинская номенклатура тоже не хочет ни настоящих разбирательств, ни серьезных реформ.

Отвергнув вариант войны, вытекающий из ее Отечественного характера, направив заключительную стадию войны по пути экспансии социализма, Сталин упустил свой великий личный шанс. В 1941 году он свой шанс использовал, в 1944-м упустил.

Ведь у Сталина были основания предполагать, что народ примет его и в качестве реформатора социализма, как принял в качестве вождя Отечественной войны. И — в случае успеха реформ — простит ему все прошлое, даже явные преступления. (Кстати, нечто подобное произошло в Китае с ближайшим сподвижником Мао Цедуна — Дэн Сяопином.)

Сталин упустил и шанс спасти основную часть своей номенклатуры. Опять-таки преступления перед Россией у этой номенклатуры были огромные. Не исключено, что в случае объективного разбора, были бы и осужденные, и отстраненные. Но ясно и другое — на реформаторский путь в конце концов вступили бы не осколки номенклатуры (далеко не лучшие), как это произошло при Ельцине, а номенклатура как большинство, включающее ее наиболее профессиональные части. Советская номенклатура в основной своей части могла бы превратиться в номенклатуру и частных собственников постиндустриального строя.

И, наконец, сталинский курс на третью мировую войну означал утрату шанса и для компартии. К концу войны это уже не была ленинская партия, на 70% состоявшая из эмигрантов, представителей изгоев высших и средних слоев российского общества, представителей Кавказа, Прибалтики и тех, кто жил за чертой оседлости. Чуждых не только крестьянам, но и во многом рабочим России. За годы войны партия коммунистов, сотни тысяч членов которой сражались, истекая кровью и умирая рядом с миллионами простых людей, перенося с ними и тяготы, и горечь утрат, и радость успехов, в основной массе срослась с народом. Такая партия имела все шансы стать опорой реформаторского курса.

И если Сталин отверг путь реформ — хотя даже Ленин “выходил” из гражданской войны с помощью НЭПа — то причина одна: он не был уверен, что на новом пути сохранит пост лидера и вождя. При “социалистическом” варианте развития, как ему казалось, шансов для него существенно больше.

Поэтому надо говорить о личной вине Сталина и перед обманутым русским народом, и перед своей партией, и перед своей бюрократией, и перед самим собой как лидером. Если бы к политике относились юридические категории, то можно было бы говорить о преступлении Сталина во второй половине 1944 года.

Об этом тоже важно сказать в юбилейные дни.