НА ПЕРЕКРЁСТКАХ КОЛЛЕКТИВНОЙ ВОЛИ

23-06-2005

Ирина ЛебедеваОтсутствие консенсуса в массовом сознании давно формулируется в соответствующей стихийной терминологии: “болевые точки общества”, “душа болит”. Болеть может там, куда попал вирус, где колют и режут, куда бьют. В эпоху глобализма бьют глобально и синхронизированно, а фактор территории не имеет значения. Живем в Америке – посмотрим, что болит у американцев.

Даже видавшему “тоталитарные” виды человеку, размах “антиглобалистских” и антивоенных сайтов Америки ударяет по мозгам. Немыслимое количество “революционных” центров с отделениями во всех частях мира. Я тоже против войны, но помню свой шок, когда в первый раз увидела антивоенную манифестацию в центре Бостона. Какие-то нескончаемые колонны совсем молодых ребят. Они все шли и шли, и была одна мысль: кто это все направляет? Взрослые, сосредоточенные лица.

Это же “общее” выражение лиц я тоже почти с ужасом наблюдала на марше в Вашингтоне, собравшем около миллиона человек. Экстаз толпы, скандирующей странные лозунги, синхронно реагирующей на выступление ораторов. Ассоциации эти ребята, словно погруженные в глубь себя и становящиеся монолитной, дышащей энергией резонанса толпой, вызывали нехорошие. Но вместо конкретного ответа на вопрос, кто в конце концов за всем этим стоит, особо болезненные реакции американских сайтов отсылали к человеку, давно умершему. На целом ряде форумов все чаще в качестве главного виновника бед современной Америки назывался призрак - покойный итальянец Антонио Грамши. Наверное, и русскому читателю это имя не много скажет, а американцев призывали “в целях самосохранения” немедленно изучить его труды.

По мнению автора интернет-портала Форум консервативных новостей, все беды Америки оттого, что “учение Грамши стало здесь практическим руководством к действию”. Грамши, говорит автор, рассматривает любое общество, включая Америку, как арену, где маргинальный элемент необходим привилегированному классу для удержания власти через провокацию постоянных конфликтов. Грамши показал, как капиталистическое общество работает и как его можно захватить, систематически смешивая его идеи, подменяя понятие “здравый смысл”. Это современный Макиавелли, который убежден, что более важен “метод”, “технология захвата”, чем экономика. Почитайте же, что Грамши пишет, настаивает американец, и приводит пространную цитату:

“Есть пропасть между управляемым и управляющим, что же держит их вместе? Что вообще в классических институтах поддерживает установленный порядок вещей ? Семья, церковь, школа, гражданское общество и его организации. Никакие другие институты не станут блокироваться с государством. Значит, революции, которая хочет перехватить гегемонию, надо изменить мозги, изменить консенсус, изменить институциональную работу. Успех будет на пути внедрения в общество новой системы ценностей, веры и морали. Системы, которую общество примет. В нем должна быть “органичная интеллигенция”, лидер, который растет с группой как сознательный и органичный организатор. В общинах главным должен стать неформальный лидер - “один из нас”, “один из группы”. И в школах тоже обучение должно быть организовано соответствующим образом: одних учат, как управлять, других – как подчиняться. За этим осуществляется непременный контроль прямо или косвенно, не явно…”

Процитировав таким образом Грамши, автор задается вопросом: “Вы что, не видите, что Америка живет по Грамши? Нам долго внушали, что мы должны быть терпимыми. Что это означает? “Вы должны принять наши ценности и не возражать. Если вы возражаете – вы изгой”. Потому что идеи уже подогнаны под “их” здравый смысл. Вы понимаете, откуда у нас политкорректность? Почему у нас группы в коммюнити больше походят на пропагандистов и агитаторов, чем на ассоциации общин? Почему у нас школы с дикими программами, а школьный бюджет тратится на какие-то невероятные курсы? Почему церковь стала местом политических диспутов? Почему созданы мириады гражданских ассоциаций с разрушительными и разъединительными целями? Почему СМИ работают как пропагандистские машины, а не как создатели новостей?”.

Другой “рядовой американец”, тоже консерватор, недавно организовал нечто вроде клуба сопротивления” Грамши и приглашает присоединиться всех, кто солидарен с его идеей.

Парадоксально, но имя этого политика, умершего почти 70 лет назад и не слишком часто попадающее на страницы известных американских газет и журналов, имеет прямое отношение к политтехнологиям, укрепившимся в современном мире. Да и факт нечастого упоминания “пропагандиста-призрака” в широкой прессе скорее подтверждает справедливость стихийных и путаных упреков, которые адресуют покойному Грамши члены “сопротивления” американского интернета. Не одних россиян сильные мира сего привычно держат за болванов. К слову, ни в одной стране мира нет такой широкой, но скрытой от обывательского взора специальной библиографии и не написано такого количества диссертаций, касающихся различных сфер американской жизни – истории, культуры, философии, политики, спорта, образования, рекламы, пропущенных через каток теории Грамши, как в Америке. Главные итальянские “грамшиведы из Института Грамши переадресовывают ученых за самой полной информацией по “своему революционеру” в американские исследовательские центры.

Завещание призрака

Что же этому итальянцу не дают успокоиться и в гробу, почему к его теориям столь непреходящее и глобальное внимание? Антонио Грамши - журналист, театральный критик, основатель Итальянской компартии, депутат парламента. В 1926 году, несмотря на парламентскую неприкосновенность, был арестован фашистами Муссолини и брошен в тюрьму. По его делу было несколько приговоров. По последнему он был осужден на два десятка лет заточения, и биографы часто цитируют слова судьи: “Этот мозг мы отключим на двадцать лет”. В 1937 году Грамши умер от кровоизлияния в мозг, три года пробыв на воле, выпущенный по амнистии в 1934 году ввиду тяжелой болезни. В 1929 году в тюрьме у него появилась возможность писать, и все пять тюремных лет он писал свои “Тетради из заточения” (“Quaderni dal carcere”), не принесшие ему открытой славы, но оставившие его мозг включенным и по сей день. Были и “Письма из заточения” (“Lettere dal carcere”), опубликованные уже много лет спустя его смерти, препарированные переводами и исследователями и частично цепко оберегаемые от постороннего интереса. Эти-то тюремные тетради и письма и стали причиной того, что мозг Грамши так и не отключен, хотя его прах 70 лет как захоронен на Английском кладбище в Риме, лишний раз подтверждая слова Достоевского, что жизнь лишь продолжение старых споров, которым не смолкнуть и в могилах.

Когда нынешние американские неоконсерваторы костят Грамши, пытаясь через острие критики этих теорий сместить “вечный спор к противостоянию методов республиканцев и демократов, “чувства современности им явно не достает. Современная политтехнология как раз и особо сильна тем, что размыла всякую идеологию, позиционируясь “вне добра и зла”. Тут и на себя не мешало бы республиканцам оборотиться. Тот же Карл Роув, главный в предвыборном штабе Буша, числится среди “новых макиавеллистов” – а это уже почти калька с “грамшистов”. Новые левые”, еще при Рейгане перебегавшие толпами к республиканцам, принесли в лагерь консерваторов и всю грамшианскую деструктивную технологию провокационного конфликта и подмены понятий с его агрессией в “культурное ядро” и всепроникающей практикой насильственного захвата гегемонии “прямого действия - “action directe”. Недаром штаб-квартира видного перебежчика из демократов Дэвида Горовица, спонсируемого миллионами республиканцев, называется Центр народной культуры, и он целится прежде всего в “культурное ядро”, метит расчистить Голливуд с его гегемонистским влиянием на масс-привычки, а вчерашние снобы - “рядовые” неоконсерваторы вовсю пропагандируют на массовых веб-сайтах.

“Ястребы”-неоконы и вовсе “грамшиане”-подражатели, как, впрочем, и другие протагонисты современной индустрии театра террора. В их стилистике отчетливы пристрастия к провокации синхронизированных, как в триединстве греческой трагедии, иррациональных элементов террора и ужаса в глобальном пространстве, на фоне руин крушения сакральных символов, воспринимаемых мифологизированных сознанием как “перст судьбы”, а тут на тебе – бог из машины, “Deus ex machina”, и проблема, подданная в виде религиозной и цивилизационной войны, с мифологизированным противостоянием демократии и тоталитаризма, добра и зла, с героями и злодеями – призраками, благополучно решается с измененным под влиянием “очистительного катарсиса” сознанием толпы, раздавленной хаосом, вернувшейся к своему врожденному “инстинкту подчинения”. Это все принципы “технологии” захвата и удержания гегемонии по Грамши, и надо быть крайне нелюбознательным, чтобы не задаться очевидным вопросом: нет ли в нынешней мировой политике подобной драматургии?

Но все-таки что это за атака на “культурное ядро” и в чем смысл этой заразительной теории, открытой Грамши? Позволю себе оценку, не разделенную пока специалистами. Итальянец Грамши, сколько бы его ни хвалили и ни хулили, ничего ровным счетом в теории обществоведения не открывал. Он просто, то ли в силу полученной в детстве травмы головы, то ли в результате общего критически ухудшегося в заточении состояния физического и душевного здоровья, решился на то, чего не мог бы себе позволить ни один здравомыслящий политик. Он не стал тратить время на попытки разоблачать “тайные силы зла”, выступая от имени “сил добра”, что испокон веков чередовалось среди оппонентов разных версий миропорядка – кто ж на это стал бы обращать внимание, идеологическая схема нейтрализации таких “разоблачений” была веками отработана, а из чередующихся противостояний добра-зла” власть черпала силы и извлекала свой постоянный профит. Грамши, вскрыв идеологическую схему воспроизводства власти и ее тайных пружин и бенефициариев, саму идеологию отбросил как несущественную. Раскрывая механизмы “тайной власти”, он одновременно отдал из рукава шулера- кукловода в руки толпы-марионетки простейшую технологию манипуляций по захвату власти во всех ее омерзительных проявлениях и уже напрочь очищенную от необходимого идеологического лицемерия о “будущем благе этой самой толпы. Написал эдакий практический учебник обыденно-вечной манипуляции сознанием, обойдя “дымовую завесу” спора о “сакрально-конспирологической составляющей или других сущностных или мессианских категориях. Коммикс по захвату власти, как явной, так и тайной. Такого себе не мог мог позволить никто и никогда – Грамши подбрасывал всему мировому населению ту иглу, на которой была “Кощеева смерть”.

“Дорогая Таня, -писал Грамши в “письме из заточения” 27 марта 1927 года,- я одержим (и это, я думаю, феномен собственно заточения) такой идеей: надо бы сделать что-то fur ewig (для вечности – Прим. Авт). Хочу заняться интенсивно и систематически этой темой, которая меня поглощает и концентрирует мою внутреннюю жизнь”.

“Эта тема” для вечности знаменовала интуитивное проникновение в системные файлы глобальной истории и вылилась в написание своего рода программного обеспечение по захвату власти для “чайников”, скрупулезно обозначив все мелкие и крупные алгоритмы -действия, которые нужно предпринимать, если хочешь власть отобрать, не лукавя. История, когда проникаешь в систему, имеет нелинейные измерения. Как в теории коллективного бессознательного, которую Грамши интуитивно заложил в основу своего учения: все в мире переплетено, а в каждом человеке одновременно заключена и вся история и вся вселенная.

Таня, которой Грамши писал о зове вечности, жила в Италии и была своячницей Грамши, сестра его жены Юлии Шухт. Все они были из смешивающейся в одну революционной вселенной, наполняющейся все новыми скрытыми цветами “нелинейных построений”. С будущей женой Грамши “случайно” познакомился в большевистском российском санатории, куда приехал на лечение. Юлия Шухт, дочь еврейского революционера-большевика, соратника Ленина, родила Грамши двоих сыновей в Москве, так и продолжая жить с детьми в “более спокойной” России. Она работала переводчицей в ОГПУ и вызывая своим молчанием ревность и другие подозрения у томящегося в тюрьме Грамши. Основные письма из заточения идут через Таню и аристократичного друга Грамши крупного английского экономиста Пьеро Сфарра. Тот в свою очередь перебирается в Кэмбридж, где работает над осмыслением трудов Рикардо за счет своего “Энгельса” – Джона Мэйньярда Кейнса, потомственного аристократа, выпускника Итона и тоже фигуры на перекрестке вселенной. Позже он станет экономическим советником Рузвельта и будет консультировать Америку по выходу из Великой депрессии, запуская и систему государственного регулирования, что позволит политологам язвительно написать: “Америку поднимали по Марксу?” До этого Кейнс побывает в России, пригласившей аристократа, поскольку тот “критикует капитализм”. Он даже напишет книгу “Белый взгляд на Россию”. Его впечатление: Такая мешанина. Бедность и лучшая кухня в Европе.” Он тоже найдет себе русскую жену - приму Дягилевского балета Лидию Лопухову. Они долго писали друг друга нежные письма, где она называла его “Menyardushka”, а он ее “Leningradovna”, а подписывался Кейнс “your Ivanushka”. Его женитьба на Лопуховой явилась полной неожиданностью для всех, ввиду нескрываемых будущим английским пэром гомосексуальных предпочтений.

Вместе с Пьеро Сфарра - близким другом Грамши Кейнс принадлежал к престижнейшей лондонской Блумсберийской группе, где собирались эстеты в основном нетрадиционной ориентации. Это было настоящее мужское братство, состоящее из кембриджских неформальных тайных студенческих братств “апостолов”. А душой “апостолов” уже в блумберийской группе стала, как ни странно, женщина (или не совсем) Вирджиния Вульф, своевременно предупредившая своего будущего мужа, с которым она прожила много дружных лет вплоть до своего самоубийства, о неприемлемости для нее физических отношений с мужчинами. Вместе с мужем они также основали элитарное издательство Хогарт Пресс”, которое существует и поныне. Названию группы положило местечко под Лондоном, где семейство Вульф обосновалось и открыло элитарный салон.

Сама Вирджиния, сделавшая свой салон одним из эталонов модернизма, переводила и издавала и русских писателей – Аксакова, Толстого, Тургенева. Собирались в избранной группе те, кому предстояло стать знаменитейшими мировыми именами в самых различных отраслях знания – философ Бертран Рассел, математик Франк Рамсей, салон посещали Фрейд, Джойс, Карл Юнг, Генри Джеймс, Тургенев. Судя по истории образования “братства”, по биографиям их членов, по принятым в салоне “смешанным подходам” и предпочтениям избранных” с нарушением традиционных сексуальных и культурных табу (используемых как для цементирования отношений в тайных обществах или в работе мировых спецслужб, так и при любой манипуляции сознанием), эта сторона жизни не обошла цепким вниманием Блумсберийскую группу. Сама Вирджиния Вульф получила свои комплексы и расколотую психику в 13 лет, когда ее пытались изнасиловать ее же кузены - те самые “апостолы”, студенты Итона и Кембриджа. В 41 год, “сублимируясь” в платонических (она никогда не была в прямом смысле лесбиянкой) литературных фантазиях об “Орландо” – андрогине, существе среднего рода, которое проживает эпоху за эпохой от Шекспира до наших дней, Вирджиния не вынесла усиливающейся психической болезни (она слышала голоса птиц, поющих ей с олив Древней Греции) и утопилась.

Мы остановились на рассказе об этой модернистской группе, опосредованно повлиявшей и на взгляды самого Грамши, чтобы показать, как практически, в обыденной жизни интеллектуальной элиты, проистекало “разбиение” культурного ядра, формирование современных неолиберальных подходов…Из какого сора выстраивалось непреходящее учение Грамши и оборотней, кодирующих сознание элиты, а потом и ведомой ее толпы под видом разного рода “посвященных”, “апостолов”. Профессионалы по манипуляции массовым сознанием ничуть бы не удивились именно такому смешанному набору составляющих. Обычно поиски специалистов в манипуляции общественным сознанием идут в направлении коллективного бессознательного (с использованием опыта, накопленного в оккультных науках, тоталитарных сектах и тайных обществах). Здесь центральным объектам влияния становятся сферы образования и молодежь, культура, история, религия, фольклор, изучение литературы и языка (с точки зрения знаковых систем) и искусства массовых зрелищ как метода мощного воздействия на общественное сознание с высвобождением архаичных инстинктов под влиянием “эффекта толпы”.

Если для Ленина в этом плане “важнейшим из искусств” являлось кино (в экспериментах по изучению коллективного бессознательного и осмыслению возможностей “исторической массовки” участвовал и Сергей Эйзенштейн), то Грамши изучал театр Пиранделло, а фашисты музыку Вагнера. Но “джентльменский набор” технологии разбивания “культурного ядра” как снятия табу традиции и собственно “психологической защиты” у всех глобальных манипуляторов сознанием был примерно одинаков. У Грамши этот интерес, сфокусированный на агрессии в “культурное ядро”, четко определился в основных темах его работ: Макиавелли (коллективное бессознательное, мифы, история, политика), образование и литература (подмена и уничтожение основных этических и религиозных норм), теория провокации искусственного катарсиса. И опять Грамши ничего тут не выдумал: вся эта схема захвата сознания испокон века применялась в тоталитарных сектах и широко описана. Поэтому чуть подробнее хотелось бы остановиться на двух других практических аспектах, включенных в органичный оборот теории, и определяющих ее финансовый и идеологический вектор.

Апостолы для отъема денег

Как мы уже говорили, грамшианское “руководство к действию” все “конспирологические теории”, хотел он того или не хотел, показывает, как обойти. Его теория становилась архисовременной, он предлагал наикратчайший путь. Вместо убеждения - внушение. Алгоритм закрепления такой психотехники тоже в принципе был известен – фанатичная вера, внушение, замешанные на тайном, страшном, иррационально-роковом, абстрактном. Новый левый проект”, проводником которого стало и окружение, сформировавшее Грамши, как всякий предполагающий эффективность проект, имеющий шансы на применение в глобальной практике, кишмя кишел всякими “шпионами” и “манипуляторами”, чьи вольные или невольные “агенты влияния” проходили обычную для протагонистов глобалистских проектов “тайную” психологическую обработку. Члена Блумсберийской группы (и опосредованно, через Пьеро Сафарра, экономического консультанта Грамши) Джона Мейнарда Кейнса, впоследствии лауреата Нобелевской премии и автора теории “кейнсианства”, тоже не обошло “тайное посвещение”. Еще на первом курсе он был принят в число “апостолов”.

Лучшие умы Кембриджа уединялись в узком кругу для бесед о высоком. Это был даже не элитарный клуб, а тоже “мужское братство”. Женщина в мужском братстве считалась существом ущербным и в физическом, и в интеллектуальном планах. Любовь юношей должна была цементировать их духовное родство. Как несчастная Вирджиния Вульф и ее клуб считали высшей ценностью “общение”, так и “апостолы Кембриджа исповедовали интеллектуальную сублимацию в духе Платона и учеников, а гомосексуализм рассматривался “признаком избранности”. Философия, эстетика значили для “апостолов” несравненно больше, нежели экономика и госслужба. А протестантская идея морального долга была для них абстракцией. Если на континенте в ту пору умы европейцев смущал дух Ницше, то на острове пересмотр ценностей проходил с британской спецификой. Кумиром блумсберийцев был тоже “апостол” Джордж Мур.

Принципом группы было применение их “широких взглядов” в любой области знания. Хотя четко просматривался жгучий интерес именно к областям, связанным с манипуляцией сознанием. Джордж Мур курировал новаторские работы в сфере языка и “здравого смысла”. Апостолы” выдвигали новое представление о языке как проекции мира, составляющей мозаику атомарных фактов, которые можно объективно регистрировать. Научный язык провозглашался идеальным языком и высказывались “научные” суждения, как его упростить и “исправить” неприятности, которые язык причиняет. Но главный вывод изучения языка высокими “непрофессионалами” (все они были математиками-логиками) состоял в том, что бесспорный источник аналогий между структурой языка и структурой мира это вера самих людей в силу языка и в его значимость для понимания мира и, соответственно, возможность замены людских представлений средствами языка в соответствии с новой этикой. Теоретической основой воззрений “апостолов” и блумсберийцев стал труд Джорджа Мура “Principia Ethica”. Именно этот труд, а не “Principles of Economics Маршалла и не “Principia Mathematica” Рассела стал настольной книгой Кейнса. В нем говорилось об ограниченности наших знаний и невозможности априори определить, где добро и где зло (такая размытость понятий –уже постулат современных политтехнологов). Так что разговор о “пожаре в головах” прошлого века и для нас не абстракция. Апостол Мур предлагал оценивать этичность того или иного поступка в зависимости от обстоятельств, ученики оказались внушаемы, и вот уже поколеблен мир.

Экономика для Кейнса была одной из сторон этики, и нарушение этики в его макроэкономической теории с упором на чисто спекулятивный аспект станет потом одной из причин не только потенциальной угрозы для финансовой системы Америки, но и появления в новой России огромного числа обманутых вкладчиков, чудовищных спекуляции на рынке недвижимости и, наконец, дефолта. Ведь все российские реформаторы были кейнсианцами. Они очень любили рассказывать теорию макроэкономики Кейнса “на пальцах”. Сам Кейнс называл свою методологию теорией “фальшивого доллара”, передавал ее в виде простой истории, которую каждый пересказывал своими словами – настолько она казалось понятной и разумной. Расскажу, как помню.

Богатый путешественник проезжает через какую-то дыру, где сплошная нищета и нет ни магазина, ни харчевни, ни дороги. Остановившись на ночлег в какой-то лачуге, он оставляет купюру в 5000 долларов нищему хозяину со словами: “Бери деньги, найми рабочих, построй харчевню, магазин, проложи дорогу, приобрети транспорт. Мне там, куда я еду, деньги не нужны. Только вернешь той же купюрой. Приеду через два года – заработаешь на магазине, харчевне, продаже того, что здесь есть, и купюру вернешь”. Приезжает через два года, дыру не узнать. Красота, чистота, харчевня, магазин, да еще и фабрика, у каждого транспорт, все крутится. Благодарный хозяин говорит: все хорошо заработали, и я заработал, и всем рабочим заплатил, и у них теперь работа и на фабрике, и в магазине, и в харчевне есть , вот вам ваша купюра, да с процентами. Она точно ваша, второй такой купюры не было. А богатый путешественник говорит: “Мне купюру возвращать не надо, или давай, я ее сейчас сожгу. Купюра-то фальшивая, зато всех заставила работать, все сыты …” Опосредованно, через “гарвардских мальчиков” и своих реформаторов (то-то я удивлялась, что и среди них почти не было экономистов, все математики да кибернетики) кейнсианской сказкой перераспределяли собственность в России. Макроэкономическую спекулятивную модель, вместе с модернизмом, с расшатыванием через чуждый новояз традиций языка (тоже важнейшего фактора преемственности культуры и психологической защиты) можно с полным правом отнести к тем манипуляционным элементам, что вошли в “Тетради из заточения”, и по которым испокон века производят отъем денег у населения в глобальных масштабах

Гегемония вселенской лжи

Готовя свой практический трактат для вечности”, Антонио Грамши в “Письмах из заточения” (Lettere dal carcere) словно пытается оправдаться за то, что он напишет в “Тетрадях из заточения”. В письмах он пишет, что все утопии - “Город солнца” и так далее, действительно были утопиями, а нужна правда – такая как она есть и адекватная этой “правде” методология. Выступает он и адвокатом дьявола, защищая Макиавелли. Эта тенденция характерна с некоторых пор и для российских философов – значит, и тут уже подменили здравый смысл.

Но самая “технологичная” идея Грамши – это его учение о “гегемонии”. Кто гегемон в революции? – спрашивал нас в школе учитель. Большевики, интеллигенция – кричали дети с парт. Неправильно, строго говорил учитель. Ох уж их это вечное “а тут мы вас, батенька, и поправим”. Это как сигнал – сейчас пойдет подмена. Грамши говорит прямо: главный агент гегемонии перехвата власти интеллигенция. Как отмечал еще Макиавелли, власть держится не только на насилии, но и на согласии. Механизм власти - не только принуждение, но и убеждение. Овладение собственностью, экономика как основа власти недостаточны - господство собственников этим автоматически не гарантируется и стабильная власть не обеспечивается.

Государство, какой бы класс ни был господствующим, цементируется силой и согласием. Положение, при котором достигнут баланс силы и согласия, Грамши называет гегемонией. Гегемония – тонкий, динамичный, непрерывный процесс. При этом “государство - это гегемония, облеченная в броню принуждения”. Но гегемония предполагает не просто принуждение, но и согласие. Причем не просто согласие, а активное согласие, при котором граждане желают того, что нужно власти. (Прямо по анекдоту насчет добровольного повешенья – веревка своя или казенная? Что делать – если люди все-таки не хотят служить”, им это элементарно не нравится?). Во-первых, Грамши утверждает, что это им на роду написано: одни рождаются, чтобы подчинять, другие – чтобы подчиняться. Во-вторых, для обеспечения этих функций у власти и есть свой “приказчик” - интеллигенция. Она-то как раз и главный агент влияния власти для подрыва или удержания гегемонии.

И здесь он развивает целую концепцию о сути интеллигенции, ее появления, роли в обществе и отношении с властью. Как особая социальная группа, интеллигенция зародилась именно в буржуазном обществе, когда возникла потребность в установлении гегемонии через идеологию. Именно создание и распространение идеологий, установление или подрыв гегемонии того или иного класса - главный смысл существования интеллигенции. (То-то партийцы и КГБ так все боялись “идеологических диверсий”, а мы им все не верили). Самая эффективная гегемония идущей к власти буржуазии осуществилась во Франции, где колыбельной о свободе, равенстве и братстве и массовыми сценами казней перекодировали “охранное” католическое сознание, и без того подточенное инквизицией, а потом немецкой Реформацией, подменившей картину мира (знаменитое “Кант обезглавил Бога, а Робеспьер короля”). А соединение протестантской Реформации с политической моделью Французской революции Грамши вообще считает идеалом в эффективности установления гегемонии. Продавая свой труд, интеллигенция тянется туда, где деньги. Грамши пишет: “Интеллигенты служат “приказчиками” господствующей группы, используемыми для осуществления функций, подчиненных задачам социальной гегемонии и политического управления”.Идеальными для функции захвата власти и выстраивания оппозиции являются мятущиеся” интеллектуалы – не гуманитарии и не традиционалисты - эмигранты, полукровки, космополиты, гомосексуалисты, не устоявшаяся бунтарская молодежь, отделенная от традиций и семьи, люди со склонностью к психопатии и т.д. Правда, в обществе остается часть интеллигенции, которую Грамши называет “традиционной”. И к ней у прагматика Грамши отношение столь же технологичное. Здесь все расписано – когда нужны уговоры, когда подкуп, когда дискредитация, когда, как мы бы сейчас сказали” “перекодировка”, когда уничтожение.

Как для кумира Кейнса Джорджа Мура язык ( проекция картины мира) представлялся в атомарной мозаике знаков, которые можно расчленить на “атомы”, упростить, описать алгоритм и переписать, так для Грамши подрыв гегемонии - “молекулярный” процесс. Гегемония, говорит Грамши, опирается на “культурное ядро” общества, которое включает в себя совокупность представлений о мире и человеке, о добре и зле, выраженное во множестве символов и образов, традиций и предрассудков, опыте веков. Пока это ядро стабильно, в обществе имеется устойчивая коллективная воля”, направленная на сохранение существующего порядка. Подрыв этого “культурного ядра” и разрушение этой коллективной воли - условие революции. Провокация революционной ситуации -это постоянная “молекулярная” агрессия в культурное ядро, создание инфраструктуры агрессии. Это подмена системы ценностей. Это “огромное количество книг, брошюр, журнальных и газетных статей, общественных организаций, разговоров и споров, которые без конца повторяются и в своей гигантской совокупности образуют то усилие, из которого рождается коллективная воля определенной однородности и той степени мощности, которая необходима, чтобы создать резонанс, спровоцировать единое мощное действие, одновременное во времени и пространстве”.

На что в культурном ядре надо прежде всего воздействовать для установления (или подрыва) гегемонии? Вовсе не на теории противника, не силой “ораторского искусства надо действовать, говорит Грамши. Надо воздействовать на обыденное сознание, повседневные, маленькие” мысли среднего человека. И самый эффективный способ воздействия - неустанное повторение одних и тех же утверждений, меняя здравый смысл. Чтобы к новым утверждениям привыкли и стали принимать не разумом, а на веру. “Массы как таковые, - пишет Грамши - не могут усваивать философию иначе, как веру”. (Об этом же, почти дословно повторяя Грамши, скажет и Геббельс). Грамши советует идеологическим приказчикам обратить внимание на церковь, где религиозные верования поддерживаются постоянным повторением молитв и обрядов. И он напоминает, что именно французские буржуазные “клерки” приняли от обезглавленной церкви эту “убеждающую” роль, что сохранилось в памяти у языка : clerc как однокоренное с clerical (церковный). Это стремление уничтожить не только церковь, но и всякие этические и правовые нормы, кажется у Грамши уже почти навязчивой идеей. В трактате “Современный Принц , навеянном все тем же Макиавелли (в русском переводе принято переводить трактат Макиавелли как “Государь” и, соответственно, у Грамши “Современный Государь”, но тогда уходит знаковая игра при разбивании “культурного ядра” со словами, однокоренными - “принц”, “принцип” и т.д.) главная цель определена – освободить политику и власть от какой -либо морали. И снова предложения Грамши – не философская абстракция. Это готовый алгоритм для “черного пиара” политтехнологов, руководство для создания мира параллельного, это идеи безумца, которые он одевает в одежды персонажей Макиавелли. Вот и цитата из Грамши, заворожившая много современных стратегов глобального передела:

Современный Принц (политик) – это не реальное лицо, это миф, который должен заменить и божество и категорический императив Канта. Современный Принц, так как все к этому движется, революционизирует всю систему интеллектуальных и моральных отношений, и в этом своем развитии обозначает четко, что каждый данный акт рассматривается как полезный или вредный, как доблестный или слабый только в зависимости от того, как это соотносится с самим Современным Принцем и помогает усилить это ощущение или противиться этому. В человеческом сознании Принц заменяет место божества и становится базисом для современного светского характера жизни и всех светских отношений с потребителями. Но до этого он внушает, и все это резонансом отражается в людском сознании, которое изливается страстным криком о крайней необходимости. Страсть, идущая от дискуссий о себе самих, снова становится эмоцией, гневом, фанатичным движением к действию”. Нельзя сказать, что концепции Грамши не перекликаются с нынешней действительностью, все больше обретающей универсальные черты вселенской психушки, хотя и эти идеи миру не новы.

Страх терроризма как эффективное средство манипуляции сознанием –тема, разрабатываемая испокон веков. Понятие террора ( terror и значит ужас ) ввел еще Аристотель для обозначения особого типа ужаса, который овладевал зрителями трагедии в греческом театре. Это был ужас перед небытием, представленным в форме боли, хаоса, разрушения. Доктрина превращения страха в орудие власти принадлежит якобинцам и подробно изложена в сочинениях Марата. Марат же сформулировал важнейший тезис: для завоевания или удержания власти путем устрашения общества (это и есть политический смысл слова террор”) необходимо создать обстановку массовой истерии. Терроризм - средство психологического воздействия. Его главный объект - не те, кто стал жертвой, а те, кто остался жив. Это театр абсурда новой вселенной где, как писал Геббельс, ничто не имеет смысла - ни добpо, ни зло, ни вpемя и ни пpостpанство, в котоpой то, что дpугие люди зовут успехом, уже не может служить меpой”.

Более 100 лет назад, в 1903 году, русский психофизиолог В.М.Бехтерев в работе Внушение и его роль в общественной жизни” описал явление массового внушения при передаче информации с помощью манипуляции разных знаковых систем и символов. Он назвал это “психическим заражением”. Но мы ведь об этом не знали. А теперь знаем, и ,как бы не заразиться, хватит этих безумцев, которые верят, что миром правят их разрушительные маниакальные идеи, цитировать. Народ не такой внушаемый, вылечится, отойдет от всей этой пакостной темной мертвечины.

Интересно, что Достоевский в своих “Записках из подполья” – тоже трудное чтение, больное и злое, осмысливает те же проблемы и заканчивает, как раз выкарабкавшись из “мертвых идей”: “В романе надо героя”, а тут нарочно собраны все черты для антигероя”. Мысли его звучат удивительно современно: “Ведь мы даже не знаем, где и живое-то живет теперь и что оно такое, как называется? Мы даже и человеками-то быть тяготимся, - человеками с настоящим, собственным телом и кровью; стыдимся этого, за позор считаем и норовим быть какими-то небывалыми общечеловеками. Мы мертворожденные, да и рождаемся-то давно уж не от живых отцов, и это нам все более и более нравится. Во вкус входим. Скоро выдумаем рождаться как-нибудь от идеи. Hо довольно; не хочу я больше писать "из Подполья"..

Божьи и дьявольские безумцы

Кажется, все это Достоевский говорит про нас и про наше время. К черту их разрушительную философию. Но что же все-таки делать, если мир стал таким маленьким, что от “новых макиавеллистов” нигде не спрятаться. Ни в Италии, ни в Америке, ни в России. Не так давно в Америке вышла книга известного политтехнолога Дика Морриса - консультанта Клинтона, президентов Мексики и Аргентины, многочисленных конгрессменов-республиканцев. Книга называется “Новый Принц” (Новый Государь). Макиавелли, обновленный для ХХI века”. (Morris D. The new prince : Machiavelli updated for the twenty-first century).

А тут и русское издание книги подоспело. Книгу напечатала группа российских компаний Никкола М., названная в честь своего кумира и занимающаяся российскими политтехнологиями для продвинутых политиков. О том, что и в 21 веке они намерены “мыслить глобально”, можно судить по цитате из книги нового американского макиавеллиста Дика Морриса: Когда происходят тектонические сдвиги, приходится перечерчивать карты мира”. Хотя это уже пострашнее, чем макиавеллизм, – вопросы мирового господства Макиавелли, как помнится, совсем не волновали. Чувствуется тот же вселенский грамшианский замах, чтобы навязать миру в качестве “божества” через посредничество убогих бюрократов-клерков, обаятельных” пройдох и жуликов, “органичных лидеров”, “одного из нас”. По Дику Моррису “Новый Принц”, политик нового типа, – это человек в образе скорее Остапа Бендера (важна идея), чем в образе миллионера Корейки из того же “Золотого теленка (важны деньги)”. Американец проявил завидное знание советской классики, а его интервью с этими новыми тезисами опубликовали “Известия”. Значит, вот теперь в какую сторону “коллективную волю” двигают, а я то все не понимала, почему в Америке вольготнее всего себя чувствуют наши жулики из “Незалежной”, хотя и напугали размахом мошенничества все нормальное население принявшей их страны.

В общем, как говорил Марк Твен, делайте деньги, и весь мир сговорится считать вас джентльменом. А люди в России никак не сговариваются. Ментальность у страны другая – на мякине ее не проведешь. Да и безденежья страна никто не боялась, не в деньгах счастье, ведь и на развал страны Россию заманили, потому что “свобода дороже колбасы”. В “Жертвоприношении” Тарковский вообще говорит, что грех – это все, что не необходимо. “Было время, – говорил он в своем последнем интервью, когда я мог назвать людей, влиявших на меня, бывших моими учителями. Но теперь в моем сознании сохраняются лишь "персонажи", наполовину святые, наполовину безумцы. Эти "персонажи", может быть, слегка одержимы, но не дьяволом; это, как бы сказать, "божьи безумцы". Среди живущих я назову Робера Брессона. Среди усопших – Льва Толстого, Баха, Леонардо да Винчи... В конце концов, все они были безумцами. Потому что они абсолютно ничего не искали в своей голове

А в головах у современных политиков страшные тараканы. Вот еще (последняя –чур меня, чур) безумная цитата из популярного у нынешних политиков Грамши: “Современный принц представляет символ коллективной воли, как формирование движения к вымышленному универсальному миру, где каждый ощутит хаос собственного интереса, который ему внушили”. Ну и внушайтесь себе на здоровье, отстаньте от России.

Сейчас, когда стало уже совсем невозможно смотреть русскоязычное телевидение в Америке, слушать непрофессиональных комментаторов, пытающихся прикрыть злобное убожество своих мыслей ссылкой на сатириков-классиков (особенно популярен у них Салтыков-Щедрин), я еще четче понимаю, почему одни (если не погибли физически) от манипуляторов выбрались, а другие – попались на их тараканьи удочки, дали разбить, говоря словами Грамши, свое культурное ядро. Классику-то нынешние комментаторы не читали. Помню, как в разгар реформ мы с ребятами, обхахатывались, читая в нашем реформаторском” “Деловом обозрении” вслух о перипетиях в редакции “Словесного удобрения” из “Современной идиллии” Щедрина. О журналистах, подрядившихся прославлять ситцы и миткали купца Кубышкина. О том, как “чем больше им платили, тем они больше ярились” и даже отказывались от “лестных предложений”, прославляя исключительно Кубышкина. Мы смеялись, потому что это было о нас, и “реформаторы” были для нас кубышкины. Получалось, мы никогда им попросту не верили. Мы с самого начала знали, даже не отдавая себе в этом отчета, что будет потом. А потом у Щедрина к журналистам приходил Стыд, с большой буквы Стыд. За то, что помогаем обманывать и обворовывать людей, прославляя “ихнии” ворованные ситцы. И продолжать это восхваление бесконечно не заставит никакая чужая воля. “Как веревочка ни вейся, конец будет…” И хотелось бы заработать, да “культурное ядро” не позволит, стыдно станет…

Страшно, когда растерявший себя мир истерично разворачивают в сторону подмененных ценностей. Друг Грамши, экономист Пьеро Сфарра, принесший в свое время перо с чернилами Грамши, а потом распространив и издав на Западе разрушительные идеи дьявольского безумца” (московско-итальянская Татьяна сделает то же самое для узкого круга” партийцев в России), благополучно доживет до старости и разбогатеет, вложив средства в экономику Японии на следующий день после атомной бомбардировки Хиросимы. Кажется, он не столько полагался на теории идеалиста Кейнса, который убеждал всех, что поверженному врагу следует помочь подняться, сколь верил в пророчества Грамши, утверждавшего, что страшный колокол войны на какой-либо территории – это сигнал, что мировые капиталы устремятся именно туда. Сам Кейнс, мечтающий о всемирном государстве, пророк мировых денег, был своими же идеями и добит. Удар с ним случился в 1944 году, на совещании в Бреттон-Вуде, призванном утвердить всемирное правительство денег. Это было совсем недалеко от Бостона, в Нью-Гемпшире. Увенчанный лаврами всех возможных наград, лорд Кейнсон проповедовал и здесь право слабого, хотел создать всемирный клиринговый центр, облагающий высокими налогами страны-кредиторы, чтобы воспрепятствовать долговому закабалению ослабленной войной Европы. Мечтал о единых мировых спасительных деньгах. Все вышло наоборот. В историю снова вмешался Бог из машины”. Делегация Норвегии, со времен викингов стоявшая в стороне от глобальных разборок, неожиданно огласила убийственные факты. Банк Международных расчетов, на основе которого Кейнс хотел учредить свой Всемирный клиринговый центр, а американцы – свой, принимал на хранение золото, поступающее с оккупированных территорий и из концлагерей. Представитель Норвегии назвал известные ему сделки, в которых Морганы, Рокфеллеры и Дюпоны выступали партнерами Тиссена, фон Паппена, Геринга и других нацистских преступников. “После войны нам придется строить новую систему отношений в мировой экономике, - говорил представитель Норвегии. - Никто из нас не хочет, чтобы спустя какое-то время выяснилось, что эта система построена на золотых коронках, вырванных нацистами у заключенных Дахау”.

Выступление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Американцы предпочли на время отказаться от “всемирной идеи”, но отказались и от проверки банка международных расчетов. Под шумок бреттон-вудской неразберихи немецкий рейхсбанк перепрятал свои вклады. Переплавленные золотые коронки рассеялись по миру, Лорд Кейнс заработал в Бреттон-Вуде первый из серии сердечных приступов, которые свели его в могилу в 1946 году. Его родная великая Англия, ослабленная войной с фашизмом, уступила позиции Америке, и уже без его участия был создан пресловутый Международный валютный фонд, в котором, как утверждают историки, действительно осели те расплавленные коронки из Дахау, пошедшие в дело при проведении в СССР “радикальных реформ”, чтобы все-таки развалить великую страну, довершить то, чего не удалось Гитлеру История сделала еще один круг.

Я вспоминаю историю “фальшивого доллара Кейнса, и как давным -давно, в стране, которой больше нет, я переводила еще в Ленинграде фильм про другой “фальшивый купон”, "Деньги" Брессона, этого божьего безумца по Тарковскому. Люди толпами выходили из зала. Простота Брессона в “Деньгах фильме, сделанном по мотивам “Фальшивого купона” Толстого, оказалась абсолютно непонятной зрителю, настроенному на “сложность” трудного режиссера. А он, как и Толстой, показывал, только монотонней, и монотонней, и настойчивей, что зло, как бы мало и ничтожно оно нам ни казалось, будет расползаться, плодиться, переходить по цепочке, рождая новое зло, и неминуемо бумерангом возвратится к человеку, породившему его. Старался как можно проще сказать о вещах абсолютных, даже банальных, как любая истина, в основе которой всего-ничего – добро или зло. Мир реальный или параллельный - из головы. Не искал из головы, дотошно фиксировал то, что видел. Свидетельствовал.

Свидетельство истины в мире параллельном, если хотите дьявольском, вот то, что надо и что мы в свое время не поняли. А Тарковский свидетельствовал. Как это ни парадоксально звучит, и он из тех безумцев, которые ничего не искали в своей голове. Это проекция мира отражалась в нем, его правда этого мира. Человек, чью фамилию привычно препровождали эпитеты “авангардист”, экспериментатор”, говорил: “Сама идея искания, поиска для художника оскорбительна. Она похожа на сбор грибов в лесу. Их, может быть, находят, а может быть, нет. Пикассо даже говорил: "Я не ищу, я нахожу". На мой взгляд, художник поступает вовсе не как искатель, он никоим образом не действует эмпирически ("попробую сделать это, попытаюсь то"). Художник свидетельствует об истине, о своей правде мира. Художник должен быть уверен, что он и его творчество соответствуют правде. Я отвергаю идею эксперимента, поисков в сфере искусства. Любой поиск в этой области, все, что помпезно именуют "авангардом", – просто ложь”... И попытка подмены картины мира, можно было бы добавить.

Самый почитаемый в Америке психолог Карл Юнг, специалист в коллективном бессознательном и убежденный в особой, охранной роли языка, религиозных и культурных символов как надежной психологической защиты человека, говорил : “Протестантское человечество вытолкнуто за пределы охранительных стен и оказалось в положении, которое ужаснуло бы любого естественно живущего человека, но просвещенное сознание не желает ничего об этом знать, и в результате повсюду ищет то, что утратило в Европе”. Россию все еще не выкинуть за пределы охранительных стен.

В эмиграции реальнее ощущаешь охранную роль языка, религиозных и культурных ценностей для понимания собственного пути у общего мирового перекрестка. Пути, на котором не следует метаться и искать, достаточно находить, обретать.

Комментарии

Добавить изображение