ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ ПОСЛЕ 1980 ГОДА

29-06-2005

Никогда не думал, что придётся быть адвокатом непрожитой жизни близкого человека. Заставила Действительность.

Действительность, она же Реальность, явилась в образе Петербургского Наблюдателя, вынесшего несостоявшемуся будущему Высоцкого (после 42 лет) суровый приговор — с поразительным равнодушием к его истории!

СПб Наблюдатель - Monday, July 25, 2005 at 14:28:08 (MSD)

Вот, нынче своеобразный юбилей, 25 лет со дня смерти Высоцкого. Я давно, уже несколько лет не вспоминаю о человеке, который в свое время был кумиром и наставником, не слушаю песен, которые бегал переписывать к одноклассникам с тяжеленным магнитофоном. Более того, услышав случайно Высоцкого в каких-нибудь радио-ретрах, переключаю. И думаю, отчего так? Кашин написал статью в РЖ "Похвала похоронам", в которой тень ответа. http://www.russ.ru/columns/life/20050720.html

Памятная дата (что немаловажно - достаточно далекая дата, позволяющая не воспринимать неосторожные высказывания как кощунство) - хороший повод пофантазировать на эту тему. Итак, что было бы, если бы главным событием того июля в Москве так и остались бы Олимпийские игры. То есть - что было бы, если бы не было похорон Высоцкого. Что было бы, если бы он остался жив и дожил до 2005 года.
Поэтому - не умер бы, наверняка бы в 82-м поехал с гастролями в Афганистан, как Кобзон. Не Розенбаум, а именно Высоцкий написал бы главные песни про афганскую войну. Оброс бы связями - к началу девяностых занял бы в обществе место где-нибудь между теми же Кобзоном и Розенбаумом, имел бы какой-нибудь маловнятный и, скорее всего, полукриминальный бизнес. Дружил бы с губернатором Громовым обязательно. Вступил бы в "Единую Россию", избрался бы в Госдуму. Заступился бы за Киркорова во время прошлогоднего скандала. Был бы невъездным в Америку по подозрению в связях с русской мафией. В день своего шестидесятилетия в 98-м торжественно ушел бы с эстрады, предварительно объехав страну с прощальным туром. На юбилее Пугачевой спел бы с ней дуэтом что-нибудь легкомысленное. Написал бы книгу, которую издательство "Вагриус" выпустило бы в серии "Мой ХХ век" в том же 98-м, но тираж до сих пор не был бы распродан.
Или - вместо Михаила Круга сделался бы некоронованным королем русского шансона. Выпал бы из телевизорно-эстрадной тусовки, оставаясь при этом самым тиражируемым аудиопиратами исполнителем. Перезаписал бы с какой-нибудь группой типа "Лесоповала" свои ранние песни типа "В наш тесный круг не каждый попадал" или "За меня невеста отрыдает честно". Крутился бы по "Радио Шансон" во всех маршрутках, пацаны в спальных районах пили бы водку "под Володю". В тошниловках с караоке нетрезвые пролетарии хором исполняли бы его новые бандитские хиты - эти песни, конечно, были бы гораздо талантливее "Владимирского централа". Построил бы себе безвкусный дом из красного кирпича - не на Рублевке, а где-нибудь по Новорижской. Ездил бы на дурацком джипе. Однажды у Сандуновских бань его бы пристрелил киллер, которого дней через пять нашли бы и убили поклонники Владимира Семеновича.

- - -

Для Наблюдателя Высоцкий — только образ “интеллигентского протеста”, который впоследствии трансформировался и к 2005 году принял такие-то и такие-то формы. Для меня он прежде всего — уникальная творческая и человеческая индивидуальность. Фантазировать о нём нужно с постоянной поправкой на нерядовое явление, избегая всяческих обществоведческих клише.

Владимир Семёнович Высоцкий ушёл из жизни на переломе своей судьбы. В прошлой жизни всё для него было кончено. В театре он больше играть не хотел, на концертах его всё чаще подводил голос; он любил другую женщину, мечтал подолгу жить на Западе и заниматься литературным творчеством. Но все планы перечеркнул тяжёлый недуг, который был только поводом к смерти. Истинной причиной стала судьба.

Говоря о судьбе, нужно выделить несколько её составляющих:

  • В жизни Высоцкого существовал разлад между его отдачей и ответным даром. Его поведение отличала безудержная жертвенность (постоянные подарки большому числу людей, предельная самоотдача на концертах и спектаклях, постоянная поддержка друзей в беде). Взамен он получал очень мало. Его жертвенностью беззастенчиво пользовались знакомые; его заслуги совершенно не были оценены государством. Будучи человеком амбициозным и недохваленным, он хотел и искал официального признания, но по какой-то причине не мог его получить. Что это за причина?

 

 

  • Причина в том, что Высоцкий не соответствовал представлениям консервативной части общества о большом поэте. Он работал в малом и простонародном жанре песни, его поэтика 60-х годов обрабатывала довольно грубый бытовой материал; в нём не было ничего от канонического образа интеллигента, т. е. заумного пай-мальчика, жонглирующего цитатами из классиков и ведущего подчеркнуто учёные беседы с известными людьми. Напротив: в глазах общества он был хулиган, пьяница, плохой семьянин и не отягощённый интеллектом “забулдыга-подмастерье” русского языка. Хочется отметить, что подобной же нехваткой имиджа страдали в глазах современников Пушкин, Маяковский и Есенин. Поскольку же власть всегда консервативна, то она не может поверить в незаурядный талант человека, не вписывающегося в её стандарты. (В какие: в стандарты Державина и Тютчева? Пожалуй.) В советское время добавилось ещё одно: поэт должен был иметь отношение к писательским кругам (как Евтушенко или Рубцов). Не может актёр быть поэтом — ну, не бывает так! Отсюда проклятая доля “младшего брата” официально больших поэтов, интерес к личности при невнимании к её масштабу.

 

 

  • В поведении Высоцкого отсутствовала реакция торможения. Ему хотелось получить вс и сразу. У таких людей никогда не остаётся дела “на потом”, поэтому они живут стремительно и сгорают быстро (даже если пытаются планировать будущее).

 

 

  • Высоцкий 1970-х был чем-то вроде Пушкина 1830-х. Его стихи — очень трудные для восприятия, многомерные, какие-то уже мандельштамовские — не были известны почти никому. Его песни — насыщенные мыслью, основанные на составных каламбурных рифмах — слушать было непросто. Он стремительно терял слушателей своего нового творчества — потому в последних концертах так много песен предыдущего периода. Более того: Высоцкий уже и не хотел никакого слушателя — он стал ориентироваться на медленное чтение искушённого литературного гурмана, которого так и не дождался.

 

 

Итак, он умер, поскольку не получил того, что заслужил; потому что был не такой как все и острее всех сознавал эту свою непохожесть; потому что он не мог долго ждать (будущее было в нём самом) — и потому что разминулся со своим временем. Медицинский повод к смерти — алкоголь и наркотики.

Если хочется порассуждать про сослагательное наклонение, то начинать нужно не с 1980-го, а с 1977 года, когда Высоцкий стал принимать наркотики. И рассуждения должны начинаться именно с этого пункта: если бы он продолжал пить и не сел на иглу в 77-м… Иначе всё бессмысленно: наркоманы живут недолго.

Итак, если бы он только пил и жизнь его шла бы так, как шла с 77-го, то ничего неожиданного для биографов не произошло бы. Свершились бы те события, которые уже наметились к 80-му году.

1980–1983?

Внешняя сторона событий. Высоцкий снял бы фильм “Зелёный фургон”, поставил бы на Таганке спектакль “Игра для двоих” (который уже приготовился ставить к моменту последней болезни), доработал бы “Роман о девочках”. Женился бы на Оксане и развёлся бы с Мариной (у него был билет в Париж на 29 июля — там бы они объяснились). У него были планы улететь на полгода в Нью-Йорк. Он хотел открыть в Штатах артистический клуб. Афганскую войну Высоцкий категорически не принял уже в декабре 79-го (есть свидетельство Шемякина и стихи самого Высоцкого). Таким образом, к 1981 году он бы жил в США вместе с Шемякиным на основании полуразрешения КГБ (как в случае с Кончаловским). Об эмиграции речи бы не шло, а властям было бы спокойнее, если бы в такой сложный период Высоцкий жил на Западе.

Внутренняя сторона. Сняв фильм и поставив спектакль, Высоцкий быстро убедился бы в том, что режиссура не его дело: концепцию он бы создал, но атмосферу — вряд ли (для этого нужно прожить ещё одну жизнь). Дополнительным толчком к отходу от режиссёрской профессии стали бы замечания Любимова и упрёки высоко чтимого Тарковского (который не воспринимал его даже как актёра). Высоцкий потянулся бы к письменному столу. Но тут понял бы, что для писания романов он тоже не годится. Писатель-романист должен быть человеком, подолгу сидящим на одном месте и обдумывающим один и тот же сюжет… Повесть? Долго. Короткий рассказ? Может быть, но не интересно. В песнях изумительно удавались ситуации, характеры и диалоги. Может быть, пьесы? Конечно. Он стал бы драматургом.

Марина перестала быть нужна как средство передвижения. Брак на две страны потерял свою романтичность. Захотелось реальной семьи и уюта — но не здесь, а в Штатах, поближе к прогрессивному искусству и комфортабельному быту. Поэтому — Оксана. Артистический клуб? Прекрасно. Она шьёт костюмы, он поёт старые песни для заработка и пишет пьесы (пока для себя). Потом пьесы выходят к зрителю. Собирается какая-нибудь коммерческая труппа, поднаторевшая на чеховском репертуаре. Шемякин создаёт декорации, Оксана — костюмы, Шнитке заказывают музыку. Он больше не играет, но и не режиссирует… Потом втягивается в спектакль и начинает потихоньку разыгрываться… Потом терпение кончается, и он берёт себе главную роль… Ну, а потом вся эта антреприза, разумеется, получает его имя, начинаются гастроли — и понеслось… Актёр и драматург, по-английски и по-русски, успех у зрителей и понимание у знатоков. А как же, спрóсите вы, блатной мир, выступление в брайтонских ресторанах? Не для того приехал.

В Союзе популярность Высоцкого пошла бы вниз и к 83-му году достигла бы своего минимума. Это следует воспринимать как нормальную плату художника за самосовершенствование.

1983–1988?

Ну, а дальше… Дальше было бы интервью какой-нибудь русскоязычной радиостанции. Интервью по поводу Афганистана, по поводу Сахарова, еще по какому-нибудь поводу. Недовольство КГБ и лишение советского гражданства где-нибудь к 83-му году (одновременно с Любимовым). Любимов и Высоцкий встретились бы на нейтральной территории (например, в Лондоне) и обязательно организовали бы либо несколько шумных премьер, либо даже свой небольшой театр (например, в Израиле, где Высоцкому напомнили бы про его корни). Оба они выступали бы с воззваниями на всяких “голосах”, оба приехали бы в горбачёвский СССР в конце 80-х.

Ну, а что было бы с отношением к Высоцкому в Союзе? Разумеется, возвращение бунтарского облика — к которому добавился бы облик диссидентский — приблизил бы к поэту ту часть населения, которая всегда настроена на борьбу со своей страной. Но диссидентский облик, несомненно, отдалил бы Высоцкого от народа (хотя его голос ловили бы в каждом приёмнике). Что дальше? Дальше — ничего.

Всё описанное выше было бы возможно только в том случае, если бы Высоцкий не пил столь активно… Но при привычном для него потреблении алкоголя он, скорее всего, умер бы на Западе еще до 85-го года. Если бы удалось найти эффективный метод лечения — прожил бы ещё пять лет, как его одногодок Венедикт Ерофеев. Однако, при любом раскладе, постоянно пьющий Высоцкий не дожил бы до августа 1991 года. Мог ли он не пить? Ответ на этот вопрос — в словах полуэмигранта Тургенева, обращённых к русскому языку: “Как не впасть в отчаяние при виде того, что совершается дома?” Вот та пропасть, которая отделяет Высоцкого от Кобзона, Розенбаума и прочих толстокожих патриотов. Он был человек страдающий, тонкий, хрупкий, кровоточащий от каждой боли за других и сознательно ищущий эту боль, потому что только она — основа истинного творчества. А его жажда истины? А его же жажда жертвенного саморазрушения? Поэтому — ничего не может быть дальше. За пределами 80-х годов — при любом повороте событий — Высоцкого уже нет на свете: он не рассчитан на долгую, удобную и бестрепетную жизнь.

Возникает вопрос о вариантах его посмертной судьбы. Если бы Высоцкий умер до 85-го года на Западе — могила находилась бы, скорее всего, в Штатах, откуда прах, с большой вероятностью, был бы перенесён всё на то же Ваганьковское кладбище в последние годы перестройки. Если бы он вернулся в 88-м — умер бы дома в 90-м и был бы похоронен правильно, всё на том же Ваганьковском. Не было бы исторических июльских похорон и надрывных стихов, не было бы спектакля на Таганке. Сперва — падение популярности, граничащее с забвением. Затем, по нарастающей, — слава великого поэта. Слава слова, отдельного от имиджа. Кстати, чья именно слава? Пушкина, Некрасова или Крылова?

Но случилось то, что случилось. И не случиться, по-видимому, не могло.

Главное в Высоцком-человеке — способность и готовность к быстрому изменению в лучшую сторону, к непрестанному совершенствованию — не позволило бы ему пойти по пути певцов-единороссов, новых блатарей или обласканных властью поэтов. Во всех эпохах такой человек всегда оставался бы самим собой, стоя на стороне правды жизни и истины искусства. И выбранная им позиция чутьём народа была бы угадана как единственно верная для тех, кто не хочет потерять себя. И во всех эпохах он уходил бы из жизни точно в своё время, потому что его время есть мера истории страны.

Напоследок вспомним Пушкина: “Врёте, подлецы! Он и мал, и мерзок не так, как вы, — иначе!”…

Кстати, а как вы мыслите себе Пушкина в конце 1840-х годов? Лермонтов не состоялся (он ведь не написал “Смерть поэта”), Гнедич, Кольцов, Языков, Крылов и Баратынский умерли, Тютчев и Жуковский — в Германии, Гоголь — в Италии, Чаадаев — в дураках на Басманной, Вяземский оставлен на роли старой Ахматовой (“чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена”). Вопрос на сообразительность: где Пушкин? А то Сенковский с Булгариным повсюду его разыскивают…

Эту игру можно продолжить.

Продолжив убедиться: смертью великого человека управляет совсем не игра.

Комментарии

Добавить изображение