ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Окончание. Начало в 426 от 15 мая 2005 г. , 427 от 22 мая 2005 г. и 428 от 29 мая 2005 г.

“Интересно, успела ли Елена Вадимовна дочитать сказание о дне рождения?” - думал Олег. – “Может, застану еще самый хвостик? А ведь - putain bordel de merde! – до чего же хочется узнать, чем там все у Сержа и Анны закончилось!”

Слева что-то коротко трыкнуло, а через секунду прыткий мотоциклист уже растворился во мгле. Убьется, ведь, дурачок. Или сердобольная полиция изымет у него орудие смерти, а самого отправит в кантональную каталажку.

“Нет, наверняка они уже все спят. Ну, ничего. Приеду домой, найду книгу, залягу в кровать и утолю свое инфантильное любопытство. А если Елена книгу к себе в комнату унесла? А что если к ней постучаться? Ну, и так далее, и тому подобное? Нет, не получится. Застенчивость не позволит. Зато в качестве сублимации можно на ночь посмотреть прошлогодний концерт Дайдо в Брикстонской академии. Или какой-нибудь старенький фильм поставить? Формана, Олтмэна, Козинцева?”.

К дому Олег подкатил минут через десять.

Во дворе было тихо и романтично. Свекольные клены обступили одинокий фонарь в центре двора и мешали ему работать. Свет падал рябым кленовым листом на лавочку у теннисного стола и часть баскетбольной площадки, а дальше обрывом стояли сумерки.

Олег заметил щербину на бесплатной парковке и отпустил педаль тормоза. Ему не хотелось гнать машину в гараж. Это отняло бы у него еще пять минут. Ничего, пусть подремлет кореец на свежем воздухе. На всякий случай Олег отщелкнул лицевую панель с авторадиоцентра Alpina и спрятал ее в бардачок. Чтобы не смущала местную голытьбу.

Поднимаясь по пологой дорожке к подъезду, Олег поймал себя на нелепой мысли, что жалеет Ирину и ощущает перед ней неловкость или даже вину. Он пожал плечами - фантомные боли? – а затем вставил в стеклянную дверь хитрый ключ в каких-то пазах и воронках. В течение многих лет дверь подъезда не запиралась, но месяца три назад консьерж-португалец раздал всем жильцам по комплекту специальных ключей, а пришлый слесарь врезал в подъездную дверь замок. Олег спросил у консьержа: “Фабиу, в чем дело? Квартиру, что ли, у кого-то обчистили?” - “Квартиру?!” - почти обиделся Фабиу. – “Квартиры в доме каждый месяц чистят! Тут другое. Наркоманы объявились. Гадят, плюются, а я – убирай за ними!”. В разговор консьерж вступал неохотно, только по крупной нужде, отбрыкивался малыми разговорными формами, и вообще был не очень приветлив, невыгодно отличаясь от прежнего домового смотрителя - подсевшего на инвалидность испанца Франсиско, любимца детей и любителя киевского “Динамо”.

В лифте никого не было. Олег снова невольно глянул на зеркало. Озорное, но с кислинкой лицо подержанного мужчины. На полу валялась пустая сигаретная пачка. Не утруждал себя Фабиу работой, не утруждал. Как-то раз сосед с верхнего этажа бросил в лифте Олегу: “Второй год без консьержа живем. Безобразие!” То есть намекнул транспарентно, что Фабиу он за консьержа не держит. Олег нажал на “семерку”. Поехали!

В квартире было темно. Из коридора не раздавалось ни звука. Спят. Олег включил свет в прихожей. По-европейски, не снимая ботинок, он пошел по длинному коридору в сторону детской. На прямом изломе середины пути включил новую тройку подвесных фонарей, освещавших вторую секцию коридора. По правую руку шли двери нескольких комнат. Вторая дверь вела в детскую. Далее коридор упирался в детскую ванную комнату с туалетом (первая ванная комната и туалет помещались недалеко от прихожей) и сворачивал влево, где были еще две комнатки и санузел – среда обитания Елены Вадимовны.

Олег проскользнул в детскую. Катя дрыхла, а Лиза приподняла голову и зевнула. Зажмурилась от коридорного света:

- Putain! Пап, ты чего? Я сплю!

- Эй-эй, дружок. Язык-то придержи. Про Сержа и Анну Елена Вадимовна вам дочитала? – Серж спрашивал тихо, но в голос. Разбудить Катю было делом нелегким.

- Дочитала! Отстань!

- А где книга?

- Ой, не знаю! Я сплю!

- А чем все закончилось?

- Ну, ты чего? Я спать хочу! Ну, Серж там это у дерева стоял... потом девочка гуляла... потом ну гости там пошли...

- Какая девочка? Куда гости пошли?

- Все! Я сплю! Не трогай меня, а то я разозлюсь! – сказала Лиза и уткнулась носом в подушку.

- Спокойной ночи, Елизавета Олеговна.

Олег подумал, что Елена могла оставить книгу на журнальном столике в гостиной. Он прошел через коридор и прихожую в большую комнату и ногой запалил галогенный торшер. На журнальном столике книги не было. Зато лежала записка. Желтый квадратик с двумя красными строками:

“Олег Васильевич! Я все же решила уйти к себе в студию. Мне ОЧЕНЬ надо. Завтра буду ровно в восемь утра”.

Утра! Конечно же, утра! Педантичная вы наша Елена Вадимовна. Но книга-то где? Что же теперь – до завтра терпеть? Олег включил телевизор. По ARTE шел старый английский фильм с двойными субтитрами – на французском и немецком. Джейн Эшер ругалась на дне сухого бассейна с тощим кудлатым парнем. Олег покопался на полках с дивидюками. Нашел сиренево-розовый буклет с концертом Дайдо, но в последний момент передумал и выбрал коробку с Unledded: No Quarter. Слишком уж хлипковата шансоньетка Дайдо для такого торжественно-переломного случая. Запустил ди-ви-ди. Присел на диван.

И все-таки непонятно, почему он так жаждет узнать концовку незатейливой мелодрамки? Когда для него самого все решилось и когда ему не нужны уже никакие подсказки? Тем более, что подсказка оказалась лажовая. Тогда - кто или что его распаляет? Волшебная сила искусства Дарьи Гуницкой? Олег встал с дивана и прошвырнулся глазом по полкам в стеклянно-дубовом книжном шкафу. Нет. Хотя и шансов-то почти не было.

Он прошел в прихожую, сковырнул у галошницы с ног ботинки и в носках снова прокрался в детскую. Лиза уже спала. Олег побежал указательным пальцем по книжным полкам детей. Кинул взгляд на столы. У Кати стол был почти пустой, а у Лизы – завален сорочьим девчоночьим хламом. Кучу хлама венчал модный черный мобильник. “Портабль”, - сказала бы Елизавета.

Может, Елена книгу с собой унесла? И вообще - почему она так внезапно исчезла? Что за женский секрет? Неужели у нее появился мужчина? У Олега заныло в груди. Нет, маловероятно. В смысле, маловероятно, что книгу с собой утащила. Скорее всего, “Московские повести” прячутся где-то в здешней Елениной комнате. В таком случае у него остается лишь два варианта: либо ждать до восьми утра, либо совершить бархатное вторжение в комнату бонны. Но второй вариант – беспородное свинство. “Хамство-хамство-хамство!” - как сказал один киношный антигерой. Или даже хуже. Мелкое уголовное преступление. Так никто же о нем не узнает! Ну, а в мыслях-то он его уже совершил. Иными словами - the damage is done. Согласно статье 112, пункт 3, Великого кодекса Хамурапи. Тогда решено. Царапнется к ней деликатно в дверь, приоткроет ее пошире, прищурит глаза и вот так, мерцающими глазами, мельком ощупает выпукло-вогнутости святого жилища. И если сразу не наткнется взглядом на книгу, то покинет помещение без единого выстрела.

Олег проделал обратный путь до коридорного рукава, который упирался в закуток, отведенный Елене Вадимовне. В закутке был автономный светильник – еще одна экономная филипсовская подвеска. Олег нажал на выключатель и постучался, для профилактики, в дверь комнаты гувернантки. А потом испугался – вдруг закрыто? К каждой двери в квартире имелся свой ключ. Но никто никогда комнатными ключами не пользовался. Все ключи, кроме двух, хранились в пластмассовом ящичке в кабинете Олега. Ключи от комнаты и кладовки в дальних отрогах квартиры он торжественно вручил Елене. С тех пор он их больше не видел. Олег тронул дверь за ручку и толкнул ее от себя. Открыто. Сердце его бешено колотилось. Чует сердце, что грех совершается. “По тротуару сердца на тротуары греха...” Так что ли? Или забыл? У него закружилась, заколоколилась голова. Что за нелепости мутят разум! Что за органные страсти-мордасти! Он ведь только за за книгой пришел! Ох, не дай Бог влюбиться в эту матрону-весталку! А ведь сердце уже трепещется!

Олег, наконец, открыл дверь, прищурил, как обещал, глаза – а все-таки “хамство-хамство-хамство!” - и увидел книгу на стуле у самого входа. Красная надпись на болотно-зеленой обложке с черной гравюрной штриховкой – отрезок кремлевской стены и Москва-реки. Из книги торчал бледно-розовый язычок закладки. Олег схватил книгу и помчался по коридору. Забежал к себе в спальню, но вспомнил, что в гостиной у него стояли на слабом огне Роберт Плант с Джимми Пэйджем. Вернулся в гостиную и еще чуть-чуть притушил No Quarter. Чтобы погромыхивало дальней грозой или трактором за околицей.

Олег распахнул створки бара в стенке и нацедил себе рюмку текилы “Олмека”. Высокий напиток. Даже без соли идет как березовый сок. Единственной рюмки ему показалось мало. Налил еще одну. Хотел подбодрить организм, обессиленный похищением книги. Затем улегся на диване и открыл книгу на закладке. Ну вот и все. Дочитает и сразу положит на место. Искупит свой малый грех, повернув материю вспять. Он взял закладку и хотел положить ее рядом, но его внимание привлекло овальное черно-белое фото в центре закладки. Закладка была самодельная, обтрепанная по краям. Возможно, Елена когда-то сама ее вырезала на уроке труда.

На картонную полоску было наклеено фото мужчины с детским лицом. Это был муж Елены Вадимовны. Игорь. Мгимошник, сотрудник МИДа, второй секретарь российского консульства. Он выполнял там бумажно-рутинные функции, но больше всего на свете любил играть в футбол. Игорь объездил на опеле всю Европу, болея за российские клубы и сборную. Вклад Елены в это сподвижничество ограничивался лозунгом: “Игорь, мысленно я всегда с тобой!”. По субботам и воскресеньям он вместе с друзьями гонял мячик в женевском парке Трамбле. Во время одного такого субботнего матча кто-то заехал ему бутсой по лодыжке. Игорь упал, скорчился, но потом отошел. И даже доползал матч до конца. Не хотел подводить команду. Притащился домой с лиловой распухшей ногой. Каждый день Елена втирала в желвак швейцарскую мазь от ушибов и растяжений. Игорь заметно прихрамывал. Перестал ходить на тренировки и матчи. Очень из-за этого переживал. Вскоре дело пошло на лад. Спала припухлость. Лиловая клякса поблекла, затем пожелтела и почти рассосалась. Но по ночам нога стала болеть. Сначала просто потягивало, а потом заныло-задергало больным зубом. Однажды он задел лодыжкой ножку стола. И вскрикнул от сильной боли. “Трещина! Или закрытый перелом!” - испугалась Елена и погнала Игоря в Permanence - круглосуточный пункт первой помощи. Там ему сделали рентген и посоветовали срочно обратиться к специалисту. Игорь долго тянул, но потом записался к хирургу-частнику. Хирург тут же перекинул Игоря к своему коллеге, у которого был кабинет при кантональном госпитале. В госпитале Игоря положили в стационар на обследование. Через пару дней госпитальный хирург пригласил Игоря вместе с женой на прием в свой кабинет. Елена приехала на опеле из дома, а Игоря привезли на каталке из больничной палаты. У Елены разыгралась мигрень. Она глотала таблетки одну за другой, голова и язык ее сделались ватными, во рту стояла сладковатая горечь, но боли в левом виске и заушье притихли. Игорь сидел у стола хирурга в кресле-каталке, а Елена в пухлом кожаном кресле, которое казалось ей жестким и холодным как камень. Хирург сказал: “Мужайтесь. Неважная новость. Остеосаркома”. В России не принято бить свинцовой кувалдой в лоб. А в Европе считают, что только так и следует поступать. И искренне удивляются: “Почему в России безнадежных больных обманывают? Больные должны знать всю правду, чтобы успеть завершить все свои незаконченные дела, прежде всего финансовые”. Поэтому врач сразу выкладывает и диагноз, и вероятный срок доживания. У Игоря срок доживания был никудышний. Легко уложился в триместр. Саркома оказалась на редкость свирепой. “Тем не менее, будем бороться”, - обнадежил врач. “Ампутация?” - сказала Елена. Она едва управилась с этим словом. Язык мешал, а не помогал. Ватный, опухший, сухой. Губы тоже мгновенно высохли. А щеки горели. “Нет-нет! Ампутация не поможет. Главная надежда - на противораковые препараты последнего поколения. Вы знаете, в медицине чудеса случаются не так редко, как вы, возможно, думаете. К тому же, рак вообще - болезнь мистическая. Так что не теряйте духа, месье Самохвалов!”, - сказал врач и улыбнулся. Он редко расставался с дежурной улыбкой. А Игорь молчал. Вернее, беззвучно плакал. Вероятно, пытаясь его утешить, хирург-онколог неуклюже добавил: “Какая у вас красивая жена, месье Самохвалов. Значит, и дети будут красивыми”. Врач знал, что у супружеской пары еще нет детей. Тут Елена расплакалась. Игорь умер ровно через два месяца после торжественного объявления диагноза.

Олег встал и снова налил себе рюмку текилы. Хотел было помянуть Игоря тостом, но подумал, что выйдет пошло и выпил молча. Потом положил закладку на журнальный столик, фотографией вниз, и начал читать с той страницы, на которой она лежала:

“...- О чем вы? – спросила Карсавина.

- Так, ни о чем.... – сдерживая страстную дрожь в ногах, ответил Юрий, - чересчур хорошо.

Они помолчали, чутко прислушиваясь к отдаленным звукам, звенящим за темными садами и блестящими от луны крышами.

- Были вы когда-нибудь влюблены? – спросила вдруг Карсавина.

- Был... – медленно ответил Юрий. “А что, если я скажу?” - с замиранием сердца подумал он и сказал: - Я и сейчас влюблен.

- В кого? – вздрогнувшим голосом спросила Карсавина, полная уверенности и страха.

- Да в вас! – стараясь говорить шутя, но срываясь с тона, ответил Юрий, наклоняясь и заглядывая ей в глаза, странно блестящие в тени.

Она очень быстро и испуганно взглянула на него, и ее испуганное блаженное лицо было полно ожидания.

Юрий хотел ее обнять. Он уже чувствовал под своими руками мягкие холодноватые плечи и упругую грудь, но испугался, опять упустил момент и, не имея силы, не думая сделать то, чего хотел, смущенно и притворно зевнул.

“Шутит!” - с болью подумала Карсавина, и вдруг все в ней похолодело от горя и обиды. Она почувствовала, что сейчас заплачет, и, с судорожным усилием удержать слезы, стиснула зубы.

- Глупости! – поспешно вставая, изменившимся голосом пробормотала она.

- Я серьезно говорю! – сказал Юрий уже против воли неестественным голосом. – Я вас люблю, и вы можете поверить – очень страстно!

Карсавина, не отвечая, собрала свои книги.

“Зачем так... за что?” - с тоской думала она и вдруг с ужасом подумала, что выдала себя и он презирает ее.

Юрий подал ей упавшую книгу.

- Пора домой... – тихо сказала она.

Юрию было мучительно жаль, что она уйдет, и в то же время ему показалось, что выходит оригинально и красиво, далеко от всякой пошлости.

И он загадочно ответил:

- До свидания!

Но когда Карсавина подала ему руку, Юрий против воли нагнулся и поцеловал ее в мягкую теплую ладонь, от которой пахнуло ему в лицо милым нежным запахом. Карсавина сейчас же с легким вскриком отдернула руку...”

Стоп! Это же совсем не то! По инерции Олег пробежал почти целую страницу и остановился в недоумении. Какая некудышняя стилизация под прозу чеховской эры! Язык не просто беден, а нищ. Испуг, испуганно, испуганный. Выспренность провинциального трагика. Дрожь, замирания, мелодраматические каскады. Стиль кренделя выписывает: “с тоской думала она и вдруг с ужасом подумала” - никуда не годится! Стилизация должна быть безупречной. Как у Акунина или Сорокина. Поскольку работать по проторенной лыжне гораздо легче, чем по зыбучей мякоти. Значит, Елена уже новую вещь надкусила. Наверное, решила выяснить, годится ли девочкам для внеклассного чтения. А как вещь называется? Олег начал листать страницы назад и скоро набрел на заглавие: “Тени утра”. Да-а-а. Если этот экскурс в античное прошлое есть ирония, то почему я ее не чувствую? Нет, девочкам такое явно не подойдет. Заверещат от скуки. Хоть и про взрослую любовь. Завтра доложу об этом Елене. Интересно, что она сама на этот счет думает?

Олег отмотал книгу еще чуть назад, выхватывая кончиком зрения обрывки и хвостики фраз, и, наконец, решил, что поймал удачный момент, с которого можно было начинать чтение. Отступать дальше не имело смысла: дорога, заправка, подарки – все это было предсказуемой мелочевкой. Монотонное лязганье, фальцетные всхлипы и разноцветные блики утомили Олега. Он заложил пальцем книгу, встал с дивана и выключил плеер и телевизор. Затем снова прилег на диван и начал читать.

III

“... Сергей стоял метрах в двадцати от светло-серой девятиэтажки и сквозь развилину щупалец тополя поглядывал на неровную металлическую дверь подъезда. За спиной Сержа простиралась гряда каменных гаражей, а немного поодаль торчала еще одна светло-серая девятиэтажка. Сквозь прогалину между зданиями виднелся бледно-зеленый сквер, за ним тянулась полоса парапета набережной, а еще дальше, с другой стороны реки, начинался горбатый мост, продолжение которого отсекалось отвесом дома, за которым Серж вел наблюдение. С моста доносилась глухая транспортная возня.

Серж следил за подъездом уже долго. Он приехал слишком заранее. Не знал, сколько времени уйдет на парковку. Сначала он хотел оставить шкоду на краю дороги вдоль набережной, но там прозябало до странности мало машин, и Серж испугался налетчиков-эвакуаторов. Заехал во двор одного из ближайших домов и нашел там укромное место. Двор показался ему приличным, хотя в Москве, как в сталкерской зоне, ничего нельзя предсказать даже на пять секунд или шагов вперед.

Рядом крутилась девочка лет восьми в красном комбинезончике с откинутым капюшоном. Она щипала пальцами травку, собирала какие-то веточки-прутики. Сержу было скучно и он решил скрасить дозор беседой.

- Девочка, а девочка! Ты что это вокруг меня пасешься? Ты что – шпионка, что ли, подосланная?

Девочка поднялась с корточек и укоризненно посмотрела на Сержа. У нее была симпатичная мордочка чернобурого лисенка. Темные волосы были прихвачены поровну короткими косичками.

- Ничего я не шпионка! Я гуляю!

- Ты не гуляешь, а пасешься. Как... как кролик. Гулять надо в интересах развития личности. Лучше бы дома сидела. Читала бы книги. Я вот в детстве почти не гулял, а сидел дома и книжки читал. Три языка выучил.

Назидательное хвастовство Сергея не произвело на девочку ни малейшего впечатления. О чем она думает? О травке? О прутиках? Или она тоже скучает? Бесполезно гадать. Если он не способен понять, что у взрослых женщин в головах творится, то с маленькими ему и подавно не совладать.

- Девочка, а что ты любишь? Мороженое “Баскин-Роббинс”? Конфеты “Рафаэлла”? На качелях качаться? В плейстейшэн играть?

Девочка молчала.

- Девочка, ты меня слышишь?

Девочка молчала и смотрела на огромный пакет с подарками и цветами, развалившийся у ног Сержа. Конечно, она не знала, что там лежит. Хотя, возможно, чуяла. Лисиным нюхом.

- Ты меня слышишь, девочка? Де-воч-ка! Как тебя зовут?

Девочка гордо молчала, зажав в кулачке пучок тонких прутиков. Они торчали с обеих сторон кулачка как косички.

- Странная ты девочка! С тобой не соскучишься.

- Меня зовут Оля, - сказала девочка.

- Ага, раскололась! – обрадовался Сергей.

- Я не странная! Это ты – странный. Стоишь тут у дерева. И смотришь. И смотришь.

Серж досадливо цокнул и хлопнул себя по бедрам:

- Раскусила ты меня, Оля! Ладно! Всю правду тебе скажу. Я сам шпион. У меня - секретное задание. Вон там, по реке, проходит секретный фарватер. А по фарватеру курсирует секретная подводная лодка. Через двадцать минут она должна всплыть около моста. Мост видишь?

- Вижу!

- Ну вот! Когда подводная лодка всплывет, я ее тут же сфотографирую, и фотографии продам одной секретной разведке. За миллион долларов. Понятно?

- Непонятно.

- Почему непонятно? Я же очень ясно все объяснил.

- Ты все наврал.

- Не наврал, а придумал. Чтобы тебе веселее жилось. Чтобы было что вспомнить, когда взрослой станешь. Взрослым тоскливо на свете живется. Если бы не детские воспоминания, они бы все от скуки повымерли. А ты - сообразительная девочка. Наверное, в школе на одни пятерки учишься. Или какие у вас там теперь отметки?

Серж быстро скосил глаза в сторону подъезда. Ему показалось, что там что-то мелькнуло. Из подъезда вышел строгий лысый мужчина в плаще. В левой руке он нес дорожную сумку из синтетической ткани. Мужчина остановился и несколько раз погладил себя по лысине. Наверное, этот анахронизм тянулся за ним с тех времен, когда он владел густой шевелюрой.

Девочка молчала.

- Оля, а кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Директором шоколадной фабрики? Учительницей французского языка? Врачом-диетологом? Или женщиной-астронавтом? Вот это, пожалуй, самое интересное. Полетишь на Венеру. Хотя там довольно жарко. Лучше - на Марс. Познакомишься там с Мстиславом Сергеевичем. С Гербертом Уэллсом. С Рэем Брэдбери.

- Я хочу стать юристом, - сказала девочка, гипнотизируя Сержа острыми глазками цвета вечерней хвои.

- Юристом? - удивился Сергей. – Да-а-а! Ты не просто умная девочка, а девочка с прагматическим размахом, с финансовыми претензиями, так сказать. У меня одна приятельница тоже долго готовилась стать юристом, но так им и не стала. Духу не хватило. А знаешь ли ты, Оля, кто такой юрист?

- Знаю, - бодро сказала девочка. - У меня мама – юрист.

- Э-э-э, не хитри! Я ведь не спрашивал тебя, кто у тебя мама или папа. Я спросил тебя: кто такой юрист? Вот объясни мне это.

Девочка нахмурилась, открыла рот, но ничего не сказала.

- Ну, скажи мне: чем юрист занимается? За что ему деньги платят? Говорила тебе об этом мама?

Девочка молчала.

- Ну вот! Не знаешь! Ты лучше спроси сначала у мамы, чем она занимается, интересно ли ей работать, много ли она денег зарабатывает, а потом уже начинай хотеть стать юристом.

В лисьих глазах девочки замерцали блуждающие огоньки, она крепко поджала губы, замахнулась на Сержа рукой и бросила ему прямо в лицо пучок прутиков-веточек. Серж инстинктивно зажмурил глаза – мягкие когти небольно царапнули по щекам - а когда их открыл, то увидел, что девочка быстро бежала вдоль гаражей. Только пятки кроссовок сверкали, и капюшон колотил по спине.

- Девочка, девочка! – закричал Сергей. – Оля! Ну куда ты бежишь?! Возвращайся! Я на тебя не обиделся! Честное слово! Ты – забавная! Мне с тобой интересно играть!

Девочка скрылась за гаражами.

У объекта снова что-то замельтешило. Серж нацелил взгляд сквозь рогатку ветвей. К подъезду приближалась знакомая парочка с букетом цветов и коробкой. Точно – приглашенные. Парочка мигом обнаружила Сержа в секрете и замахала ему в две свободных руки. Серж небрежно махнул им в ответ и удрученно подумал: “Хреновый я себе выбрал наблюдательный пост”. Но к подъезду не пошел, а еще раз помахал парочке: идите, мол, без меня. Они поняли, закивали, вероятно решили, что он подругу ждет. Парень передал коробку девушке и набрал код на щите домофона. В динамике что-то тренькнуло - это отозвалась Анюта - парень скособочился у микрофона. Щелкнула дверь, и пара исчезла в подъезде.

Серж поднял пакет и отступил к гаражам. Поздновато заметил парочку. Неудобно было бежать. Чай, не мальчик уже. Ладно. Все равно сейчас главные массы попрут – критический час подступает. Сергей прислонился спиной к кирпичной стене гаража и тут же отпрянул: не грязная ли? Еще запачкает кожаную куртку каким-нибудь солидолом. Но нет – вроде чисто. На всякий случай провел рукой по белокаменной кладке - не мажется. Уперся в стенку правым плечом и продолжил наблюдение за подъездом.

К Анютиному подъезду Серж питал самые теплые чувства. Он давно с ним сроднился. Подъезд был опрятным и свежим – наверное, потому, что его охранял домофон. В нем вкусно пахло домашей кухней и – сущая непостижимость – на стенах не было граффити. Хотя молчание девственных стен как раз раздражало Сергея. Его так и подмывало нацарапать на жирной коросте что-нибудь вызывающе умное. Однажды, идя к Анюте, он прихватил с собой гвоздь размером с карандаш – антипод завалявшейся у него в столе шариковой ручки в форме гвоздя, сработанной умельцами-токарями из маминого КБ. Простившись с Анютой и Серафимой Максимовной, Серж проехал на лифте вниз всего два этажа, вышел на незнакомой лестничной клетке, спустился на несколько ступенек и достал из кармана гвоздь. Вместо вызывающе умных изречений Серж выбрал незатейливый, на первый взгляд, текст: “Черт возьми! Хорошо все-таки на свете жить!” С.М.Киров”. Эту фразу он нашел в древней советской брошюре “Мораль: как ее понимают коммунисты”. Как только Серж вонзил гвоздь в лоснящуюся кожу стены, от нее отскочил большой кусок штукатурки. Серж воспринял этот биг бэнг как дурное предзнаменование и более не пытался возвысить нищую духом стену.

Из-за угла выпрыгнул пухлый сияющий человечек. Мистер Пиквик в младые лета. В руках мистера Пиквика волновался разноцветный бархатный шар. Это оптимист Борюнька Глушков спешил на праздник к подруге детства. Многоцветье букета страховало его от возможных упреков в жмотстве – подарок он, как всегда, не купил, поскольку двоякая щедрость в единовременном исполнении стискивала его шею как мольеровское жабо. Однако Сержу уже не хотелось идти к Анюте даже вместе с Борюнькой. Сергей чувствовал, как его организм самовольно открыл кингстоны, через которые в него засочилась тормозная жижа уныния, и его уже не тянуло к подъезду, а, напротив, отталкивало от него. Чтобы избавиться от пораженческого наваждения, Серж мысленно перечитал последние письма Анюты и загарцевал от негодования. Месть, благородная месть! Нужно преподнести Анюте урок разящей словесности. Показать ей, что для сильной личности от поражения до победы – один шаг. Но с Борей он решил этот шаг не делать. Слишком уж суетлив для такого момента. Итак, последняя передышка. А потом – в атаку.

Борюнька не заметил Сергея. Серж высовывался за край гаража как солдат из окопа на участке фронта, где лютовали снайперы. Он вспомнил французский фильм “Сталинград” и специально выругался по-французски. От имени розы Жан-Жак преподнес синефилам синюшную брюкву. Борюнька указательным пальцем рыскал по щиту домофона. И опять в динамике что-то тренькнуло, когда подключилась Анюта. “Анюта! Анюта!” - заорал Борис в микрофон. – “Это Боря! Ну чего ты? Я это! Анюта! Открывай скорее!” Дверь треснула, и Борюнька нырнул в подъезд.

А Сержу почему-то стало так неуютно, так одиноко, так против шерсти, что захотелось раскваситься слезной лужей. Или позвать на помощь девочку Олю, исчезнувшую за гаражами. Объяснить ей доходчиво, без снисходительной трепотни, зачем он торчит во дворе. То есть рассказать ей, что в этом подъезде живет его любимая девушка, которая не пригласила его на свой день рождения, потому что считает его истериком и занудой. Нет! Совсем не поэтому! А потому, что он стал ей не нужен. И как друг, и как враг. Вот и все объяснение. Девочка, наверняка, поняла бы Сержа. Она очень умная. Она не поверила, что он шпион. И еще она хочет стать юристом. Но девочка от него убежала. И правильно сделала. Он разговаривал с ней как с идиоткой. То есть как взрослый с ребенком. С мальчиком это, возможно, сошло бы, а вот с девочкой вышел облом. На мосту что-то хряснуло. Серж вскинул глаза, но взгляд его до моста не достал, а почти сразу рухнул коршуном вниз.

К подъезду приближался высокий брюнет в черных ботинках и в черных очках. И, разумеется, в черной куртке и в черных брюках. Только рубашка у него была темно-серая с проседью. Голову он держал высоко, а шагал спортивно, парадно. Не шел, а на джипе подкатывал.

“Почему Мишель со стороны Павелецкой идет? Где его джип? Он что – на метро приехал? Почему с пустыми руками – ни цветов, ни подарка?” - заквохтали несуразные мысли. И снова смятение и растерянность насели на Сержа. – “Ах, какая низкая, подростковая авантюра! Фигли-мигли с крысиным хвостиком. Уходить надо! Немедленно! Гаражами, гаражами – и к Котовскому!”

- Эге-гей! – закричал Михаил.

Серж вздрогнул и прижался к двери гаража. Плечом ощутил флегматичный холод металлической петли. “Стань холодным как сталь, отрешенным как камень”, сказал он себе.

- Серж! – Майкл стоял на песочной дорожке, манерно выставив ногу в черном ботинке. На солнце сверкали нефтяные капли очков. – Серж, я тебя вижу! Что ты молчишь?

Сергей вышел из-за гаража и поплелся на ватных ногах к Михаилу, словно гнал его в спину ветер. Обогнул развесистый тополь и уже беспрепятственно добивал вторую половину пути. Мишель терпеливо ждал, застыв в угрожающей позе. Как Маяковский, готовый огреть обывателя кистенем футуризма.

- Гутен таг, Михаэль! Вас ист пассирен?

- Серж, хорош клоунаду ломать. Не смешно. Во-первых, привет.

- Привет, - пожал плечами Сергей.

- Если ты к Анне собрался, то почему у гаражей отираешься? – Михаил перенес центр тяжести на авангардную ногу и как бы надвинулся на Сергея.

Серж молчал. Не из гордыни и не из презрения к Майклу. Он просто не знал, что ответить.

- По-моему, она тебя на день рождения не приглашала, - Михаил вспенил почву носком ботинка как бык на арене.

“Где моя шпага? Где пикадор Димон?” - подумал Сергей.

- А где твой джип, Михаил?

- На подземной парковке оставил. У метро. Ну что? Пойдем?

- Куда?! Анна меня не приглашала!

- Тогда я тебя приглашаю. От имени Анны. Пойдем. Не переживай. Все утрясется, все перемелется.

- А ты кто такой, чтобы от имени Анны ее делами распоряжаться?!

- Да ладно, брось! Проиграл, так хоть достойно прими поражение.

- А если я у Анны что-нибудь отмочу? Не боишься?

- Да кто же тебя боится? Кого ты можешь напугать? Вот утомить ты можешь кого угодно. Это правда, – Майкл не улыбался, говорил спокойным, уверенным тоном.

“Где моя палица?! Я раскурочу межрожье этому вороному быку!”

- Честное слово, мне самому не очень приятно, что Анна с тобой так поступила. Хотя ты сам нарывался. Пойдем!

Серж решил, что настало время отвесить Мишелю словесную оплеуху. Теперь он сам ощущал себя громовержцем-пиитом, предающим огню выразителя интересов и чаяний губчатых парнокопытных.

- Вытрите слезы! Высморкайтесь! Нам ли разливаться слезной лужей?! – неожиданно для себя начал скандировать Серж.

Каждое новое слово вылетало из него раскаленным зарядом все большей очистительной силы.

- Перезимуем! Выкарабкаемся!..

Серж запнулся.

- Перезимуем! Выкарабкаемся!.. – снова выкрикнул он и замолк.

Он забыл слова собственного стихотворения.

Говорят, что от волнения перехватывает дыхание. Но у Сержа запаса дыхания было на семерых. Вот только слово заклинило. Как патрон в пистолете.

- Короче, перезимуем, выкарабкаемся... Понял? – кисло закончил Серж.

- Vollidiot! - Михаил поднес руку к дужке очков, как будто хотел их снять, но, видимо, передумал и опустил руку.

- Сам дурак! – вяло огрызнулся Сергей и пошел к гаражам.

Обогнув тополь, он вспомнил, что оставил у гаража пакет с подарками и цветами. Он ждал унизительной гадости в спину – хохотка или зубоскальства, но за спиной только листья шипели и порыкивал мост.

У первого гаража Серж подхватил громоздкий пакет и двинулся дальше, не оглядываясь. Сначала он шел вдоль белокаменных гаражей с металлическими воротами, а когда гаражи свернули налево, пересек асфальтовую дорожку и побрел вдоль следующей многоквартирки.

Голова его была легкой как монгольфьер. Сергей ни о чем не думал. Нет, конечно, о чем-то он все-таки думал. Но дума его была настолько прозрачна и невесома, что ее можно было и не приметить, как волосок на персидском ковре. Серж пережевывал слово “воллидиот”. Что в этом слове скрывается идиот – ему было ясно. Оставалось разобраться с приставкой или суффиксом – в немецком языке слова кувырком образуются. Но, скорее всего, это не суффикс и не приставка, а еще один корень. Или два слова в единое слиты – прилагательное и существительное – как полнолуние или косоглазие. Получается - полный, круглый или квадратный дурак. На этом фантазия Сержа завершала свой краткий полет. Однако он подозревал, что полет фантазии немецкого флюгеля мог быть еще короче. От Швейцера Серж знал, что слово “флюгель” на немецком означает “клавесин”, однако оно нравилось ему гораздо больше, чем затхлое слово “бюргер”.

До машины оставалось пройти еще два или три дома – Серж забыл, в каком именно дворе он ее оставил. Снова началась череда гаражей. Однако гаражи были уже не каменные, а крашеные металлические, и жались не встык, как сельди в бочке или дома в Калифорнии, а были расставлены с чувством и с толком. Коричневая краска на них была совсем свежая, но на дверях и стенах уже колосились разноцветные рисунки и надписи. Серж небрежно скроллил наскальные росписи и не находил в них мудрости ни на грош.

Во дворе не было ни души.

Сьеста, что ли, послеобеденная жильцов подкосила?

Из зазора между двумя предстоящими гаражами вышла девочка в красном комбинезоне. В правой руке она сжимала пучок тонких веточек. Она стояла и строго смотрела на Сержа.

У Сержа перехватило дыхание.

- Вай! Тополек в красном комбезе! Какими судьбами?! – начал он и тут же спохватился. Опять не с той ноги начал! До паскудства фальшиво и почти вульгарно вышло. Где твоя искренность, маршал Буденный?! - Оля, привет! Рад новой встрече. Между прочим, я на тебя совсем не обиделся. Сам виноват. Плел всякую ерунду, вот ты и разозлилась.

Девочка молчала. Сергей хотел спросить ее, зачем она собирает прутики, но подумал, что это было бы чрезмерным вмешательством в ее частную жизнь.

- А что ты здесь делаешь? – спросил он осторожно.

- Гуляю.

- Ты и там гуляла, - Сергей показал рукой назад.

- А здесь лучше. Я здесь живу. Вот мой дом, - девочка кивнула на серое здание по правую руку от Сержа.

- Правильно! У родного дома и трава зеленее. Оля, а зачем тебе эти прутики? - все же не удержался и спросил Сергей.

Девочка нахмурилась и спрятала правую руку за спину. Ну кто его за язык тянул?! Ай, как нехорошо получилось! И про юристов разговор заводить опасно.

- А у тебя дома кошка или собака есть?

- Есть, - сказала девочка и улыбнулась. – Кошка.

Сейчас скажет, как кошку зовут. Но девочка не сказала. Она смотрела на Сержа и продолжала улыбаться, а потом вдруг бросила прутики на землю и звонко отряхнула ладони. Но о комбинезон вытирать их не стала. А вот Серж обязательно бы вытер, если бы на ее месте был. Опрятная девочка. И симпатичная. Наверное, в маму. Это сколько же маме лет? Около тридцати. Или тридцать с хвостиком. А с чего это он решил, что девочке восемь лет. Может, ей не восемь лет, а шесть? Или наоборот – одиннадцать. Серж очень приблизительно разбирался в детях.

- Оля, а мама у тебя красивая?

Девочка помолчала, засунула кулачки в карманы и сказала:

- А мы с мамой сейчас в магазин поедем.

Какая лукавая девочка. Вырастет – не поймаешь.

- В магазин? Это понятно. Магазин - любимое женское хобби. То есть любимая женская забава.

Серж представил, как из ближайшего подъезда выходит стройная темноволосая женщина с большими глазами таежного цвета. Красивая, как шуба из чернобурой лисицы. “Ваша дочка?” - спрашивает риторически Серж. - “Поразительно умный ребенок!” - Это уже риторический подхалимаж. Женщина улыбается и кивает. “А как вас зовут? Кстати, ваша дочка раскрыла мне одну важную тайну”. – Тут он делает паузу, достаточно длинную для того, чтобы женщина забеспокоилась; состояние легкой тревоги избавляет красивых женщин от излишков апломба. А потом торжественно объявляет: “Вы работаете юристом!” - “Ах, это?” - облегченно вздыхает лисица. – “Да. Работаю. Я закончила юрфак МГУ”. Так завязывается знакомство, которое постепенно перетекает в роман. Таежная красавица, разумеется, давно пребывает в тоске и разводе. Серж будет часто ее навещать, они заведут привычку гулять вечерами по набережной – от моста до моста – и когда-нибудь обязательно наткнутся на Анну и Михаила. При встрече Анна чуть покраснеет, а Мишель, наоборот, побледнеет. Они сухо кивнут Сержу, а Серж перепасует кивок в сторону своей спутницы и глазами выпукло-выразительно сделает: гляньте, мол, какую красавицу отхватил!

- До свидания, дядя! Я домой побегу. Меня мама ждет, а то я заигралась.

- Значит, в магазин с мамой поедешь?

- Ага. В магазин.

- А мне с вами можно?

Девочка подумала и сказала:

- Нет, нельзя. Тебе там неинтересно будет.

- Как это неинтересно? Интересно! – попытался возразить Серж, но девочка уже бежала вдоль дома, шлепая по асфальту копытцами белых кроссовок.

- Девочка! Оля! – крикнул Сергей.

Девочка пробежала мимо первого на ее пути подъезда и юркнула во второй. На подъездной двери никакой панели с кодами не было. Значит, внутри – беда.

Подождать, когда она вместе с мамой из подъезда выйдет? Ну нет! Это совсем уже ахинея! А если они еще и с папой выйдут? И почему он вообразил, что у девочки красивая мама? И вообще нагородил сам себе какой-то фигни с три сухогруза. Это же просто какой-то вольный идиотизм! Шизофрения без конца и без края. Нет! Домой! Только домой! I’m going home! Как пел заводной Элвин Ли.

Сергей размахнулся и забросил пакет в расщелину между двумя гаражами. В пакете что-то хрустнуло и надорвалось. Серж зашагал по направлению к арке в дальнем конце двора. Он вспомнил, что за аркой был переулок, а за переулком стоял длинный разлапистый дом в форме буквы “П”. В дворе этого дома он и пристроил свою машину.

Справа плыла океанским лайнером многоэтажка, в которой жили девочка Оля и ее мама-юрист, а слева продолжали мельтешить гаражи. Корявые граффити царапали глаз, а одна из надписей нагло пыхнула прямо в лицо. На воротах коричневого гаража полыхало пожарным цветом – видимо, автору несколько раз приходилось возделывать нитрокраской каждую цифру и букву: “Грач и Зинча! Мы - в колесе!” Что за пошлый тусовочный бред? Может, воспользоваться безлюдьем, найти кусок кирпича и нацарапать на стенке или воротах что-нибудь вдохновенное, просветленно-мистическое, манящее местных жителей за горизонты паскудного быта?

Эта идея показалась Сержу разумной и своевременной. Он замедлил шаг и принялся судорожно перебирать варианты на четках сознания. Прилетело на миг латинское аquila non captat muscas (“матрос ребенка не обидит”) и вновь улетело в подсознательное тартарары. Но за тартарары уже зацепилась рыболовным крючком цепочка ассоциаций – тартар-тартарен-трубадур-арарат-тарту-урарту. Эта цепочка и вывела Сержа на истинный путь: УРАДУРАДУ! Урадураду! Вот оно – мегасинергетическое решение! Урадураду! Забытое слово забытого языка забытого мира. Загадочный символ восставшей из пепла души. Ветхий дух взахлеб нашептывал Сержу на ухо древнее заклинание: “Урадураду! Урадураду!”, щекотал ему барабанную перепонку лепестками незримых губ.

Сергей поискал на земле предмет, пригодный для совершения таинства. Увидел у самых ног рябой светлый камешек, похожий на перепелиное яйцо. Поднял амулет, чирканул им для пробы по стене гаража. На стене осталась сырая жирная линия. А потом стал выводить на гаражной двери, как на школьной доске, крупные образцовые буквы. Он успел уже написать целых четыре буквы - УРАД, когда из-за облака, из-за туч, а на самом деле - с балкона восьмого или девятого этажа, раздался сиплый свирепый рык:

- Я те ща покажу, сволота, как гараж уродовать! Ща как жахну с балкона с обоих стволов, пидарюга бомжарская!

Серж выронил ритуальный камешек и побежал во весь дух к спасительной арке.

До арки оставалось всего метров пятнадцать...”

Женева, май 2005 года.