"НЕ МОЯ ЭТО, ВРОДЕ, БОЛЬ, ТАК ЧЕГО Ж Я КИДАЮСЬ В БОЙ?"

19 октября Александру Аркадьевичу Галичу исполнилось бы 88 лет.

1. Байки

Константин Федорович Исаев был известным кинодраматургом.

Он писал пьесы и киносценарии. Иногда в одиночку, но чаще с соавтором. Пьесы шли во многих театрах страны Советов, а фильмы - на экранах. Те, что он писал в одиночку шли в театрах недолго, а те, что написаны с соавтором – несколько лет.

Комедия “Вас вызывает Таймыр” продержалась на советской сцене почти 20 лет. Не было, пожалуй, театра в стране, который эту незамысловатую комедию не поставил.

Что ж, такова судьба пьесы, скажет кто-то, а другой ответит - может, дело в соавторе?

Да, дело, наверно, все-таки в соавторе.

Соавтор попался Константину Федоровичу талантливый. Хотя сам Исаев был человек не без способностей, да к тому же пробивной. Такой альянс позволял жить безбедно и припеваючи.

В 1953 году соавторы написали киносценарий "Трое на плоту", своеобразный парафраз "Трое в одной лодке, не считая собаки". Собаки на плоту не оказалось, а в следующем, 1954 году фильм Михаила Калатозова "Верные друзья" вышел в на экраны и соавторы, ни капельку не обиженные на режиссера за изменение названия, пожинали поразительные для того времени лавры.

Почему?

Да потому, что комедиями, за исключением маскультурных лубков Пырьева и перепевов американских мюзиклов Александрова, советский кинематограф тех лет не блистал.

Великий друг советских кинематографистов тоже оказался равнодушным к развитию данного жанра в "самом доступном м популярном искусстве".

"Деревья подмосковные чернели вдалеке,
Плыла, качалась лодочка по Яузе-реке", -

пели трое немолодых друзей, которые решили в свой отпуск отправиться по реке своего детства Яузе. Эта сейчас она грязная и заблеванная, а тогда на экранах казалась огромной и красивой. Может потому, что оказалось в русле идеологической линии партии, а может оттого, что рассказали соавторы незамысловатую историю о дружбе троих и любви одного из них?

А какие актеры! Ниже народного не участвовало - Василий Меркурьев, Борис Чирков, Александр Борисов - петроградская актерская школа! А как проникновенно пел Борисов свой романс, а молодая и красивая Лидия Гриценко слушала его с борта теплохода:

"Что так сердце, что так сердце растревожено?
Будто робко тронуло струну.
О любви немало песен сложено,
Я спою тебе, спою еще одну".

Боже мой, хоть и говорили актеры о промфинплане и неправильном поведении начальника стройки (его играл Алексей Грибов), говорили между делом, вскользь, шутя, словно отгораживались они на своем плоту от реальной советской жизни, будто хотели они жить вне этой жизни с ее лагерями и стройками коммунизма, с ее лозунгами и нищими деревнями. Будто хотел он побыть самими собой пусть и ненадолго, пусть в придуманном ими мире.

Но вот плот уносит вещи и документы отпускников.

И кончается иллюзия. Реальная жизнь вторгается в мечты.. И архитектор Нестратов уже не архитектор, а арестованный подозрительный тип, уже "шьют дело", уже начальник строительства Нехода (Алексеи Грибов) сбрасывает маску добродушного бездельника и показывает звериные зубы советского доносчика и мерзавца.

Ах, какую бы сатирическую комедию можно было завернуть именно здесь! Но - увы. Время - 1954 год. Не готовы авторы к такому, они еще во власти иллюзий, они еще верят начавшейся оттепели. Точнее, один из них, соавтор Исаева.

Плыли, плыли, вдруг – остановка,
Скажем сразу – очень неловко, -

поется в шуточной песенке в фильме, и смысл ее станет ясен в "тяжелые и чугунные семидесятые", когда фильм будет демонстрироваться по советскому телевидению и во всех старых фильмах мы будем искать подтекст.

Константину Федоровичу Исаеву не повезло.

После многих лет сотрудничества и успеха, его соавтор стал плохим человеком - начал ругать советскую власть и коммунистическую партию. Мало того, делал это в форме песен, которые пели знакомые Константина Федоровича. Исаев огорчился.

Чему?

Да хотя бы тому, что пьесы, написанные с соавтором, были сняты с репертуара, фильмы сначала - в горячке! - запрещены, а потом, поняв, что на этом государство теряет много денег, выпущены на экран. Но - с купюрами. Главная из них - исключение фамилии соавтора из титров тех же "Верных друзей". Но поскольку фамилии стояли рядом и вырезать, оставив фамилию другого, оказалось невозможным, то вырезали кадр с фамилиями обоих.

Константину Федоровичу было обидно, что он пострадал ни за что.

Ах, да, я все время забываю, как звали соавтора.

Очень просто - Александр Аркадьевич Галич.

2. Биография

Александр Аркадьевич Галич родился в Москве 19 октября 1918 г. Стихи начал писать очень рано и был замечен и отмечен поэтом Э. Багрицким. Окончив студию Станиславского, А. Галич во время войны работал во фронтовом театре.

В 1940 он вместе с другими был актером театральной студии, руководимой Плучеком и Арбузовым, где принимал участие в создании пьесы Город на заре”

С 1947 г. он становится профессиональным драматургом: в СССР было поставлено десять пьес Галича, среди них — “Вас вызывает Таймыр”, “Положение обязывает”, “Будни и праздники”, “Походный марш” и др... Однако лучшие его произведения этого жанра — “Матросская тишина”, Август”, “Я умею делать чудеса” — запрещены.

Галич также много работал в кино, он был автором сценариев фильмов “Верные друзья”, “Сердце бьется вновь”, “Пароход зовут “Орленок”, На семи ветрах”, “Государственный преступник”, “Дайте жалобную книгу”, Третья молодость”, “Бегущая по волнам” и др.

С начала 60-х годов истинным призванием А. Галича стали стихи-песни, разошедшиеся по всей стране в магнитофонных записях. В 1968 г. в Союзе советских писателей разбиралось его “персональное дело”, после чего ему фактически было запрещено выступать перед аудиторией. Впрочем, официальных репрессий после истории в Новосибирске и не последовало.

29 декабря 1971 г. А. Галич был исключен из Союза писателей, Союза кинематографистов и даже из Литфонда (второй случай за всю историю существования этой организации, первый — исключение А. Солженицына). Галича обвинили в том, что его песни вызывают большой интерес за границей, в опубликовании их издательством “Посев”, в связях с сионистами, в сотрудничестве в сахаровском Комитете прав человека, и пр.

Галич оказался без средств к существованию – все договора с ним были разорваны, все работы на телевидении и в театре прекращены, спектакли сняты с репертуара (был такой термин!), фамилия изымалась из титров уже вышедших фильмов.

Человек, перенесший три инфаркта оказался, по существу, без квалифицированной медицинской помощи.

На помощь опальному пришли его многочисленные поклонники и немногие сохранившиеся друзья. Ему собирали деньги, устраивали домашние концерты, просто посылали безымянные денежные переводы.

“Сколько ситуаций потрясающей нашей жизни затронул в своих, берущих за душу, творениях Александр Галич; — написали друзья поэта в день трагикомедии его “изгнания” из Союза писателей. — В его творчестве воплотились светлые порывы русской классической поэзии, материализовались находки первоклассных мастеров сценического искусства, нашли продолжение великолепные традиции отечественной сатиры...”

Галича упорно выталкивали из страны. Он сопротивлялся, но в июне 1974 года был вынужден вместе с женой уехать на Запад.

3. Воспоминание

Весной 1965 года я был редактором самиздатовского журнала Сфинксы”.

Журнал для конспирации печатался на допотопной машинке Марка Янкелевича, которая была не только никому не известна и не зарегистрирована, но и имела два ряда клавиш – один с обычными буквами, другой – с прописными, то есть заглавными. Вот какая она была старая.

Разумеется, журнал открывался стандартным для того времени заявлением: “ВСЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ НАПЕЧАТАНЫ БЕЗ ВЕДОМА И РАЗРЕШЕНИЯ АВТОРОВ”

Среди произведений, которые были опубликованы, оказались и песни Галича: “Облака”, “Уходят друзья”, “Молчание - золото”, “Домашняя еврейская”, “У лошади была грудная жаба”, “Товарищ Парамонова”.

Песни списал с магнитофонных лент и любезно дал для журнала один известный философ.

Ничтоже сумнящеся, я, как редактор, подправил текст. Вместо “а маршал умер где-то в Соловках, я написал – “а маршала сгноили в Соловках”.

И вот журнал выпущен, запущен на орбиту читательского интереса….

Галича я ранее не знал, но мой друг поэт Леонид Губанов был с ним знаком. Александр Аркадьевич в каком-то литературном салоне слышал его стихи и сказал что-то похвальное. Леня принял это как должное и посвятил Галичу “Стихотворение о брошенной поэме”. Так с посвящением Галичу оно и было опубликовано в другом издании СМОГа - альманахе “Авангард”.

Губанов тогда знал всю литературно-светскую Москву. И она его знала. Он был звездой салонов и водил меня по ним. Так он водил меня к Лиле Юрьевне Брик, к Евгению Борисовичу Пастернаку, к Рюрику Александровичу Ивневу, к Алексею Елисеевичу Крученых…

И вот, мы с Губановым пришли не в салон, но тоже к знаменитому человеку - к Галичу. Принесли авторский экземпляр.

Он был один и принял нас в большой комнате. Ему нездоровилось и одет был как-то по-больничному в теплую шерстяную кофту, несмотря на летнее тепло.

Альманах он бегло просмотрел (потом, мол, прочитаю), закрыл и уставился на нас.

• Нет, Александр Аркадьевич, вы прочитайте свои стихи, может, что не так, - попросил я.

 

 

Он нашел, стал читать. Потом спросил, не отрываясь от текста.

• С магнитофона списывали?

 

 

• Ага.

 

 

• Могли и у меня попросить, - продолжая читать, заметил он, и мы с Губановым переглянулись. Нам и в голову такое не могло придти!

 

 

Но я следил за выражением его лица, потому что он сейчас дойдет до переделанной мною строки. Вот его бровь удивленно поползла вверх, вот опустилась.

Он дочитал и спросил:

• Это вы строчку исправили? Или было на ленте? Что-то я не помню такого варианта…

 

 

Я признался в редакторском своеволии.

• Смысл, вообще-то не меняется, - произнес Галич, - но…

 

 

Он рассмеялся, потому что говорить о том, что надо предварительно показывать автору, согласовывать с ним – смешно в данном случае

Но что меня поразило: Галич никак не реагировал на наше самиздатовское” творчество, словно к нему каждый день приходят редакторы самиздатовских журналов!

30 мая 1974 года я увидел Галича еще раз.

30 мая – день смерти Пастернака.

Каждый год в этот день я ездил на могилу Б.Л.Пастернака в подмосковное Переделкино.

Как обычно много людей. И, как обычно, не меньше стукачей всех мастей – тайных и явных, которые изображали из себя подвыпившую публику.

У могилы читали стихи.

Вышел и Александр Аркадьевич. Я ожидал, что он прочтет свои стихи на смерть Пастернака. Но он прочитал “Как обещало, не обманывая и какие-то другие стихи из позднего Пастернака. Может из “Доктора Живаго”.

Александр Аркадьевич, как всегда, был красив и вальяжен, и очень независим.

“Галич уезжает”, сказал мне на ухо приятель.

Не надо было пояснять, куда отбывает поэт – слово “уезжает имело тогда один смысл – в эмиграцию.

“Когда?”

“Скоро”, - неопределенно ответил приятель.

“Счастливый”, вздохнул я.

4. На свободе

Да, он был счастлив.

Как счастлив может быть каждый писатель, который может реализовать свое творчество.

У Галича вышли в “Посеве” 5 книг, была опубликована его проза, он ездил с концертами в США, Израиль, Голландию. По его сценарию и с его участием в Норвегии вышел фильм “Беженцы ХХ века”

С 24 августа 1974 года на радио “Свобода” появилась новая регулярная рубрика “У микрофона Галич”.

Его политические принципы сразу же стали ясны по обе стороны границы.

Беседуя с Е.Р.Романовым, руководителем НТС (Народно-трудового союза, членом которого Александр Аркадьевич состоял), он сказал:

- Советская власть стала плохой не с того дня, когда я, или кто-либо, начал считать ее плохой. Советская власть была плохой с первого дня своего существования. И борьба с ней началась с того же дня. И никогда не прекращалась. Тех, кто боролся, можно во многом обвинять, но в одном, основном, они были всегда правы: против советской власти надо было бороться. Поэтому должна существовать преемственность борьбы.

То же и с эмиграцией, — одним из отражений этой борьбы. Русская эмиграция началась не тогда, когда я, или кто-либо другой, стал эмигрантом. Эмиграция началась вместе с советской властью. Эмиграция может делиться по политическим, культурным, земляческим, национальным и другим признакам. В этом может быть смысл. Деление по „эмигрантскому стажу" бессмысленно... Культура — объединяющее начало для эмиграции, я видел это, когда выступал.

5. Старые счеты

Если я еще раз буду писать биографические книгу, то первая будет о Галиче.

Не могу не вспомнить одну деталь этой будущей книги.

5 февраля 1941 года в клубе трикотажной фабрики в Малом Каретном переулке в Москве состоялась премьера театральной студии под руководством Валентина Плучека и Алексея Арбузова “Город на заре”.

На афише значилось “автор пьесы и спектакля” – коллектив студии. Далее следовал список из 39 фамилий студийцев, в том числе Плучека, Арбузова, а вслед за З.Гердтом – А.Гинзбург, будущий Александр Галич.

В 1957 году в театре имени Вахтангова в Москве шла генеральная репетиция “Города на заре”. Автором пьесы значился один Арбузов.

Почему же автор “Города” — один Арбузов?

Идет генералка, полный зал — вся театральная Москва, мелькают в зале лица авторов — первых исполнителей довоенного спектакля. Все как будто спокойны, веселы, принимают все как должное.

И авторство Арбузова — тоже знак времени, когда простая порядочность давно стала размытым, неясным понятием.

По центральному проходу в партере шли навстречу друг другу Галич и Арбузов, оба вальяжные, красивые, барственные, франты.

Алексей Николаевич протянул руку. Александр Аркадьевич убрал руки за спину. Алексей Николаевич изумился — забавно, дескать, улыбнулся.

Александр Аркадьевич громко и отчетливо сказал:

— Я считаю, что это,— кивок на сцену,— литературное мародерство. Хоть бы помянули тех, кого нет в живых.

Обошел опешившего классика и пошел дальше.

Спустя 14 лет Арбузов отомстил — во время исключения поэта из Союза писателей, заявил ни к селу ни к городу “Вы же, Саша, не воевали, не сидели, а поете о лагерях”.

“Правильно, Алексей Николаевич, не сидел! Вот, если бы сидел и мстил, - это по вашему пониманию было бы еще доступно! А вот так просто, взваливать на себя чужую беду, класть “живот за други своя” - что за чушь!” – ответил Галич в своей “Генеральной репетиции”.

6. Печально

Галича убили 15 декабря 1977 года в Париже.

Еще за год до того, его мать Фаина Борисовна получила странное, неподписанное письмо, в котором была лишь одна фраза “Принято решение убить вашего сына Александра”.

Она прибежала с письмом к Сахарову.

Андрей Дмитриевич пишет в воспоминаниях, что это не походило на обычную угрозу, а было похоже на сообщение сочувствующего. То же подтверждает и Елена Георгиевна.

Бежавший в начале 70-х годов советский шпион рассказывал, что давно на вооружение КГБ есть оружие, которое на внешний вид ничем не отличается от конденсатора в радиоприемнике. Оно вставляется в любой радиоаппарат и после действия (типа смертельный разряд электротока) выглядит, как и все прочие конденсаторы.

Галич заказал радиолу (или радиоприемник) и какая-то фирма (какая:? и фирма ли?) прислала ему аппарат.

Жена Ангелина Николаевна ушла в магазин. Когда она вернулась, Галич был мертв.

Официально объяснялось так: он включил антенну вместо соответствующего гнезда в электросеть, его ударило током, он упал, коснулся ногами батареи и закоротил цепь.

Это Галич, который всю жизнь возился с магнитофонами и приемниками, не знал в какое гнездо вставлять антенну?!

Буквально через два дня в московской “Неделе” появилась статья “Это случилось на “Свободе”, где смерть Галича приписывалась…ЦРУ.

Я услышал о смерти Александра Аркадьевича в Коми АССР, где “отбывал” в очередной раз ссылку.

Было пронзительно горько. Хотелось плакать.