ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ПОЯС ПЕРИФЕРИЙ

11-01-2009

Не призывая соотечественников «назад, в империю», хочу лишь заметить, что со времени провозглашения независимости Украины прошло 17 лет, «майдан» отодвинулся уже на четыре года, и сейчас нужна сильная оптика, чтобы разглядеть эту туманность, а сдвига нет в чем-то главном.

Взамен есть прежнее и, увы, растущее, ощущение страны как глубокой провинции.

Различие в том, что по правую сторону Днепра Европа хотя бы сохранила в застывших и ветшающих монументах дыхание большой культуры, наследство Австро-Венгрии, — на левобережье ощущение провинции бывшей Российской империи (при смерти — СССР) много больнее и резче.

Владислав СикаловИ все же имперские руины, как бы жалко они ни выглядели, горделивее и долговечнее архитектурного и — шире — бытийственного новояза, возникающего на территориях обособленных национальных государств. Они будто более насыщены энергетически, их распад происходит не вмиг. Гуляя по Черновцам, Львову, Киеву, понимаешь: всю геометрию здесь вычертила империя, все лучшее и прочное дала она, а вот от нынешней густопсовости вряд ли что и останется…

Вообще, ощущение провинциальности — специфически имперское чувство. Если оно есть — у человека был опыт империи. Вне империи не бывает провинций. То, что имеющий опыт империи ощущает как провинцию, называется на неимперском языке иначе. И вызывает иные чувства. Киев в этом плане подвержен двойному удару, ибо где-то здесь, вдоль столицы, по Днепру, проходит провинциальный пояс сразу двух периферий — двух империй: западной и восточной.

Опыт даже советского Киева — давит. В той системе координат (имперских, безусловно) нынешний город каштанов кажется невыразимо провинциальным.

И, потом, разве в нынешнем Киеве сконцентрирована суть подлинно украинского?

Нет. Во Львове? Тоже нет: слишком ощутим привкус австрийских пирожных в том жизненном укладе.

Да что Львов, что Киев… Чтобы не давить на больную мозоль, возьмем город отдаленный — саму Вену, ощущения от поездки в которую у меня еще живы. Нынешняя Австрия — ужатая до пределов немецкоязычных областей империи — не более, чем придаток Германии, безуспешно пытающийся сохранить культурную специфику. Все, что сохранилось в Австрии подлинно австрийского, сконцентрировано в Вене, остающейся реликтом империи, наподобие других столиц, утративших вместе с былым статусом смысл существования, — таких как Константинополь, Петербург, тот же Киев, рассматриваемый в качестве центра Руси.

В Вене практически не встретишь человека без славянской крови (естественно, среди коренных венцев). И внезапно приходит понимание того, насколько прекрасна была Габсбургская держава — при всех ее несомненных грехах. То был уникальный опыт сосуществования и постепенного притирания друг к другу народов разного происхождения, веры и исторической судьбы.

Опыт примирения с фактом присутствия рядом — иного, но, вместе с тем, своего. Этот дух прекрасно передан в новеллах Цвейга. В то же время, габсбургская империя — не «плавильный котел», нивелирующий различия, а уникальный ансамбль, создавший собственный стиль существования, в известном смысле, противоположный германскому. В истории философской мысли, пожалуй, единственным человеком, понимавшим эстетическую ценность континентальных империй, ценность более значимую, нежели истинные и мнимые национальные интересы и политический расчет, — был Константин Леонтьев. Статус-кво, который следовало сохранить во что бы то ни стало, был принесен в жертву национально-освободительным мифам и хищничеству рынка. Возникла цепная реакция распада, в результате которой мы имеем море крови и ряд ни на что не годных независимых государств с больным самолюбием и вечными претензиями — как друг к другу, так и к прочим, «недораспавшимся» квазиимпериям, каковою была, например, покойная Югославия.

Можно возразить, что империи были так или иначе обречены но это лишь в обратной перспективе все кажется предопределенным. На деле, нереализованные сценарии для своего времени были столь же вероятны, как и единственный реализованный. Именно поэтому мне кажется, что те, кто считает империю злом по определению, а имперские амбиции — подлежащими беспощадному искоренению, не учитывают ни позитивного, ни негативного опыта. Если и нужно что-то холить и лелеять, то именно имперский дух как наиболее антипровинциальный из всех «духов», заста
вляющий поступаться эгоистичными интересами ради общего дела. В противном случае нас ждет «война всех против всех» — bellum omnium contra omnes, как выражались древние римляне, и дальнейшее членение на более мелкие области идентичности почти неизбежно. Первое разделение, как несложно догадаться, пройдет по поясу периферий — древнему граду, чего вовсе бы не хотелось.

Комментарии

Добавить изображение