ССЫЛЬНЫЕ

02-08-2009

Ora pro nobis – молитесь за нас

Михаил Антонов родился в 1938 году на севере Красноярского края, местах добычи золота и ссылки. Учился в студенческом городе Томске – политехнический èнститут. Около 40 лет проработал в электронной промышленности, в том числе последние 15 лет - главным инженером ОКБ (особого конструкторского бюро), занимался разработками интегральных микросхем СВЧ и других электронных приборов. Сейчас пишу рецензии (за последние 4 года опубликовано более 100), публицистические статьи, и, наконец, мемуары, которые никак не могу закончить.

Михаил Антонов Персональная страница в разделе "Михаил Антонов" http://www.sosnovka41.narod.ru/index.htm

Места, где прошло моё детство, во все времена называли не столь отдалёнными. Эти слова - самый настоящий чёрный юмор. Более отдалённых мест найти было бы достаточно сложно. Соврудник – это было место, куда «только самолётом можно долететь», как пелось в популярной песне. Зимой ещё проехать можно было в «большой мир» по зимнику, по замёрзшим рекам. Однажды мама взяла меня с собой в командировку в Красноярск – вы не поверите – на краевую конференцию сторонников мира. Было и такое всесоюзное движение, и на его нужды все сознательные люди, а члены партии обязательно, должны были платить своего рода «добровольные» взносы, взамен живых денег выдавали очень красивую квитанцию с водяными знаками.

Интересные и многообразные общества существовали в то время. Назывались они добровольными, но взносы часто собирались прямо у кассы, где выдавали зарплату. Причём часто у людей, не имеющих никакого отношения к этим организациям, вообще-то нужным. Была разнарядка, и - платили. Вот наименования некоторых из них, считанных с сохранившихся в семье членских билетов, ставших раритетами: «Добровольное спортивное общество «Труд» профсоюзов промышленности и строительства РСФСР», «Всероссийское общество спасания на водах», «Всероссийское общество охраны природы», «Союз обществ красного креста и красного полумесяца СССР», «Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры», «Всесоюзное ордена Красного Знамени добровольное общество содействия армии, авиации и флоту».

До посёлка Брянка была довольно сносная дорога, примерно полторы сотни километров, а потом до деревни Епишино ещё столько же, но по рекам Большой Пит, Сухой Пит – прямо по льду. Дело было к весне, и, идущий впереди тяжёлый студебеккер продавил уже подтаявший лёд, и, если бы он не дождался наш газик ГАЗ-67, мы могли бы ухнуть в ледяную воду.

Конечной точкой перед «большой землёй» и была деревня Епишино на правом берегу Енисея, а на противоположном берегу располагался город Енисейск, бывший центр Енисейской губернии (до революции 30 церквей, два монастыря и резиденция губернатора).

 

Зимой между Епишино и Енисейском существовала накатанная дорога, в основном конно-санная, хорошо видная даже издалека на идеально белом фоне покрытой экологически чистым снегом реки. Всего два года прожили мы в Енисейске, но довелось нашей семье нежданно пережить потрясающее явление природы, привычное для местных жителей. Однажды ночью мы все проснулись от страшного треска и грохота. И сразу одна мысль – война! Ведь после неё прошло всего семь лет. Мы в панике – мама, и я с младшими братишкой и сестрой выскочили в коридор, общий с соседями. Они тоже проснулись (проснулся весь город), и успокоили нас – это всего-навсего первая подвижка на Енисее. Мы - то откуда знали? Утром по дороге в школу я забежал на берег Енисея, и удивительное зрелище предстало передо мной. Епишинская укатанная, унавоженная дорога аккуратно, ровнёхонько, сместилась вниз по течению примерно на 100 метров. Это и была первая подвижка миллионов тонн, демонстрация грандиозной мощи великой реки перед освобождением ото льда. И начались мои утренние прогулы. Я невольно пропускал уроки в школе, не в силах оторваться от зрелища ледохода.

 

В подобных случаях остаётся только вспоминать американский фильм, взятый в качестве трофея Красной Армией (так было написано в титрах), – вестерн «Путешествие будет опасным». Так что выбраться с «Северов» быстро и сравнительно безопасно можно было только летом, и только на самолёте. Погодные условия же делали нелетными большинство дней и так короткого лета. А зимой – ещё хуже. Как-то приехали к нам на гастроли лилипуты. Все буквально давились на их концерты, особенно нравились нам, конечно, фокусы, совершенно непостижимые исчезновения, трансформации.…Закончились гастроли, интерес к артистам угас. Но вылететь из-за метелей они не могли более двух недель. Деньги кончались. И они придумали от отчаяния ловкий ход: только один раз! – концерт-разоблачение фокусов. После такого рекламного трюка все снова ринулись за билетами.

И улететь было проблемой. А летали в то время помимо известного самолёта ЛИ-2 и трофейные – Хейнкели и Юнкерсы. Лётчики в основном были в военной форме, скорее всего только что демобилизованные из армии, ведь война закончилась совсем недавно. Мой старший брат Борис, возвращаясь с каникул в Красноярск, в свой паровозостроительный техникум, оказался единственным пассажиром в трёхмоторном Ю-52. Десантный вариант с узкими металлическими скамейками вдоль бортов, на них и сидели обычно сугубо гражданские пассажиры, как птицы на насесте. Удобств – никаких. Летуны от скуки пригласили брата в кабину и посадили за штурвал – даём порулить, не жалко…Мало того, ради развлечения, трофейный немецкий бомбардировщик совместными усилиями стал пикировать на стадо коров. А известно, что у Юнкерсов в фюзеляж были встроены сирены, которые начинали дико реветь от мощного потока встречного воздуха. Специальный запугивающий живую силу противника психологический эффект. Но наши коровы-то здесь причем. Развлечение, однако. Этот обычный, немного нестандартный пассажирский полёт, тем не менее, имел огромные последствия для моего брата. Он навсегда заразился авиацией. Мама настаивала, чтобы Борис приобрёл специальность, и он получил диплом (только для мамы) паровозостроительного техникума, и одновременно свидетельство об окончании Красноярского аэроклуба, и, ни дня не поработав паровозостроителем, отправился в авиационное училище. Служил на Кольском полуострове в ВВС лётчиком-истребителем, летал на МИГ-15,17,а в 1960 году попал под хрущёвское сокращение, фактически без гражданской специальности, работал водителем, лаборантом. Но выстоял, окончил Московский Авиационный институт и вернулся в армию. Работал военным представителем на фирме КБ Сухого Павла Осиповича, Был лично с ним знаком, сделал несколько изобретений (например, способ подвески ракет «воздух-воздух»). Что для военпредов нетипично, я имею ввиду - изобретательство, ибо я всю жизнь проработал на оборонном предприятии и хорошо знаком с этой категорией военнослужащих.. Вот как увело в сторону моё повествование, а я всего лишь хотел показать, как сложно попасть, а ещё сложнее выбраться с наших «Северов».

Так что места для ссылки были очень «удачными» - не сбежишь.

Самые разные люди встречались в нашем небольшом посёлке. Кто-то сам приехал, кого-то привезли. Главным предприятием были золотодобывающие шахты, золотообогатительная фабрика. Всё остальное было вспомогательным для обеспечения основного производства. А я учился в школе, общественной нагрузкой было у меня задание – выпускать стенгазету. Плохо получались карикатуры, не умел я их рисовать, и мама посоветовала: «Сходи в ЗПУ, там есть стенгазета, которую оформляет художник Ротов, вот и посмотришь, как надо рисовать». ЗПУ – это большое деревянное здание на высокой горе с огромными окнами – и в переводе означает - золотоприисковое управление. ЗПУ – это царь и бог этих мест. Захожу – и прямо у двери на стене висят несколько листов ватмана с надписью «ЗА ЗОЛОТО», вот такое название стенгазеты и это логично, ведь это же главная, и единственная, задача и цель всего Северо-Енисейского района. Когда я увидел карикатуры, не поверил своим глазам – такого я не видел никогда. Несколько карикатур высочайшего качества. Теперь я понял, как надо рисовать. Захлебываясь от восторга, я рассказал об увиденном маме. А она говорит; «А давай я тебя познакомлю с Константином Павловичем». Оказывается, он каждый день посещал парткабинет, которым заведовала мама, и где была приличная библиотека, читальный зал.

 

Мама не только заведовала парткабинетом, но и руководила школой партполитпросвещения. И в этом зале по вечерам собирались ведущие коммунисты райцентра, и в который раз изучали краткий курс истории ВКП/б/. Кроме того, у неё была очень ответственная нагрузка, она была представителем Главлита, как мне она объясняла, что просто она - районный цензор. Любая печатная продукция, изготовленная в районе, мимо неё пройти не могла, не имела права. Когда она из моих слов узнала, что стенная газета золотоприискового управления носит название «ЗА ЗОЛОТО», она потеряла дар речи: «Как так? Кто позволил в открытой печати раскрывать секретные данные о производстве стратегических материалов?». В следующий раз я сказал маме, что газета теперь называется очень просто – «ЗА МЕТАЛЛ». И тут до нас дошло, а у мамы таки было чувство юмора – мы стали дико хохотать, вспомнив арию Мефистофеля: «Люди гибнут за металл…». Называется – засекретили. Вот что значит страх образца 1952 года.

 

 

Далеко не сразу я узнал, кто такой в действительности Ротов Константин Павлович, никто не любил рассказывать о пережитом – 10 лет лагерей и ссылка до особого распоряжения, Освободили его в 1954 году, и прожил он на свободе недолго, до 1959 года. Умер. Но даже за эти немногие годы успел очень многое. Уже после освобождения он был один из основателей известнейшего в то время детского юмористического журнала «Весёлые картинки», выходившего миллионными тиражами, по существу журнал был в каждой семье, у кого были дети. Карикатуры и рисунки в журналах «Крокодил», центральных газетах. Просто поражала бешеная энергия и производительность его труда в эти годы, он как бы спешил наверстать упущенное. Я, конечно, следил за его творчеством. А я ещё помню шедевры его киноафиш нашего местного кинотеатра, специально ходил туда смотреть. Но это было там.

А до войны он был ведущим художником самых массовых изданий «Крокодил»,

«Огонёк» и др. Его многофигурные композиции не имеют себе равных - в памяти до сих пор так и стоит его «Скандал на коммунальной кухне», как вспомню – так и разбирает смех. Отменные иллюстрации к «Капитану Врунгелю», и многим другим книгам. В шестидесятые годы, я, будучи уже инженером НИИ, молодым специалистом, чтобы подписаться на собрание сочинений какого-нибудь писателя, выстаивал огромные очереди, так как подписка была лимитирована – так называемый дефицит. И вот, после нескольких месяцев «охоты», периодических набегов в Академкнигу, наконец-то, в дрожащих руках квитанция на подписку и первый том Ильфа и Петрова. И тут выяснилось, что первым иллюстратором нетленных «Золотого телёнка» и «Двенадцати стульев» был ни кто иной как Ротов К.П. Вот так встреча! Оказывается, все трое были хорошими друзьями. В начале тридцатых годов они вместе совершили путешествие в Европу, по Средиземноморью за государственный счёт. Советский миноносец совершал визит вежливости, а два советских писателя и выдающийся художник были на борту в качестве гостей. И ещё там был самый долгоживущий карикатурист в мире (он прожил более ста лет!) – Бор. Ефимов). Константин Павлович привёз из этой поездки очередной радиоприёмник, кажется, Telefunken. Он был большим поклонником радио и, возможно, это сыграло определённую роль в его аресте. Его обвинили в том, что он был германским агентом. В какой-то компании он хвалился очередным своим приобретением, естественно заграничным, приговаривая, что нашим ни за что не сделать такой же приёмник. Что было досадной правдой. А это восхваление германской, а к тому времени уже «фашистской» промышленности. Но в это же самое время, время воистину противоречивой эпохи, принимались отчаянные меры по созданию современной промышленности.

 

Вплоть до тридцатых годов СССР не имел более или менее развитой и современной радио- и электронной промышленности. Царская Россия снабжалась фирмами «Маркони» и «Телефункен», которые открыли свои филиалы по всей стране, но после революции они, конечно, исчезли. Габариты иностранной аппаратуры были, конечно, удручающие – радиостанции, закупленные за границей в 1905 году для войны с Японией, размещались на 16 двуколках.

Сталин с жестокой откровенностью говорил на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 года: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Примерно то же он повторил в речи 1935года: «…мы получили в наследство от старого времени отсталую технически и полунищую, разорённую страну». Вот, по-видимому, в 1935 году и были приняты решительные меры по ликвидации технического отставания страны, главным образом, по радиоэлектронике.

 

 

Рассказывают, что на совещании у Серго Орджоникидзе, тогдашнего главы всей нашей промышленности – председателя ВСНХ (Всесоюзного совета народного хозяйства) – решался вопрос о закупке, в основном в Германии, комплекса радиозаводов – как сборочного производства, так и производства радиодеталей. И вот некоторые специалисты, из добрых побуждений, с целью экономии валюты для страны, предложили, что, дескать, конденсаторы и трансформаторное железо мы могли бы делать сами, не закупая эти заводы. На что Орджоникидзе ответил, что надо покупать всё, чтобы на выходе получить в сжатые сроки гарантированный законченный продукт – радиоаппаратуру различного назначения. Таков был государственный подход. И, действительно, до войны выпускались вполне приличные бытовые радиоприёмники, например, известные 6Н-1. Правда, в начале войны из соображений военной целесообразности, населению было приказано сдать приёмники на спецсклады до окончания войны. Радиопромышленность в стране появилась.

Конечно, причины ареста Ротова были видимо в другом, но в то время «каждое лыко было в строку». В 1939 году Ротов был одним из главных художников-оформителей советского павильона на Всемирной выставке в Париже, которая прошла очень успешно. Он рассказывал, что сам всесильный тогда Молотов пожал ему руку. От репрессий, к сожалению, это не спасло. Да и шутил Константин Павлович порой рискованно, безобидно и остроумно – сказали бы мы сейчас, но весьма рискованно по тем временам. Как то он покрасил красной краской помидоры на своих грядках, а у всех соседей по даче они, естественно, оставались зелёными (лето было холодным) – и это произвело фурор, правда, недолгий. Это смешно и всё. А вот когда он разыграл известного советского писателя, когда на веранде все пили чай с вареньем, это уже была шутка, которую не все могли принять. А суть состояла в том, что по радио голосом известного тогда диктора Левитана прозвучали слова в адрес гостя, что его произведения с мещанским душком, и не ведут советский народ в правильном направлении, а наоборот могут завести его в буржуазное болото, и не пора ли писательской организации навести порядок в своих рядах. Писателя этого чуть кондрашка не хватила. Потому что после таких слов в реальности могли быть сделаны такие выводы, что мало не покажется. А это была шутка Ротова, он, неплохо разбиравшийся в радио, подключил в кустах микрофон, и знакомый артист блестяще разыграл всех. Его арестовали в 1940 году, инкриминировали «антисоветскую пропаганду и агитацию».

Приговор: «десятка сто шестнадцать пополам», «пять по рогам» плюс «минус 100». Что-нибудь поняли? А кто не сидел – тот меня не поймёт. Это, господа, арго ЗК. Означает: 10 лет по 58 статье УК РСФСР, далее 5 лет поражения в правах (человек лишается избирательных прав) и запрет проживания в100 крупных городах страны (список, видимо, прилагался).

Семейная драма Ротова тоже была не совсем обычной. Его жена вышла замуж за старого знакомого, тем самым с большой долей вероятностью, поменяв фамилию, спасла от репрессий себя и дочь. Кстати, дочь Константина Павловича была замужем за Алексеем Баталовым (тем самым), и есть внучка, род донских казаков, откуда вышел Ротов, не прерван. Будучи замужем за другим человеком, жена его, отрывая от семьи, посылала ему в заточение нечастые посылки. Вернувшись, Константин Павлович, сказал, что эти посылки, возможно, спасли ему жизнь. Глубоко интеллигентный, порядочный и талантливый человек, личность большого масштаба, конечно, достоин и не таких жертв, и уж во всяком случае, не должен быть забыт. Его друзья писали о нём: «Доброта так и сквозила, сочилась из него, Он любил людей. Он любил жизнь». А на меня, ещё совсем мальчишку, даже нечастое общение с ним, произвело громадное впечатление на всю жизнь. В какой-то степени, мои увлечения радио и карикатурами выработались не без его влияния. А именно – учился я в Томске на радиотехническом факультете, и активно участвовал в качестве художника-карикатуриста в популярной институтской сатирической стенгазете «Свежий ветер».

С другим художником, Гуровым – меня тоже познакомила мама. Высокий, худой интеллигентнейшего вида с седыми волосами, в длинном демисезонном пальто (а морозы в те годы доходили до минус 50 и выше). Вот и отогревались два художника в читальном зале парткабинета. Как- то Гуров показал карикатуру в «Правде» - это мой сын, тоже художник. И, действительно, рисунки подписаны - рис.Е.Гурова. Евгений Гуров пишет о том, что рассказывал ему Ротов К.П.: «Мы с твоим папой знакомы были давно,— сказал карикатурист.— По Союзу художников. А вот подружились в Северо-Енисейске. В ссылке. А до того по 8 лет провели в лагерях. Я в Соликамске, а папа твой на Колыме. В Северо-Енисейске у нас была хорошая, дружная компания. И комсомольский руководитель, и инженер, и даже протоиерей... Папа твой работал в клубе художником. Я тоже там подвизался. Мы как могли старались скрасить быт ссыльнопоселенцев. Устраивали в клубе веселые встречи Нового года. Даже с карнавалами. Однажды украсили зал дружескими шаржами на ссыльных и даже на местных милиционеров. Я нарисовал, а папа сочинил эпиграммы. Все очень веселились. А на другой день пришел Саша бледный и расстроенный: «Как бы нам, Костя, снова в лагерь не угодить. Разговоры идут по городу, что шаржи наши— издевательство над работниками советских органов милиции». Но, к счастью, разговоры скоро стихли и все обошлось»...

Упомянутого протоиерея я тоже видел, он жил в особняке недалеко от нашего дома. К нему из Москвы приехала жена. Все ссыльные по установленному порядку должны были работать. Протоиерея вызвали в районный отдел МВД и спросили, почему он не работает, нарушает порядок, Он смиренно ответил: «Меня мир кормит».

Министр здравоохранения «буржуазной» Латвии Алкс Оскар Оттович. Высокий крупный, типичный викинг с крупными чертами лица, седая «шкиперская» бородка лопатой. Ещё много лет спустя после его отъезда весь район молился на него, за него. Это был хирург милостию божией. Сколько жизней он спас. Автор этих строк и то успел побывать в его руках. Ликвидация нарыва без наркоза, до сих пор помню. А как вспомню – так и вздрогну. Приехала к нему семья, жена и двое сыновей Дзинтрис и Андрис. Старший после школы не мог никуда поступить как сын репрессированного. Но в середине пятидесятых Алкса реабилитировали, и оба его сына блестяще поступили в медицинский институт. Затем Дзинтрис работал кардиологом в Новосибирске. Хочется надеяться, что после пережитого, всё у них хорошо.

Особая и неординарная история была с высланным калмыком. Посёлок был небольшой, и каждый новый человек сразу становился известным всем. А вот о необычном появлении этого я вначале услышал дома, зато потом его видели все и практически каждый день. Как-то раз вечером мой отчим, работавший первым секретарём Северо-Енисейского райкома партии, пришёл весьма растерянным, я его таким редко видел. И рассказывает маме, что сегодня утром в райком партии пришёл сосланный, как враг народа, калмык. И попросил поставить его на учёт в местную парторганизацию, предъявил партбилет, сказал, что до внезапной ссылки работал секретарём райкома партии в Калмыцкой АССР. И, видимо, второпях, его даже не исключили из партии. И он, как дисциплинированный коммунист, обязан встать на учёт. Инструктор райкома, к которому обратился товарищ, растерялся и побежал к начальству, то - есть, к моему отчиму. А тот тоже растерялся. Моя мама и говорит ему – у тебя же есть личная рация для экстренной связи с крайкомом, свяжись и спроси, что делать.

Мама моя отличалась способностью быстро и жёстко принимать решения. Она была прирожденным лидером. Она всегда была сама собой, ей не надо было притворяться, прятаться под какую-то личину.

 

Парткабинет, где работала мама, подписывал много «толстых» журналов, почётное право распаковывать огромные бандероли, было доверено мне. Конечно, я же и был первым читателем этих сокровищ. Как-то распаковали мы очень тонкую бандероль, в ней находились несколько страниц из Большой Советской Энциклопедии, а в сопроводительном письме предписывалось аккуратно выдрать из второго тома некие страницы и так же культурно вклеить вместо тех – эти. А «те» страницы уничтожить и составить акт об уничтожении. И всё ради того, чтобы убрать большой портрет члена Политбюро Берия Лаврентия Павловича. Чтобы и духу его не осталось. Уже был написан «Вертер», да и роман «1984» Оруэлла, о котором мы тогда, естественно, даже не слышали. А ведь в нём было описано министерство « правды», которое занималось тем же самым. А учебники истории СССР, по которым мы учились? Они были напечатаны ещё до войны – и многие портреты и строчки были очень тщательно замазаны черной тушью, так что ничего нельзя было разобрать. Нам говорили – это враги народа, многовато их было, однако, Но деваться некуда, во время войны учебников почти не печатали. А «История гражданской войны» - первый том, второй так и не вышел. Он был основательно разукрашен чёрной тушевой цензурой.

В журнале «Октябрь» публиковался тогда роман известного советского писателя, лауреата Сталинских премий Фёдора Панфёрова «В стране поверженных». Название очень странное, но я запоем его читал,

с нетерпением ожидая очередной номер журнала. А вот мама,

с которой мы по очереди читали этот роман, возмутилась одним эпизодом в книге, когда по необходимости, для обустройства, взаймы у директора крупного завода взял крупную сумму денег парторг ЦК (на крупных и важных предприятиях парторгов назначали непосредственно из ЦК). И она написала письмо Панфёрову, в котором говорила о том, что парторг, поставленный партией «присматривать» за хозяйственным руководством, ну никак, ни в какой форме не должен зависеть от того, кого контролируешь. Я сбегал на почту, отправил письмо, и мы долго ждали ответа на справедливую критику, пока не устали ждать.

Вот прошло уже много лет, как её нет, но мне всё чаще приходит мысль, что мама была одним из немногих нормальных людей, которые встречались мне в жизни. В жизни часто всё наоборот. Очень многого в поведении людях я просто не понимал. Видимо, понимание жизни приходит с возрастом, к сожалению. Вот поразила меня фраза из интервью выдающегося дирижёра Темирканова, которое брали у него по поводу его 70-летия. И вот что он сказал: « В принципе человек не понимает хорошего отношения никогда. Человек уважает и любит только тех, кого побаивается. Элегического уважения, знаете, в реальности нет. Об этом не очень принято говорить, не хочется обижать людей. Но так мы устроены. Что делать, если это правда?». Только в позднем своём возрасте попалась мне книга профессора Ганнушкина, в которой приводились основные признаки психопатов: 1)повышенное самомнение и явное завышение своей значимости; 2)лживость; 3)подозрительность. Многие мои руководители, да и подчинённые были явными психопатами. У них карьера получается успешней. Но, к сожалению, это всегда вредит делу. Да и работать с такими людьми непросто. Однажды мой подчиненный, начальник отдела, которому не понравилось моё решение, впал в бешенство, потерял контроль над собой, чуть ли не катался на полу у меня в кабинете, орал вне себя, чуть ли с пеной изо рта. Потом внезапно, уже после моего зычного окрика (я вообще-то никогда не кричал ни на кого), встал и пошёл выполнять. Работник был очень даже неплохой. Вот и приходилось терпеть. Психопат это не душевнобольной, но где-то на границе. Ганнушкин писал: «психопатические личности — это такие ненормальные личности, от ненормальности которых страдают или они сами, или общество». Вот выдающийся психиатр Ганнушкин и был как раз крупнейшим специалистом в области пограничных состояний человеческой психики.

 

 

Вернёмся к нашему калмыку. Отчим по рации связался со знакомым инструктором крайкома, а тот ему ответил: «Это же простой вопрос, что по пустякам беспокоишь – решай сам». Не взял даже устной ответственности. Что делать – врага народа ставить на учёт как коммуниста? Но не ставить его на учёт – грубейшее нарушение устава ВКП/б, ведь товарищ из партии не исключён. И тут мама подошла к решению вопроса чисто логически; «А ты поступи формально, все документы в порядке, чего ещё надо – ставь на учёт». А дальше было ещё интереснее. Коммунист, с высшим образованием, хотя и бывший, но занимал пост секретаря райкома партии, опыт руководящей работы есть, и ему предложили какую-то небольшую, но руководящую должность, дефицит таких людей на Севере всегда есть. Но неожиданно для всех он отказался. «Мой народ провинился, и я должен искупить его вину». И он сам нашёл себе самую непрестижную, тяжёлую, унизительную и презираемую работу. Вывозил дерьмо из выгребных ям. На виду у всего посёлка целый день погонял он лошадь, запряжённую в телегу со зловонной бочкой. Это был поступок настоящего мужчины, поступок личности - сродни смирению и покаянию во многих религиях, и буддизма и христианства. И я, зная предысторию этой драмы, невольно проникся уважением к этому человеку. Ничего подобного и никогда не встречал я больше. Такая жертвенность аналогов не имеет. Во искупление грехов других.

Когда я учился в пятом классе, в школе появился новый учитель физкультуры, коренастый, подтянутый, спортивный. Волевой, энергичный, блестящий организатор всех наших спортивных соревнований – любимец учеников, учителей, да и в районный истеблишмент он вписался успешно. Играл в преферанс с самим начальником золотоприискового управления. Был вхож и в другие дома, даже приобрёл симпатии и покровительство некоторых высокопоставленных дам. Особое уважение он снискал тем, что по праздником надевал ордена, каких в районе мало у кого было. Помню среди них – особо почитаемый орден Боевого Красного Знамени. Война кончилась совсем недавно, и такие вещи ценились – герой. Потом к нему приехала жена, родился ребёнок. Вся их жизнь проходила на виду – жили они практически в спортзале, в небольшой комнатке, которая раньше использовалась как склад. Но всему хорошему приходит конец. Благостную картину нарушили «двое в штатском». Одним словом, любимый учитель Сергей Кузьмич был арестован.

У меня долго не получалось выполнить нормативы ГТО по лыжам. Стыдно перед учителем, перед ребятами, и, конечно, перед девчонками. Тем более, одна из них, почти полная моя тёзка – Маша Антонова – гонялась за мной по партам с толстенным учебником химии для 5-7 классов в руках, норовя стукнуть меня именно по голове, и вопя при этом, что она не собирается менять свою фамилию. Как я догадался только недавно – ведь это же было признание в любви. Поэтому я выходил в одиночку на лыжную трассу 5 или 10 километров, и раз за разом пытался уложиться в контрольное время. И, наконец, я помню эту дату точно - 5 марта 1953 года, по часам, захваченным из дома, у меня всё получилось. И вот удача, когда я возвращался домой, мне повстречался сам Сергей Кузьмич – и я поделился с ним своей радостью. Но он, обычно приветливый, молча прошёл мимо, ничего не сказав. И только дома я узнал – в этот день умер Сталин.

Несколько позже оказалось, что наш любимый учитель вовсе не Сергей Кузьмич, а Павел Федорович. А вот военные награды принадлежали ему. Он действительно был героем войны, командовал торпедным катером на Балтике, и награды были заслуженными. Обвинили его в мародерстве. В конце войны, когда жители прибалтийских немецких городов в панике перед наступающей Красной Армией оставляли свои дома, кое-кто якобы пользовался этим для грабежей. Шла война, расследовать и устанавливать истинное положение дел спецслужбам времени не хватало, а вот приговорить к расстрелу было элементарно. И наш герой, понимая это, бежал из под конвоя, и из подрасстрельной статьи тоже. Достал новые документы и уехал к чёрту на кулички, то - есть к нам, на север. Однако, когда он считал, что всё забылось, и вызвал к себе жену, она приехала, у них даже успел родиться ребёнок. Но наши спецслужбы тоже были не лыком шиты, и знали простую французскую истину - «chercher la femme». И – через любимую женщину - выследили. Дело обошлось сравнительно бескровно, его судили и дали три года. Отбывал наказание он в местном лагере. Время пролетело быстро, и он снова стал нашим учителем физкультуры. Только долго мы привыкали к его новому имени. А как-то, на школьных соревнованиях по шахматам не хватило одной доски, Павел Фёдорович принёс свою. На ней была начертано «За первое место по лагерю»… Такова жизнь.

Были ещё ссыльные из числа власовской РОА (Российской Освободительной Армии). Их не любили. В школе, в моём классе, 90 процентов ребят лишились на фронте своих отцов и близких родичей. А «эти» посмели воевать на стороне Гитлера. Может быть, вон тот, в серой фуфайке, стрелял в моего отца? Мой возраст приближался к 14, и я страстно стремился в комсомол. Ну, как же так, все мои друзья – в комсомоле, ходят на собрания, что-то решают там – и без меня? Наконец – свершилось, с новеньким комсомольским билетом, с полным правом иду на своё первое в жизни комсомольское собрание. Один из вопросов – приём в комсомол. Обычно всё проходило по стандартной процедуре, тот, кого принимали, рассказывал автобиографию (хотя какая к чертям биография у подростка четырнадцатилетнего) – таков порядок. Потом кто-нибудь выступал с характеристикой, и - всегда единогласное голосование – принят! На этом же собрании произошло серьёзное отклонение от привычного протокола. Принимали девочку, всё шло как обычно, и вдруг выступает один парнишка и говорит: «Нельзя её принимать – у неё отец власовец». Получается, что принимаем в комсомол дочь врага народа. Собрание на миг замерло – ничего себе! Началась бурная дискуссия. Девчонка поняла, что её ни за что не примут, слёзы потекли от обиды, и не только, ибо это был один из самых узловых моментов истины, которые определяют всю её дальнейшую жизнь. Поступить в институт будет проблемой, да значительную и самую интересную часть жизни у кадровиков будет возникать вопрос – а почему ты не в комсомоле? А кто твои родственники? И вдруг слово взял обычно молчавший на всех собраниях мальчишка и тихо сказал: «Товарищ Сталин в 1937 году сказал, что сын за отца не отвечает». И хотя мы все понимали, что в реальной жизни отвечают, да ещё как, по полной программе, тем не менее, с небольшим перевесом голосов девчонку приняли таки в комсомол. Всё-таки, справедливость и человечность были всегда. А ведь выступление в защиту гонимого, да и такое голосование по тем временам было подвигом. Но и герои тоже были, даже дети - во все времена.

Дети разных народов – интернационал в действии – такое народонаселение имело место быть тогда на нашем севере. Развлечений никаких, кроме кино и единственного ресторана, поэтому огромное значение в культурной жизни просёлка имели редкие концерты самодеятельности. Они проводились по большим праздникам и по схеме: торжественная часть, обычно доклад, посвящённый очередной дате, а затем – вожделенный, всеми ожидаемый концерт. Была там странная пара: - он ссыльный еврейский композитор, высокий, вальяжный, полный достоинства и – она, жена, приехавшая к нему – вся в чёрных тонах, и смоляные волосы и одеяния – всё запомнилось мне чёрным. Встречал я их вместе в нашей районной библиотеке – чего там только не было, остатки реквизированных библиотек золотопромышленников и купцов. Наша пара брала «почитать» партитуры опер, балетов – и это было там. А академическое издание «1001 и 1 ночи», полное многотомное собрание роскошно изданного напрочь забытого сейчас известного тогда писателя (и друга Муссолини) – Д Аннунцио! Эта дама оказалась блестящим музыкантом, организовала школьный хор, конечно, наш неизбалованный народ такого хора никогда не слышал. И, наконец, нашла она мальчишку лет 10-11, хроменького, бледненького. Но вот вышел он на сцену в белой рубашонке, которую надел первый раз в жизни (мама у него была простая уборщица), и так запел, раньше, наверное, сказали бы - ангельским голоском, а сейчас сказали бы как Робертино Лоретти. Но в то время Робертино ещё не родился. Наш же «Робертино» вышиб слезу у видавших виды «волкодавов» – офицеров МВД, и их «визави» - граждан, покрытых наколками.

Выступали литовцы в национальных костюмах (по-моему, один из танцев назывался «кубилас»), один кавказец показывал фокусы, другой пробивал трёхдюймовую доску гвоздём, зажатым в руке. А в конце выступил «ансамбль» шоферов во главе с энергичным завгаром. Все были в тельняшках, у завгара основательно свисал живот, но вели они себя так раскованно и динамично, что понравились всем и сорвали бурные аплодисменты, хотя частушки их были на грани «фола»: «Файдешина, крепдешина – всё кака-то матершшина». Начальство района только крякало, но ничего не сказало – ведь понравилось всем. А мама боялась, что ей здорово попадёт, не досмотрела и т.д. Ведь она отвечала и за идейное содержание. Кроме того, допускать ссыльных до публичных выступлений было как-то не принято. Мама объясняла мне, скорее всего больше убеждая себя, что люди должны же иметь хоть какую-то отдушину – они и так наказаны по полной программе. И приняла решение, и всё получилось. И обошлось.… А ведь это был поступок – по тем временам.

В 1954 году, когда мы жили в Енисейске, неожиданно ко мне бросился весьма потрёпанный жизнью немолодой человек. Я поначалу испугался от неожиданности такового порыва. «Ты что, не узнаёшь меня? Я парикмахер из Северо-Енисейска, сколько раз тебя стриг!». И объяснил, что радость его объясняется тем, что я первый знакомый ему человек на воле, но большой земле. Он вырвался оттуда, и теперь все дороги на свободу ему открыты в буквальном смысле. И на теплоходе и на автобусе можно отсюда уехать. И я его понял.

Ссыльные. Формально мы должны были верить, что они враги народа. Но при близком и повседневном общении эти жёсткие обвинения забывались. Для всех нас это были просто люди – люди в большой беде.

Комментарии

Добавить изображение