ЛЕБЕДЕВ - LIVE

04-10-2009

С годами юбилеи случаются чаще.

Если бы редактору Лебедя к каждому юбилею альманаха вешали на грудь медаль, то пиджак следовало бы шить навырост. Круглые даты, круглые номера, отличнику производства, передовику интернета, герою рунета, за самоотверженный труд, сетевому долгожителю.

Елена НегодаНо за всяким пиждаком, отягощенным блестящим металлом, стоит человек.

Что за человек – Валерий Лебедев? Каков он в жизни? Что в нем особенного?

Секреты «виртуальных» достижений сокрыты не в мастерстве изготовления масок, но в глубинах живой и непосредственной личности.

Впервые я встретилась с редактором вскоре после нашего первого виртуального (сетевого и телефонного) знакомства, семь лет назад.

Я прилетела в Бостон по делам и задержалась в городе заполночь - возвращаться в пригород, где я остановилась у друзей, было поздно. Позвонила Валерию Петровичу, он предложил мне переночевать у его сестры, в пяти минутах на такси от выхода из ресторана, где я в тот момент стояла.

Красивый, гостеприимный, теплый дом. Я думала, что сразу засну, но за многократно повторенной чашкой чая усталость прошла- мы (сестра Валерия Петровича, ее муж и я) засиделись-заговорились до глубокой ночи и спали мало. Утром, чтобы окончательнее проснуться, я решила пробежаться по прохладному городу.

Дождь застал меня далеко от дома, поэтому вернулась я в понуром, насквозь промокшем состоянии. Лебедев к тому времени уже приехал и сидел с хозяином за столом. Говорили об Афганистане. Я остановилась в дверях и, кажется, долго (полминуты?) слушала серьезные голоса ученых мужей. На паркете росла лужа. Мне вдруг показалось, что я на экзамене, к которому совсем не готова (про тейпы и талибов я ничего не знала), и захотелось незаметно повернуться и убежать назад, в дождь. Но Лебедев вдруг прервал разговор и обратился ко мне. «Ну что стоите? Мокрых куриц здесь тоже кормят завтраком».

Он был так будничен, так прост, что я мгновенно забыла про экзамен.

Наше знакомство началось с завтрака.

Простота как самая твердая валюта человеческих отношений.

Она продолжала меня восхищать многократно – простота обстановки, еды, одежды, прямота разговорной речи, какой-то агрессивный антипрагматизм по отношению ко всему материальному. Казалось, Лебедев просто не замечал, что он ест, что носит, на чем ездит.

Летом 2003 года Валерий Петрович с Мариной встречали нас (меня с мужем и младшем сыном) в Шереметьево, чтобы первые дни в России (после долгого перерыва для меня, а для сына – впервые в жизни) мы провели на их даче, по соседству с аэропортом.

Как-то все поместились в побитые жигули и несколько километров ехали по правой полосе. Нас обгоняли гладкие иномарки, и, казалось, угловатый корпус неровно покрашенной жестянки охранял нас от незнакомого, безличного, враждебного рено-мира вокруг.

Простота – это первое, что встречало и охраняло нас в каждой встрече.

Второе – но только по времени, не по значимости - это доброта.

Гостеприимство как одно из ее проявлений, но особенно мелочи. Множество мелочей, про которые Валерий Петрович, наверное, давно забыл, или вообще никогда не обращал на них внимания, но я запомнила.

Без слов, как бы незаметно, перекладывал еду из своей тарелки в мою, когда видел, что моя пустела (какие еще манеры, если мы голодные после долгих прогулок?). Или в тесном шумном баре (Лебедев присоединился к нам с дочерью перед спектаклем), где на маленьком столе, помимо бокалов с красным вином, помещалась только одна тарелка с закусками, «незаметно» подвигал в нашу сторону сыры и клубнику в шоколаде.

Из первого посещения дачи я привезла стопку книг. Стоило мне взять что-то в руки и открыть на первой странице, «да берите с собой, Лен, здесь уже никто не будет это читать».

Сейчас, когда я смотрю на экран компьютера, с полки на меня смотрит Выготский, всеми шестью томами. Подарок Лебедева.

Вы скажете, из простоты и доброты успешного редактора не сошьешь. Да, но без них тоже выйдет что-то убогое. Где как не в них искать корни вечной любознательности – к событиям, к логике фактов, и, особенно, к людям, источник безусловного принятия людей, в любом качестве, живого интереса ко всем и всему и восхищения всеми? «Какой удивительный человек!», «он замечательно пишет!»,
«надо же, какой талант!» Ни тени фигур вежливости, ханжества, политкорректности, ложной скромности. «Да нет, Лен, по сравнению с ним я ничего не знаю».

И сегодня, оглядываясь на годы, «как же так, Валерий Петрович, Лебедь получается «длиннее», «древнее» гугла и Русского журнала?», он признает, «да, странно».

- Особенно странно при моей такой большой лени... Только благодаря другим, в первую очередь благодаря Марине... сейчас всю техническую часть она взяла на себя.

Он засмеялся, «у меня-то, по ее словам, и фотографии получались кривые».

В выходные, в хорошую погоду и в плохую, устав после работы или не очень, сидеть часами за компьютером выпускать номер.

«В лучшем случае», признает Марина, «когда немного снимков, это полдня... а так, бывает, с утра и до поздней ночи... но приятно знать, что я нужна, и главное – интересно. С Валерием всегда интересно, с ним нескучно. Все время живешь как на вулкане».

«На всю жизнь», рассказала мне Марина Лебедева, «я запомнила беседы Валерия со Славой Степиным [директором Института философии]...

Они подолгу сидели на кухне и разговаривали, а я присутствовала при рождении чуда... Валерий, по определению Славы, конечно, переносчик сильных взаимодействий».

- Завидовал ли ему Валерий Петрович?

Я, разумеется, знала ответ, но мне хотелось его еще раз услышать.

- Нисколько. Он не мог завидовать таким людям. Слишком он наслаждался их общением, слишком гордился их дружбой... Давным-давно, встреча со Славой изменила судьбу Валеры.

Марина вспомнила, что именно Степин обратил инженера Лебедева в свою, «философскую» веру. Валерий Петрович стал преподавателем философии.

«Преподавателем классом выше всех остальных преподавателей.

Могут быть другие, но лучше - нет». Таким его видела Марина в первые дни их знакомства, таким она продолжает видеть его десятилетия спустя. «Он и сейчас преподаватель, популяризатор, рассказчик. Это образ жизни».

- Валерий Петрович приятный собеседник, ему есть что рассказать, так что общение с ним всегда интересно... Но и на солнце есть пятна, - говорит давний друг Лебедева Сабирджан Курмаев, - есть у Валерия Петровича недостаток: с ним нельзя общаться в том месте, где есть компьютер. Спустя двадцать минут совместного сидения он начинает испытывать какой-то дискомфорт, становится невнимательным, уходит в себя и, наконец, не выдержав напряжения, без лишних слов встает и отправляется туда, где он может вызвать на экран монитора ГусьБуку, Оценив развитие событий на своем любимом «боксерском ринге», а иногда и вставив свой комментарий, Валерий Петрович, как тот богатырь, что обязательно должен припасть к родной земле, находит силы, чтобы вернуться к прерванной беседе, обеду или другому занятию.

«Он живет интеллектом. Его питательная среда – это другие люди, их слова, мысли, знания... Мне кажется, что если лишить его информации, интернета, то он просто умрет.»

Это слова Марины, ей виднее. Но я не «болельщик» информации, и потому ставлю ударение на первом слове, ЖИВЕТ интеллектом.

Лебедев ищет новое, видит новое. Но не только в истории, в политике, в философии, не столько в предметах обсуждения. Он видит и ищет новое в людях, с которыми, через которых эти предметы оживают.

Он сочувствует, сострадает, переживает.

Сабирджан помнит, как однажды повез Валерия и, недавно приехавшую, Марину посмотреть великолепное кладбище-сад Маунт Оберн в пригороде Бостона Кембридж. «И так совпало, что когда мы бродили мимо пышных надгробий, зазвонил мобильный телефон. Звонил Дмитрий Горбатов из Москвы. Он сообщил о смерти Владимира Баранова – блистательного «Полковника» ГусьБуки.»

Мнe- мне вспомнился телефонный звонок. Валерий Петрович был не в себе, сильно волновался. «Баранов болен. Это конец.» Сказал, что, узнав, долго плакал, потом напился.

Это было начало болезни, о которой сам Владимир Баранов ничего не знал, тогда он еще появлялся в гусь-буке, воевал.

Лебедев так же волновался и волнуется о других. Первый вопрос по телефону, «ну как там тот или этот? Поправился ли? Как дела?

Все ли хорошо с детьми?» Как будто все люди, все авторы альманаха, все читатели – самые близкие его родственники.

«Приезжайте, пойдем погуляем».

Лебедев говорит так же легко, как шагает.

Мы вы
шагивали каменные джунгли Манхэттена, парки, осенний бостонский лес, и не верилось, что проходили мили, часы. Он говорил много, почти непрерывно. Многое о разных связанных с альманахом людях. Подробностей я не помню, да и некоторых персонажей, о ком шла речь, не знаю. Он переживал за всех и как будто оправдывался за чужие обиды, «ну что я могу поделать», «как жаль», «я уже предложил, ну напишите, опровергните», «очень жаль».

Но темы разговоров запомнились. Вот Виктор Левашов тоже помнит «тему» своей встречи с Лебедевым. «Пообедали, выпили. Валерий был весь в своих впечатлениях от ток-шоу у Малахина о самозванцах. Я передачи не видел, поэтому не мог соответствовать.»

Может быть, мы помним потому, что предметы разговоров оказались одушевлены рассказчиком?

Когда мы вышли из Мета и зашагали по Центральному парку на юг, Лебедев почему-то заговорил о Византии, о византийской форме правления, о коррупции, возведенной в закон. В тот день мы не были ни в одном из Византийских залов музея, и направлялись на службу в собор св. Томаса, ничем не напоминающий о востоке. Может быть, он неосознанно хотел восполнить то, чего не было и не будет в тот день, что-то новое для того дня?

Обходя лужи в октябрьском лесу под Бостоном, обсуждали (почему-то, почему?) Йейтса. Я, по-моему, начала разговор, и Валерий Петрович развил целую теорию о психологии самоутверждающей силы и ее связи с фашизмом.

Но помню точно, что он ни на одной прогулке, ни в одном разговоре, речь не зашла об Афганистане.

Комментарии

Добавить изображение