КУРЧАТОВ

Виктор Зыкин сидел и пил чай.

Где сидел? На кухне, естесссно. Какой чай хлебал? Красный кенийский "Керичо". Упс! А вот тут уже неувязка. И даже не потому, что чай не входил в число его близких напитков. Здесь главное - почему вдруг кенийский? Да потому что друзья после командировки презентовали.

Виктор был физиком-теоретиком и работал в Курчатовском институте, в одном из отделов по проблемам квантовых жидкостей. Оттого и стучалась порой в его двери экзотика. Впрочем, тут мы невольно забегаем вперед, и потому возвращаемся к настоящему.

А настоящее грезилось Виктору в виде несчастного паучка, повесившегося на собственной паутинке на высоте 30 метров 25 сантиметров от грязного, перемешанного с химией снега. Потому что Виктор жил на девятом, то есть последнем этаже ложно-кирпичного дома, обращенного одновременно - ввиду наличия у строения, как минимум, двух плоскостей - к двум площадям: Семеновской и Ильича.

Расстояние между домом Виктора, нависавшим аварийным балконом над подпольным игорным центром "Макао", и двумя площадями было почти идентичным. Как представитель самых трезвых наук, он с упоением это расстояние вычислил - при помощи дружелюбного и почти невесомого софта.

В одну сторону получился один километр 730 метров 53 с половиной сантиметра, а в другую - ровно один километр 729 мэ. Потому выходя утром - минуя праздники и выходные - на улицу, Виктор вздымался надолго в ревущем рывке, как бульдозер перед твердолобой грудой железобетона, не зная, в какую сторону направить извилины.

По институтской традиции Виктор вначале завел курчатовскую бородку, которая причудливо сочленялась с его небесно-голубыми глазами, которые он унаследовал от истово верующей маменьки. В душе Виктора долго боролась теория первовзрыва с голубыми глазами бого-младенца. Виктор и сам не понял, что в нем победило, но курчатовскую бородку он неосознанно сбрил.

В трехкомнатной блочной квартире проживали помимо Виктора его жена Света и дочка Наташа. Но они временно не существовали. На рождественские каникулы (сам Виктор стеснялся так называть череду проблескового пития) они отбыли на десять суток в курчатовский пансионат "Мирный атом".

А еще раньше в квартире жил кот по прозвищу Рунге-Ленц. Но год назад любимец семьи бесследно исчез при крайне загадочных обстоятельствах. Последний раз Рунге-Ленца видели, как он взобрался на шкаф, где Виктор обустроил ему конуру из обрезков паласа, и улегся в ней спать. А потом - как сквозь этот шкаф провалился. Виктор с женой даже все полки излазили-перетрясли. Жена исходила в слезах и все дергала Виктора:

- Виктор, ну скажи, куда он пропал? Есть у тебя хоть какая-то гипотеза? Ты же физик-теоретик, черт тебя побери!

Виктор смотрел на жену ангельским взором и сучил виновато бровями. Физика была здесь бессильна. Дочку Наташу к той поре настиг переходный возраст, и пропажа кота пролетела, как пуля, в двух дюймах от ее опаленного сердца. Ее сердце напоминало плотный клубок из цацок и мальчиков, которые громыхали там, как потроха косметички.

Если жена хотя бы внешне смирилась с тяжелой утратой, то на Виктора часто накатывала душная и колючая, как стекловата, тоска. И тут почему-то отказывался приходить на помощь канон, уже не раз его выручавший: "С глаз долой - из сердца вон."

Виктор был на редкость добрым человеком.

Или, скорее, очень податливым, мягкотелым и простодушным.

А, может, тут даже еще и другое крылось, чему сам Виктор не знал разуменья. Вот, к примеру, уехала дочка с женой отдыхать, и Виктор о них тут же забыл. Будто их и не было никогда. Сработал тот самый капризный канон. Он даже о Москве по-настоящему вспоминал, когда выходил утром на улицу. Хотя о Курчатовском институте помнил всегда. Как и о том, что он физик, изучающий формы квантовой жидкости с возбуждениями, имеющими дробный электрический заряд.

Несмотря на такую безвольность, никаких безобразий с ним не случалось, однако безалаберность мужа в сочетании с легкой тягой к ячменным напиткам с течением времени накалила жену до статуса шаровой молнии. А из жгучей беседы с женой перед отъездом в пансионат Виктор понял, что нагревательный элемент молнии очень скоро перегорит.

Жена сказала ему, что ей надоело жить не по-людски, что все физики-ядерщики из смежных отделов ездят в заграничные командировки, покупают женам шубы а себе джипы, что только Виктор кукует в Москве - один только раз случайно на месяц слетал в Америку, поскольку в проекте что-то заклинило с квантами. Жена закоротила свою тираду на непременный развод сразу же по возвращении с зимнего отдыха. И это было железно. Жена была человеком слова и дела, имела ученую степень и преподавала высшую математику в элитном платном университете.

Уже в дверях она жутким голосом рявкнула:

- Все! Мое терпение вышло вон! Мне слизняк вместо мужа не нужен!

- Как это - вон? - удивился Виктор, пропустив замечание про слизняка.

- А так это! Вон из квартиры! Чао! - взвизгнула жена, дернула за руку дочку и хлопнула дверью.

Дочка Наташа продолжала витать в это время в собственном, замкнутом на подростковое сердце пространстве и в ультиматуме участия не принимала.

Виктор скорбел недолго - пока слышал продвижение близких людей к лифту, которое завершились дрязгом-хлопком и быстро потухшим гулом электромотора.

Прошло несколько дней и ночей. Завершалась первая неделя нового года. Точной даты Виктор назвать не мог: до конца законного отпуска оставалось еще достаточно дней, чтобы начать их считать.

И вот он сидел на кухне и пил красный чай. В кухонном окне светился несвежим снегом двор, в центре которого мозолила взгляд вездесущая ТЭЦ. Крыша строения была тоже покрыта снегом. На снегу петляли следы, образующие горизонтальную восьмерку - хотя, это с какой стороны посмотреть.

Виктор заволновался: уж не кошачьи ли следы? Пропажа Рунге-Ленца, как известно, до сих пор не давала ему покоя. Он сбегал в спальню, достал из тумбочки многократный бинокль, подаренный ему спившимся другом детства, и прижал окуляры к глазам.

Следы были не кошачьи. Да и вообще не звериные. А будто ребячьи ножки пробежались восьмеркой по крыше и улетучились, что ли.

- "Тихие игры под боком у спящих людей..." - шопотом продекламировал Виктор.

И сам же себя спросил:

- Откуда это? Мандельштам? Есенин?

И тут в дверь раздался звонок. Долгий, напористый, звонкий.

Когда Виктор оставался дома один, то всегда держал дверь открытой. Вернее, просто не запирал ее на замок. Но идти открывать все равно нужно было, потому что тот, кто звонил, наверняка не допетрит, что должен всего лишь нажать на внешнюю ручку и легко толкнуть ее внутрь.

Виктор не сразу пошел открывать, а поставил бинокль на холодильник, допил остывшую красную ртуть и посидел у окна, озирая загадочную восьмерку. Он надеялся, что звонивший уйдет, и ему не придется шлепать в прихожую. Друзей он сегодня не ждал, а недругов тем более.

Снова раздался дерзкий, длинный звонок.

Виктор оглядел себя: не заляпал ли вареньем и сливочным маслом джинсы и тишотку "Ливайз", и лениво зашлендал в прихожую.

На пороге стоял лысоватый мужик в кожаной куртке с белой опушкой. С комплекцией отставного гимнаста и обликом мастера. Но не мастера из Маргариты, про которых Виктор когда-то читал, но напрочь забыл, а мастера более распыленной, что ли, породы, про каких говорят: "Этот - мастер своего дела!" Или: "У этого человека - золотые руки!" Правда, у позвонившего руки были не золотые, но воистину редкие - с фарфоровыми с припухающей просинью длинными пальцами, которыми он держал, сплетя руки на животе, пузатый портфель солидного вида.

- Мужик, закурить не найдется? - сказал мужик Виктору.

Виктор помолчал, обкатывая так и сяк безыдейный на первый прикус вопрос. Потом сверкнул васильковыми глазками, улыбнулся детской улыбкой и сказал:

- Отчего же? Конечно, найдется! Следуйте за мной, командир. Ботинки не снимайте. Я тут пока что один в квартире кукую, а в одиночестве я бытовые условности презираю. Вон, вообще босиком хожу.

Правда, мужик был не в ботинках, а в каких-то белых, пушистых унтах, что удачно размягчило знакомство.

Мужчина поставил портфель прямо в прихожей, рядом с вешалкой, на которой пучились какие-то пестрые сгустки ворса, кожи и меха, и проследовал за хозяином, не снимая верхней одежды. Портфель тяжко, но с мягким приятным шипом просел, словно был на рессорах.

В гостиной Виктор усадил мужика на диван, а сам достал из выдвижного ящика стенки свежий блок "Винстона", разодрал его с хрустом и вбросил на низенький столик красную пачку.

- Курите прямо здесь, не стесняйтесь. Про условности низкого бытия я уже говорил.

Виктор подвинул поближе к дивану пепельницу в форме бронзовой черепахи, перенесшей трепанацию панциря. В братской могиле, среди мертвых бычков, лежала бледная пластиковая зажигалка.

Мужчина жадно курил, а Виктор потягивал за компанию, но от души.

- Закуривайте вторую. Не стесняйтесь. Да и вообще берите всю пачку. Про запас. У меня этого добра в квартире везде понапихано. Друзья после командировок либо экзотический бутылец презентуют, либо блок сигарет. Курю я мало, так что сигареты у меня залеживаются.

- Спасибо, хозяин, - тонкие пальцы пришельца затрепетали над красной коробочкой и бережно умыкнули ее со стола. - Но вторую пока курить не буду. Вроде, накурился, спасибо.

- Накурившись, между солдатами завязался разговор, - сказал Виктор.

- Что? - удивился гость.

- Лев Толстой. "Война и мир". Мне уж больно эта его фраза нравится. Гений чистой воды!

- То-то оно и есть - война и мир, - вздохнул мужик. - Вернее, сначала мир, а потом война. И никуда от этого не денешься. Вы не боитесь?

- Войны?

- Жизни.

- Жизни? Смешной вопрос! Нет, конечно. Вот если бы вы сказали - смерти.

- То тогда бы что?

- То тогда бы тоже сказал, что нет.

- Не бояться смерти легко. Как легко не бояться тигра-убийцы, который бродит в дебрях Уссурийского края. А жизнь всегда рядом. Почти все страхи от жизни, а не от смерти.

- Интересно вы рассуждаете. Но если в ваших словах покопаться, то там можно найти...

- А что ваши друзья в командировках делают? - поспешно перебил Виктора гость.

- Обыкновенно что - физичат.

- Значит, и вы, наверное, физик. Типа Курчатов.

- Точно, - Виктор хотел заметить, что он не Курчатов, но, вовремя осознал, что это, по всей вероятности, шутка. И как раз в Курчатовском институте работаю. Физик-квантовик. Но не очень удачливый. Другие из командировок не вылезают, а меня обделяют. Профиль у меня редкий, далеко не самый востребованный. Оттого живем не очень богато и нервно. Жена вот вообще разводиться надумала. Железно.

- И вы как на это?

- Ну как? Люблю я ее. Когда мы вместе. А когда уезжает куда-то, так как-то и не вспоминаю о ней. Но развод - это уж... это уж... А, ладно! Чему быть, того не миновать! Вас как звать-то?

- Гаврила.

- Странное имя.

- Не знаю. Это не мы имена выбираем, а они нас.

- А чем занимаетесь?

- Да как-то даже с ходу и не объяснить.

- На достойную жизнь-то хватает?

Мужик глубоко затянулся и начал старательно выпускать дым через ноздри. Дым почему-то шел вниз, а не вверх. Две серые змейки, коснувшись стола, ползли синхронно в направлении пепельницы, забирались в бронзовый выдолб и там зарывались в пепел.

- А хочешь к нам в Курчатовский? Слесарем спецразряда. У вас такие руки! Как у хирурга или у пианиста.

Мужчина продолжал пускать змейки из носа.

- Да! Вот что еще интересно! Вы что - не могли на улице закурить попросить? Вам же сначала весь двор пришлось пересечь. Ну, ладно, во дворе у нас всегда как на кладбище. Но почему на первом этаже не попросили? Почему на девятый поднялись? Или никто не открывал?

- Да я, собственно, и не поднимался, - сказал мужик.

- Знаете, на нашем девятом этаже соседей нет. На нем только наша квартира. Остальное место технические помещения занимают. Там дворник грабли-лопаты держит, живет изредка, любовниц своих принимает. Вы что - дворника замещаете?

- Значит, страдаете из-за жены? - спросил Гаврила.

- Страдаю. Но если честно, то гораздо больше из-за кота.

- Как это?

- У нас кот восемь лет жил. Рунге-Ленц. Вон на шкафу его конура до сих пор стоит. Как мавзолей. Залез кот как-то раз в эту конуру и больше оттуда не выходил. При нас это было. Я ясно помню, как оттуда его хвост торчал. Он любил спать хвостом наружу. А потом прямо на моих глазах хвост растаял, как облачко. Непостижимый феномен. Всё на шкафу и в шкафу перерыли. Исчез с концами.

- Кошки - загадочные животные, - сказал Гаврила. - В древнем Египте кошка по кличке Баст или Баста была даже богиней любви и согласия. Но это хорошо, что вы жилище кота сохранили. Потому что он в любой момент может вновь появиться.

- Откуда?!

- Оттуда, куда ушел, - логично сказал мужик. - Я бы только советовал вам время от времени подкладывать ему в конуру какие-нибудь кошачьи лакомства. Ну, знаете, всякие там вискас-фрискас. Или чего он еще у вас там любил?

- Он обожал греческие маслины без косточек. Прямо сейчас и сделаю, как вы говорите.

Виктор принес с кухни горстку сморщенных, как чернослив, маслин, и рассыпал их у входа в мавзолей Рунге-Ленца. А сам подумал, что поступает если не глупо, то совсем уж по-детски. Ему вспомнилось, как октябренком он ловил рыбу на яблочный огрызок, привязанный ниткой к рукоятке лопаты, и всерьез надеялся поймать сома или щуку.

- А, может, вы выпить чего хотите? - с детской надеждой сказал Виктор, глядя, как мужик тушит окурок о черный лоб черепахи.

Мужик посмотрел на Виктора взглядом, пронзающим стены, и сказал:

- Хочу.

- Только у меня одна северная экзотика.

- Это тем паче любопытно.

Виктор распахнул бар и ахнул! По обыкновению он забыл, что там у него обитало, хотя последний раз открывал его еще утром, чтобы хлебнуть копченого смога из первого встречного горлышка. В баре благородно грудились - не как пассажиры переполненной электрички, а как аристократы в фойе Большого театра - чопорные бутыли с тяжелой водой разных тонов янтаря: Macallan, Jura Superstition, Knockando, Ardbeg, Islay, Glengoyne, Singleton, Laphroaig, Тоmintoul, Royal Brackla, Bunnahabhain. Название последнего из напитков, подаренного ему на прошлой неделе Бобиком Рыбаковым, вернувшимся из Колумбийского университета, Виктор даже и не пытался произносить.

- Выбирайте, сэр, - вальяжно махнул Виктор рукой, как орлиным крылом. - Я предлагаю начать с "Джура Суперстишн". Не самый крутой, но достойный напиток. С секретом. На острове, где его производят, ходит байка, что откупоренную бутылку нужно обязательно осушить, иначе с пьющим или пьющими приключится беда. Оттого и название у него - "Суперстишн". То есть как бы "Поверье".

- Ну, давайте это ваше "Поверье". Поверим его на себе.

Виктор живо сообразил два кряжистых на тяжелых платформах бокала. Откупорил бутылку с серебряной заковыкой, похожей на детскую соску, плеснул поровну в оба бокала жидкости цвета чая "Керичо".

- За мир без войны! - сказал Виктор.

- За тех, кто живет, как дитя! - сказал гость.

Напиток отказался легким и вкусным, и потому полетел на "ура". Привычной гари, кроме легкой сосновой смолистости, в нем почти не было, зато отчетливо слышались марципан и медовая дыня.

- А вот скажите мне, доктор Курчатов, доводилось ли вам созерцать божественное в ходе своих исследований?

Виктора снова подмыло сказать, что он не Курчатов, но, пересилив себя, он переключился на более важный регистр:

- Вы имеете в виду так называемые "божественные частицы"? Ну, так это не более, чем условное название.

- Так называемые! Условное! - усмехнулся Гаврила. - Я же вам говорил, что не мы, а имена называют вещи. Эти божественные частицы суть алмазная крошка, распыленная по Вселенной под воздействием струн, к которых порой прикасается Бог. Между прочим, богиня Баста - тоже одна из подобных алмазных крошек. Равно как и любые другие древние и современные боги. Даже идолы и истуканы.

- Не понял, - признался Виктор. - Идолы и истуканы - это ведь те же кумиры!

- Вот оно как! Оказывается, даже Курчатову нелегко такое понять. Ну, давайте тогда выпьем за понимание и разумение.

Выпили за понимание и разумение.

В бутылке теперь лишь на донышке солнечный лучик плескался. Почти весь сосуд сумели уговорить.

- Извините, я в туалет отлучусь на секунду, - сказал Виктор. - А вы, если желаете, пока покурите.

- А что - и впрямь покурю, - сказал гость и достал из куртки пачку дареного "Винстона".

Виктор выбежал в прихожую и там, на крутом пути к санитарным удобствам, его так бортануло, что он зацепился ногой за порфель гостя, который дремал у вешалки. Будто в булыжник врезался - так свирепо пальцы заныли.

Будучи мягкотелой и не склонной к рефлексиям личностью, Виктор инстинктивно нагнулся и тронул портфель. На вид портфель открывался легко: нужно было только прижать и откинуть в сторону две золоченых прищепки.

Виктор так и сделал - он даже не подумал о том, что прищепки способны щелкать. Но портфель не только не издал ни единого звука, но и мгновенно раззявил огромную пасть.

В глубине черной пасти Виктор увидел груду отливающих синей и белой сталью предметов и инструментов внушительного, почти угрожающего размера. Там были, к примеру, клещи размером с мартеновские клешни, отвертки, напоминающие мизерикорды и басселарды, а в глубине блестела толстая змейка с раздвоенным хвостом и кривыми клыками на голове.

Устыдившись преступного любопытства и испугавшись белой змеи, Виктор захлопнул портфель и побежал в туалет.

Омывая в ванной комнате руки, он наскоро поразмышлял об алмазных частицах и божественных струнах, кощунственно сравнив вселенские струны с паутиной, которая, между прочим, гораздо прочнее любой закаленной стали.

Вернувшись в гостиную, он увидел, что Гаврила вновь забавляется странствием змеек на остров бронзовой черепахи.

- Ну, что? Добьем "Суперстишн"? Там нам всего по крайней осталось.

- Нет! Спасибо за гостеприимство, но мне пора! - твердо сказал Гаврила и поднялся с дивана.

- А как же поверье?

- Извините, но я не суеверен.

- Постойте, я вот еще о чем хотел вас спросить: если есть "божественные частицы", то, значит, есть и "дьявольские"?

- О, чего захотели! Вам физикам и отвечать на эти вопросы. Раз уж до божественных частиц докопались. Но мне, увы, на самом деле пора. Простите, ради Христа!

- Послушайте, а вы крещеный?

- Сложно сказать, - уклонился мужик от ответа, сопровождая лукавство обманным движением головы.

- Ну, прощайте! Рад был с вами познакомиться, - говорил Виктор гостю уже у входной двери. - Портфель не забудьте! Интересный вы человек! Может, все-таки надумайте к нам в Курчатовский, а? Сейчас ведь с работой негусто. Вот вам на всякий случай моя визитная карточка.

- Спасибо!

Виктор закрыл за Гаврилой дверь и прислушался. Ждал, что треснет дверь лифта, или загудит электромотор, если Гаврила вызовет лифт с другого этажа. Но за стеной была полная тишина. Виктор выждал еще с полминуты, а после, не выдержав, вышел на лестничную площадку. На этаже стоял пустой лифт.

Вот тебе раз!

- Эй! - крикнул Виктор.

- Эй! - откликнулся кто-то двумя-тремя этажами ниже.

- Эй! - снова крикнул Виктор.

- Эй! - снова откликнулись ниже.

- Это Гаврила?

- Да! А что?!

- Это Виктор! А чего вы на лифте не поехали?!

- Потому что жизни боюсь. Я уж лучше пешочком.

- Ну, счастливо вам!

- Ну, до встречи, Курчатов!

- До встречи! - крикнул Виктор, решив, что мужик все же надумал прозвонить работу в Курчатовском.

Виктор вернулся в гостиную и прилег на диван. Входную дверь он, как обычно, только прикрыл.

На шкафу заскреблось-зацарапалось-замяукало.

Виктор поднял голову.

Из конуры вышел Рунге-Ленц. Такой же упитанный и важный, как и прежде. Сгрыз приготовленные для него маслины и спрыгнул на пол. Тяжело приземлившись, кот с мягким приятным шипом просел, словно был на рессорах.

Зазвонил мобильник. Виктор выхватил плоскую мыльницу из кармана штанов. Это была жена.

- Витюша, милый! Только не перебивай меня! Я была не права! Я всю ночь проплакала! Таких добрых, отзывчивых и бескорыстных людей, как ты, больше на свете нет! Прости меня за жестокие, постыдные слова про развод! Прямо не знаю, что на меня нашло! Никакой джип нам не нужен! И командировки не нужны! Главное, чтобы мы с тобой душа в душу жили! Даю тебе слово, что больше ты никогда от меня ничего подобного не услышишь! Витюша, дорогой, ты меня прощаешь?

- Конечно-конечно, Светик! Ой! Тут у нас радость-то какая! Рунге-Ленц вернулся!

- Не может быть?! Откуда?!

- Как откуда?! Оттуда, куда уходил!

- Господи, ушам своим не верю! Ты не шутишь?

- Светик, какие шутки? Разве такими вещами шутят?!

- А как тебе без меня живется? Скучаешь? Или своих физиков наприглашал и пьешь с ними виски?

- Ну что ты?! Я тут один-одинешенек! С тех пор, как вы с дочкой уехали. Изнываю от скуки. Сегодня все утро на кухне чай кенийский хлебал. Ну, красную эту отраву! А потом на диванчике к вискарю приложился. Самую малость. Решил продегустировать "Джура Суперстишн". Ну, помнишь, мне его Олег Конецкий из ЦЕРНа привез? Глоток отхлебнул и вдруг слышу - на шкафу кто-то заерзал. Смотрю: а там наш котяра из будки своей вылезает!

- Витюша, родной, вот радость-то! - заплакала Света.

- Истинная, истинная радость! - закивал головой Виктор и тоже заплакал.

Женева, 6-9 января 2010 г.