КАРТОШКА В ПАКЕТЕ И ЕЩЁ ОДИН МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК

Довольно непросто рассуждать по-русски о масштабе человеческой личности. Немыслимым выглядит гордое или даже ироничное признание от первого лица: «я, дескать, большой человек», засмеют ведь. Зато вполне уместно таким лестным определением выразить высшую степень своего уважения другого человека. Сказать же про себя уничижительно: «а мы здесь – люди маленькие» не только не стыдно, но даже и доблестно иногда, и уж точно, никогда не станет предосудительным в русском обществе. Любимый издавна герой у нас поэтому – маленький человек, человечек, проще говоря. Гоголь и Достоевский насчёт маленьких этих писали много и хорошо. Но, как говорят, «куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй»: вот и мне, убогому, тоже неймётся вплести хоть одно лычко своё нескладное в строку прекрасной нашей и гуманной литературной традиции пристального внимания к маленькому человеку. Сначала, правда, совсем про другое вспомнить хочется. Советская картошка стоила десять копеек за кило. Немудрёная и необременительная, эта всесоюзная государственная цена самой дешёвой нашей пищи казалась вечной, потому что шли годы и десятилетия, менялись правители: Хрущёв, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачёв, росли помаленьку расходы на бутылку самого главного: 2.87, 3.12 (совсем недолго), 3.62, 4.12, 4.62 и 5.12, потом вдруг 4.70 с посудой – пресловутая «андроповка», обессмертившая имя умиравшего вождя очередного, потом опять вверх, резко и теперь уже навсегда. Однако картошка любимая номинально не дорожала почти до самой горбачёвской перестройки. Правда, в тех же магазинах и в то же самое время нередко продавалась картошка, чуть более дорогая и «культурно» развешанная в бумажные пакеты по три кило. Стоил такой кулёчек аж 34 копейки: четыре копейки - наценка за «культурность».

Первое время в пакеты насыпали обычный картофель средней советской поганости, ничем не хуже развесного. Потом быстренько смекнули: бумага ведь непрозрачная, и всё стерпит, как принято. Ну, и зачем же класть в кулёк что-нибудь ещё, кроме гнили? Дураков-то у нас нету, и потому хоть несколько мелких, но съедобных клубней в бумажной трёхкилограммовой упаковке уже становились московскому покупателю и радостью, и удачей. В результате пресловутая «культурность» советской торговли обходилась ему теперь куда дороже той жалкой копеечной наценки, но никто, как водится, не возражал: вот ещё одна личина всеобщей нашей привычности к повсеместному советскому вранью.

Давно нет уже Советов этих с их гнилой картошкой в пакетах, зато парламент есть у нас двухпалатный и несколько партий, и даже президент есть, всенародно избранный. Но до чего же похоже всё-таки: кулёк мусора мы за еду когда-то не понарошку принимали, деньги свои тратили на эту гадость, особо не задумываясь, а нынче верховным своим правителем и верховным же главнокомандующим, не поперхнувшись, называем какого-то малоизвестного молодого чиновника небольших размеров, бесцветного и безвластного. И как тут не вспомнить другого чиновника, незабвенного Ивана Александровича: его ведь тоже принимали в своё время за главнокомандующего. Хоть и сравнивают писаки досужие нашего президента с говорящей куклой, сравнение, по-моему, хромает: говорящую куклу купить ведь можно в любом «Детском мире», но чтобы щёки ещё у неё надувались – так это ни за что и нигде. Причём не сами по себе они здесь надуваются, а есть для их надувания совсем другой человек, размером чуть побольше, и все мы его знаем отлично. Особенно ловко щёки надувались в грузинскую кампанию, да и потом, попозже, когда приходилось, например, по должности проклинать прошлое украинское руководство. Ну, а совсем туго наши властные щёчки конечно же надуваются за границей, там они вообще остаются надутыми постоянно. Говорят, политика есть искусство возможного, и тут я, наоборот, согласный. Однако, никакая это не политика, одна лишь только служба, верная и преданная. И, вообще, не про политику я, тут и без меня писателей всяких навалом, и не про этику даже, а про эстетику: уж больно некрасивым, до неприличия просто, выглядит лукавый нынешний властный расклад.

Смотреть в телевизор на это лицемерие бывает просто непереносимо: стыдоба-то какая, глаза поневоле от экрана отводишь. Это всё равно, как публичная дефекация в исполнении миловидной девушки: зрелище непотребное. Ведь любой дурак у нас давно и твёрдо выучил, кто начальником в стране служит и остаётся на службе уже второе десятилетие подряд, живым, здоровым и при власти. А тут вдруг человечек на высоких каблуках большой головой крутит и рычит грозно не своим голосом: «я распорядился…», «я поручил…», «я принял решение…», особо на «я» притом напирая. Он сердится всерьёз, и его по-человечески жалко. Вокруг всем неловко, тем не менее, слушают с привычной чиновной покорностью, даже кивают некоторые. Но и самый бесстыжий чиновник, давно утративший представление о добре и зле, и тот не хочет лишний раз брать на душу грех лжи самому себе и всерьёз исполнять эти фальшивые беспомощные команды: не совсем впустую, оказывается, призывал нас не лгать знаменитый писатель.

И вечно живым получается старинный сюжет отечественной истории про ненастоящего правителя Лжедмитрия. Кстати, сама должность начальника не вполне легитимного государства традиционно ничего у нас не значит ещё со времён крушения Дома Романовых. Дедушка Калинин, к примеру, долго занимал такую должность, а товарищ Сталин возглавлял время от времени то компартию одну лишь, то ещё и правительство Страны Советов, но всегда оставался единственным её хозяином. Наследники его изрядно путались в своих верховных должностях и подолгу разбирались, кто же главный из них всё-таки. И нынешний неуклюжий расклад наверху вполне соответствует этой, почти столетней традиции. Но всё таки противозаконное и откровенно циничное избрание Самого Главного (любой партийный генсек выглядел у нас в своё время более легитимным начальником), как и его жалкое безвластное правление, выглядят сейчас особенно постыдно. История довольно переменчива, и маленький наш человек, быть может, и не обречён оставаться вечно маленьким политиком (скорее, обречён, всё-таки). Но, если физическая импотенция – дело, хоть и скверное, но понятное и с годами даже простительное, то импотенция политическая всегда унизительна для властителя и ложится несмываемым пятном позора на его репутацию. Зловещие угрозы министру спорта, прозвучавшие сразу после олимпийского оглушительного провала, быстренько выродились в смехотворную и бесконечную возню вокруг возможной (невозможной?) отставки этого старого товарища, и все знают, чьего товарища.

Если даже такой номенклатурный пустячок не по зубам оказывается для верховной, вроде бы, нашей власти, что же тогда говорить о пресловутом «деле ЮКОСа», тоскливо и упорно тянущемся вот уже который год, невзирая на явное неодобрение нынешнего президента, неосторожно выказанное им в своё время, но забытое теперь напрочь. Всякое пустословие редко запоминается, но пустословие властей предержащих или вообще не запоминается, или сразу вызывает отвращение. Однако речи «главного президентского назначенца» (ха-ха-ха!) звучат у нас по-прежнему солидно и весомо. И с телесным здоровьем, и с юморком даже в порядке оказывается у главы исполнительной власти, в отличие от его уныло-патетического и безвластного «шефа». Правда, проявляется у премьера это светлое чувство, как правило, недобрым, а то и приблатнённым образом. Щёк своих он притом совсем не надувает, зато никогда не упустит случая негромким голосом напомнить легковерной русской публике, кто на самом деле в доме хозяин. Вспоминается чудесный разговор его с французскими журналистами. На невинный вопрос об отношениях с президентом наш премьер с неподдельным простодушием отвечал, что звонит ему частенько, советует ненавязчиво: «Ты, мол, сделай лучше так, а по-другому – лучше не надо». «Ну, а он-то что?», - не унимается француз дотошный. «А он и сам нередко спрашивает меня по телефону: как, дескать, Вы считаете поступить было бы правильным?». Неизъяснимая прелесть беседы на ином языке могла быть утрачена: демократический English, к примеру, её бы почти обессмыслил, но иерархическая разница в обращениях, отчётливо выражаемая как по-русски, так и по-французски, наоборот, придаёт разговору много ясности, поучительности, даже некоторого изящества. Пропадают последние сомнения на тему «кто есть ху», как любил выражаться Горбачёв. Советский картофельный пакет с мусором и гнилью претендовал на некоторую съедобность, но функционально вообще не был продовольственным товаром. Во избежание недоразумений его нередко украшали крупными печатными текстами: «КАРТОФЕЛЬ СТОЛОВЫЙ (как будто спальный ещё бывает!). ВЕС 3 КГ. ЦЕНА 34 КОП». Кулёк нам не то, чтобы продавали (потому что купля-продажа обязательно предполагает выбор), но попросту «впаривали», даже «втюхивали». Эти прекрасные русские слова-синонимы уместны и в отношении нынешних политических институтов и персонажей. Именно таким вот образом и был у нас «избран» маленький человек Главным начальником страны. Говоря строго, избиратель у него имелся, правда, не очень многочисленный, а если ещё строже, то вообще единственный и «чисто конкретный», как сейчас предпочитают изъясняться.

Маловато получается для политической упаковки с надписью «Президент России», как маловато было пары картофелин для кулька в три кило весом. Фальшивая власть маленького человека, похоже, скоро закончится, и всё станет опять по-старому, только похуже и пострашнее, и теперь уже очень надолго. Но исчезнет по крайней мере лживо-уродливая и постыдная двусмысленность устройства верховной власти в нашем богоспасаемом отечестве. А пока лишь нынешняя национальная беда просветляет эту мутную двусмысленность: страна горючим огнём полыхает, но местные правители, все сплошь президентские назначенцы и по должности - прямые подчинённые, откровенно его игнорируют, а пожары в своих вотчинах тушить пытаются исключительно под строгим приглядом стороннего вроде бы и «неуставного», зато реально полновластного командира.