УМ ПОЛКОВНИКА ДЮКИНА

Семен Александрович Данилюк, родился 07.07.1951. Член Союза писателей, лауреат литературного конкурса «Жизнь состоявшихся людей». Работал в МВД: оперуполномоченным, начальником следственного отдела. Кандидат юридических наук, доцент (около пятидесяти трудов в области уголовного права, процесса, криминологии). Публикуется с 1988 г. — 8 романов (изд-ва «Вагриус», «Олма-пресс», АСТ). Комедийная пьеса «Золотые унитазы» поставлена Курганским театром драмы.

«Если вы такие умные, так почему строем ходить не умеете»?
(армейский анекдот)

В адъюнктуру Академии МВД я попал через год после трагической гибели ее основателя и вдохновителя генерал-лейтенанта Крылова.

В начале восьмидесятых всё в Академии оставалось плодом его усилий. Могучее, сталинской постройки, центральное здание с высоченными лестничными маршами подпиралось двумя примкнувшими с боков корпусами. Корпуса эти прежде были обычными жилыми домами. Но неистовой энергии Сергея Михайловича Крылова хватило на то, чтоб расселить жильцов и переоборудовать бывшие квартиры под кафедры и лаборатории. Так что академический комплекс стал напоминать крупную, изготовившуюся к взлету птицу с широченной грудью и откинутыми назад крыльями.Многого за короткий срок сумел добиться первый начальник Академии. Но высшее его свершение - ученые, которых собрал он вокруг себя и которые остались здесь после его смерти.По общему мнению, до самоубийства Крылова довел всесильный Первый замминистра внутренних дел, зять Брежнева генерал-полковник Чурбанов. Не смог стерпеть рядом с собой независимого, более масштабного человека.

Но, уничтожив Крылова, необходимо было искоренить и крыловщину – особый фрондерский дух, которым, казалось, была пропитана Академия. Мне повезло его застать.

После спертой, придавленнойатмосферы в районной и областной милиции, какую я знал и от какой бежал, Академия показалась высоченной скалой знаний и вольномыслия. Казалось, на этой высоте иная разреженность воздуха, подпитывавшая мозги особым, пьянящим кислородом.

Не только в кулуарах, но и на официальных заседаниях здесь судили обо всем и всех, - жестко, аргументированно, ядовито. При этом оставались легкими и приветливыми в общении. До Академии я, к примеру, не догадывался, что на свете бывают улыбчивые, доброжелательные генералы.

Даже бесконечные нежные лобызания при встречах солидных полковников, поначалу покоробившие меня, позже стали восприниматься неким масонским жестом, подтверждавшим причастность к особой касте. Стать когда-нибудь одним из них, равным среди избранных, казалось мне высшим, невиданным счастьем. Просто разогнать этих людей было не под силу и Чурбанову – МВД собирало их по крупицам, сманивая из других ведомств. Но пригнуть, выбить тлен крыловщины казалось необходимым. Способы для этого отработаны десятилетиями, - на руководящие должности в Академии стали назначаться Чурбановские ставленники.

И первым появился заместитель начальника Академии по строевой подготовке полковник Дюкин( сноска - «фамилия, как и большинство остальных, - изменена»).

Рослый, моложавый, с браво развернутыми плечами, всегда в полевой форме — похрустывающая портупея, бриджи обтягивают могучие икры, – образец строевого офицера. Каковым он и оставался, пока не был выхвачен из части, будто брюква из привычной грядки, и, по прихоти замминистра, воткнут в цветочную оранжерею.В свои пятьдесят пять Дюкин начинал рабочий день с того, что во дворе Академии, скинув гимнастерку, выполнял на перекладине десяток подъемов с разгибом.Солдат. Не захвативший большую войну, но успевший вдосталь навоеваться с бандеровцами, о чем не давала забыть орденская планка на груди. Легко было поверить, что в своей части он пользовался уважением. Потому что был по-армейски справедлив. Хорош на стрельбище и в строю, - заслужил право быть первым на отдыхе.

Пал Иванович Дюкин был человеком самодостаточным. В том смысле, что жизнь виделась ему предельно ранжированной, - следует ставить цели и задачи и добиваться их выполнения кратчайшим, а значит, оптимальным путем.

Цели ему определили. Задачи поставили. Он сам их озвучил – «выбить расхлябанность и мормудонский дух из крыловских последышей». Озвучил публично. Пал Иванович не был подвержен греху двуличия. Что думал, то и говорил.

Сразу после назначения на должность вечером он появился в общежитии Академии, где проживали слушатели Второго факультета – капитаны и майоры, готовившиеся после окончания двухгодичного обучения принять райотделы милиции.

Человек десять в тренировочных костюмах сидели в отсеке, покуривая и лениво делясь новостями перед сном, когда перед ними возник новый зам по строевой в сопровождении трепещущего коменданта.

- Почему не приветствуете старшего по званию? – нахмурился Дюкин. – Смир-рна!

Слушатели озадаченно повскакивали с мест.

- Другое дело. А то уж думал – не офицеры. Вольно, вольно. Присаживайтесь, - снисходительно разрешил Дюкин. – Ну, хлопцы, какие проблемы?

- Да полно проблем! Тараканы вот заели, - пожаловался, подмигнув остальным, капитан из Омска. – Талдычим, талдычим коменданту, а ему всё как с гуся.

Побагровевший комендант опасливо скосился на начальство.

- Тараканы, говоришь, - недобро протянул Дюкин. – Эва как! Правду говорят, - нет порчи хуже Москвы. Вот я тридцать пять лет по казармам и офицерским общежитиям. На всяких тараканов насмотрелся. И что? Да ничего, - ни я их не трогаю, ни они меня. Тараканов-то вы разглядели. А в своем глазу, значит, и бревна не замечаем. Прошелся я сейчас по комнатам. Не то чтоб штанги! Гири, гантели завалящей не нашел. Зато карты, считай, во всех комнатах. Изнежили вас, как погляжу. Легкой жизнью развратили.

- Фамилия?! - потребовал он у простодушного капитана.

Капитан осипшим голосом представился.

- Запомню. Еще просьбы есть?

Больше, само собой, просьб не последовало.

- Во-во! И перед начальством трусите, - Дюкин поморщился. – А русский офицер должен равно бодро глядеть в лицо врагу и начальству. Вот я против бандеровцев три года. Автомат в правой, подсумок с гранатами под левой, парабеллум под ремень, и – вперед! Враг перед тобой, и дело наше правое. И с замминистра так же. Пойдешь, говорит, во вражеский окоп? Пойду, говорю, раз надо. И с трудами не посчитаюсь. Но чтоб руки мне не вязать! Вот такой я человек. И другим быть не смогу. Не тот покрой позвоночника.

Похоже, Академия виделась полковнику Дюкину чем-то вроде вышедшего из-под контроля штрафбата, в котором ему, боевому офицеру, поручили восстановить дисциплину и чинопочитание.

Сказано – сделано. По утрам, широко расставив сапоги, стоял Дюкин посреди центрального фойе и цепко оглядывал входящих в Академию. Заметив нарушение в форме одежды, жестом выдергивал проштрафившегося из толпы и публично, громогласно отчитывал, невзирая на чины и регалии. Его покрикивающее: «Эй, ты! Живо ко мне», - то и дело разносилось под гулкими сводами. Через короткое время знакомство с Дюкиным свели и мы, адъюнкты первого года обучения, проходившие двухмесячный вводный курс. Павел Иванович взялся лично провести занятие по строевой подготовке.

В класс он вошел с привычной бодростью и тотчас заметил непорядок.- Неграмотно встаем. Нестройно. Попробуем еще, пока не получится. Встать!.. Сесть…Встать!..Чуть лучше. Сесть! Теперь можно и познакомиться.

- Уже познакомились, - бухнул я.

- А то слышу вокруг, - адъюнкты какие-то, - на моё счастье, на дерзкую реплику Дюкин внимания не обратил. - Кто такие, думаю? Что за невидаль? Может, каких особых адъютантов готовят? А выходит, - ученых, - слово «ученых» Дюкин произнес с некоторой гадливостью. - Гляжу вот на вас. Очкарей, правда, многовато. Но на круг молодые, здоровые. Сколько пользы Родине могли бы принести. Кой же черт, хлопцы, занес вас в эту науку? Он по-доброму оглядел ошалевшую аудиторию.

– Ну, если на прямоту, о чем душа болит? Чего добиваетесь? Взять хоть вашу профессуру. Говорят, умные. Пригляделся я. Ну и что ж это за ум, если на нем форма, как пижама висит? Неужто и впрямь хотите стать такими же?- Вообще-то за этим и поступили, - не удержался кто-то в задних рядах.

И тем полковника Дюкина сильно огорчил.

– Эва, как гниль глубоко проникла. Оно, конечно, на легких хлебах удобней, чем Родине пользу приносить.Он тяжко вздохнул:

- Ладно, пошли на плац. Плац, он сразу покажет, кто на что годится. Встать! Не так...Сесть...Не удивительно, что Дюкин быстро сделался ходячим анекдотом. О нем рассказывали самое немыслимое. И отделить правду от вымысла было невозможно. Поскольку любой вымысел о Дюкине выглядел правдоподобным.

Как-то в перерыве очередной всесоюзной научно-практической конференции, в углу фойе, курила представительная группка в штатском.

Один из куривших – дородный кавказец – кинул окурок в урну и не попал. К его неудаче, мимо как раз проходил Дюкин.

- Поднять! – рявкнул он.

Южанин под округлившимися взглядами товарищей насупился. Тем не менее поднял окурок и опустил в урну.

- Почему не в курилке?

- Это Вы мню? – поперхнулся тот слюной.

- Тябю, тябю, - насмешливо подтвердил Дюкин. – Откуда такой?

- Вообще-то из Азербайджана, - кавказец икнул, - заметно было, что так с ним давно никто не разговаривал.

- Оно и видно. Привык там, в окаянном мусульманстве, к свинству, так и сюда приехал своими соплями поганить священную московскую землю? Вот напишу твоему руководству, чтоб взгрели как следует. Кто по должности?

- Министр внутренних дел, - ответили за ошарашенного азербайджанца.

Дюкин, что с ним случалось редко, несколько смутился.

- Что ж ты? До министра дослужился, а попадать не научился. На стрельбище бы попрактиковался, что ли, - буркнул он, отходя. Оставив последнее слово за собой.

Как раз из конференц-зала вышел начальник Академии Бородин.

- Кто это? – шепотом поинтересовался у него замминистра внутренних дел Украины.

- Дюкин. Мой зам по строевой. Прислали сверху на усиление.

И, отвечая на понимающие усмешки, добавил:

- Сам боюсь.

Меж тем подошло время строевого смотра. Как во всякой военизированной структуре, в Академии велись соответствующие учеты, составлялись графики дежурств преподавателей, изредка проводились зачетные стрельбы, и дважды в год кафедры и факультеты выстраивались во дворе для прохождения строевых смотров.

Убедившись, что все на месте, расходились. Профессура от строевых смотров, как правило, по умолчанию освобождалась.

Но в этот раз Дюкин самолично проследил, чтоб явка была стопроцентной. Даже врачи были предупреждены, что за внезапные заболевания профессуры ответят как за теракт.

- А если у кого геморрой? – съязвил начальник медсанчасти.

- Конечно, геморрой. Еще б не геморрой? И песок из него давно сыпется. Только если это перед смотром случится, я тебя самого в часть отправлю солдатам клистиры ставить.

Упустить возможность дать сражение врагу на собственной территории Дюкин не собирался.В результате вышли все.

Академические «коробки» застыли перед замом по строевой, сзади которого нахохлился другой заместитель, по науке, — полковник Игошев. Дюкин гоголем прошелся вдоль рядов, натренированным взглядом выхватывая нарушения в одежде. «Застегнуть воротничок!..Подтянуть ремень!.. Академия! Смир-рна-а!»Застывшая «коробка» - миг торжества, минута высшего восторга.

И тут Дюкин краем глаза уловил шелохнувшуюся фигуру. То оказался начальник кафедры уголовной политики полковник Машевич. Грузный, одышливый пожилой человек в мешковатой на нем форме. Толстые линзы очков прикрывали слезящиеся, на выкате глаза. Левая, тронутая варикозом нога слегка приволакивалась при ходьбе. Светило уголовно-правовой науки и редкая умница, Герман Эдуардович Машевич оставался сугубо штатским человеком.

- Эй, вы там! – Дюкин побагровел. – Отставить дергаться при команде смирно.

Карэ, дотоле покорно молчаливое, затихло выжидательно.

- Это вы мне? – Машевич растерянно покрутил крупной лысой головой и озадаченно переступил ногами.

- Отставить топтаться! – Дюкин подошел к нарушителю. –Команды «вольно» не было. Вы что, в конце концов, полковник или как?Дисциплинированный Машевич, прикусив губу, постарался, как умел, застыть на месте. Вот только из-за проклятой ноги его всё время тянуло влево.

- Почему нога согнута? – заметил Дюкин.

- Ревматизм, - тихо, стесняясь, признался Герман Эдуардович.

- Ревматизм у него! – громогласно подивился Дюкин. Он уже определился с объектом главного удара. - Полковников они здесь насобирали! В каком интересно инвалидном доме?.. Отставить разговоры! Никто команду «вольно» не давал.

В рядах в самом деле поднялся глухой ропот. К Дюкину поспешно подошел Игошев.

- Это цвет науки!..С трудом уговорили из института прокуратуры… - горячо зашептал он.

- В строю он прежде всего офицер! – отбрил Дюкин. Сурово оглядел насупившиеся ряды. – Совсем, гляжу, распустились. Напоминаю, вы здесь не каждый сам, понимаешь, по себе. У меня есть установка сделать из вас полноценное боевое подразделение. И уж будьте покойны, - я ее добьюсь... Полковник Машевич, выйти из строя!

Багровый Машевич, опустив голову, шагнул, но его повело на стоящего плечо в плечо заместителя - Цаплина.

- Извини, дружок, - пробормотал Герман Эдуардович. Одернув китель, он подошел к Дюкину, сделавшемуся совершенно багровым, - Машевич шагнул с правой, здоровой ноги.

Подойдя в упор, Герман Эдуардович, не зная, что делать дальше, затоптался. Дюкин неприязненно выжидал.

Машевич озадаченно оглянулся на Цаплина.

Округлив губы, тот зашептал едва слышно, отчаянно боясь привлечь к себе внимание:

- Полковник Машевич прибыл по вашему приказанию.

Глуховатый Машевич повернулся правым ухом.

Теперь уже зашелестел весь строй: - Полковник Машевич прибыл по вашему приказанию!

Герман Эдуардович благодарно закивал.

- Прибыл по вашему приказанию, – сообщил он.

Дюкин скривился.- Отставить стоять как штатская гусеница! Повторим выход из строя. На место шагом марш!

Машевич, опустив взмокшую лысую голову, вытащил из кармана полотняный носовой платок, снял очки и принялся тщательно протирать стекла.

- Отставить заниматься посторонним! – потребовал Дюкин. – Смотреть на меня бодро!

Машевич неспешно водрузил на место очки, посмотрел. Дюкин поёжился. Неуклюжий недотепа исчез. Из-под очков его прожигал внимательный, холодно-изучающий взгляд.

- Вернитесь в строй, - поспешно разрешил Дюкин. Только теперь он понял, что зашел слишком далеко.- Гера, пожалуйста! – умоляюще пробормотал Игошев. Но поздно – предел кажущегося профессорского добродушия оказался перейден.

Машевич внезапно шагнул вперед, так что Дюкин едва успел отступить, и, приволакивая больную ногу, направился к центральному корпусу.

- Полковник Машевич, я сказал: встать в строй, а не покинуть его! – отчаянно крикнул ему в спину Дюкин. Бесполезно.

Дюкин повернулся к грозно притихшему каре. Поджал побелевшие губы.

- Что ж, гнилой фрукт лучше сразу долой! Думаю, этому горе-офицеру недолго осталось носить мундир. Остальные продолжим. Подравня-айсь!

- Это теперь без меня, - послышался гортанный голос на другом краю каре, и полковник Арапетян, автор основополагающих трудов по криминологии, отправился следом за другом – тем же маршрутом, махнув подчиненным по кафедре догонять.Воде, как известно, главное подмыть часть плотины. Дальше хлынет само собой.

- Кафедре ОРД разрешаю разойтись! – объявил полковник Безродный.

После чего, уже без всякой команды, потянулась оскорбленная кафедра уголовной политики.

Дюкин оторопело слизывал кровь с покусанных губ, - такого святотатства в его жизни не случалось.

Через несколько минут на плацу остались две «коробки», - слушатели Второго факультета во главе с насупившимися начальниками курсов и адъюнкты первого года обучения.

- Разойдись! – бросил Дюкин и гневно повернулся к Игошеву. – Видал, как по дисциплине прошлись? Над святым надругались! - он ткнул в плац. - Ничо! Немедленно Чурбанову доложу. Чтоб ножом этот гнойник к чертовой матери! Всех!

- Вот как? И с кем он останется? С вами, что ли? – холодно кивнув, Игошев повернулся спиной.

Детали случившегося далее у разных рассказчиков расходятся. Достоверно известно лишь, что, прежде чем Дюкин доехал до министерства, Чурбанову позвонил начальник Академии Бородин и предельно лояльно, без комментариев проинформировал, что порядка двадцати докторов наук, в том числе две трети состава Ученого Совета, написали рапорта об увольнении.

- Шантажом занялись, стало быть, - недобро констатировал тот. – Что ж, вольному воля. Может, давно пора. Что сам думаешь?

- Что тут думать, товарищ Первый заместитель министра? КГБ, прокуратура, Минюст, ИГПАН с руками оторвут. Давно мечтают милицейскую науку под себя подмять.

Чурбанов опамятовал. К юридической науке он относился прохладно, как к делу несерьезному, искусственному. Но позволить ведомственным интересам прокуратуры и особенно КГБ хоть в чем-то восторжествовать над милицейскими, - об этом нельзя было и подумать.

В тот вечер я заступил помощником дежурного по Академии. К восьми часам Академия опустела. Дежурный отлучился, и я в одиночестве, в мертвой тишине, штудировал очередную монографию. Внезапно началось шебуршение у входа, засуетились постовые, затопали тяжелые шаги, и в дежурную часть вошел полковник Дюкин.

- Товарищ полковник!.. – я взметнулся, одновременно поправив сползшую повязку. Взмахом руки он прервал рапорт и тяжело осел подле, в свободное кресло.

- Кто будешь?

- Адъюнкт кафедры уголовного права МФЮЗО капитан!..

- Помню. Тоже, поди, уже знаешь?

Я продолжал стоять на вытяжку.

- Знаешь, конечно. Всякая сошка уж знает, как Дюкину рыло начистили. И норовят ведь судить! – тут я подметил, что Дюкин – диковинное дело – был нетрезв. – Главное, сам же поставил задачу. Сунул в паучью банку, а теперь я же, выходит, и склочник. Ты, говорит, на золотой запас министерства посягнул. А я всей душой! Понимаешь? Чтоб без беспредел… - язык его заплелся. – По уму в общем. Но где ж видано, чтоб строй! - он потряс пальцем, - безнаказанно поганить? Наука здесь, видишь ли! Да я против нее ничего не имею, раз уж и впрямь иначе нельзя. Мне вот Чурбанов советует и самому тему диссертации приглядеть. Опыт-то ого-го! Против одних бандеровцев сколько накопил. Автомат в правой, подсумок с гранатами под левой!.. Уж не хуже ваших болтунов сумел бы. Что думаешь?

Я благоразумно смолчал. В отличие от всесоюзного светила Машевича адъюнкт-капитанишка перед гневом Чурбановского ставленника был беззащитен, как одуванчик перед прихотью ветра.

- Ничо! – Дюкин стиснул зубы. – Всё образую и отделю. Ученый – ученый. Офицер – офицер. Чтоб всё ранжированно. И нечего меня гарнизонами пугать. Видывал я гарнизоны, какие тому же Чурбанову и не снились. Ништяк, пробьемся!

Голос Дюкина дрогнул. Он тяжело поднялся и, не кивнув, вышел.

С этого дня противостояние Дюкин – профессура перешло в вялотекущую фазу.

Каждый занимал свой окоп. Профессора при встречах с ним раскланивались. Дюкин в свою очередь с интересом осваивал местоимение «вы».

Казалось, мир восстановился, и наступило благолепие.

И тут по Академии просквозил слух: полковник Дюкин заявил на утверждение Ученого совета тему диссертации на соискание степени кандидата юридических наук.

За несколько дней до совета Бородину позвонил Чурбанов и предложил лично проконтролировать процесс утверждения. Бородин в свою очередь попросил об этом своего зама по науке и председателя Ученого совета Игошева. Попросил, отводя глаза, как о личном одолжении.

Бородин знал, кого просил. Профессор Константин Еремеевич Игошев среди членов Ученого совета был своим среди своих. Не раз и не два по просьбе то одного, то другого он вытягивал нужные «диссеры», решал вопросы с публикациями. Игошеву и с куда более крупными просьбами не было отказа. Но в этот раз все, включая лучших друзей, упрямо отмалчивались.

- Не хочешь за него голосовать, не приходи на Совет вовсе, - заканчивал Игошев очередной приватный разговор.

Пришли все, за исключением Машевича. Даже глуховатый генерал Весельчук. Прежде ершистый и гонористый, наживший кучу врагов, с возрастом он сделался покладистым и бесконфликтным. Самую острую критику в свой адрес выслушивал вполне благодушно и без обиды. За что снискал всеобщую симпатию. Мало кто знал, что, выступив на очередном симпозиуме или семинаре, Весельчук тут же отключал слуховой аппарат, - чужие мнения его давно не интересовали.

Заполненными оказались и зрительские, обычно полупустые ряды, - всё было забито адъюнктами и преподавателями. Даже слушатели, чуравшиеся туманных научных диспутов, на этот раз примчались и за неимением мест расселись прямо в проходах.

В первом ряду среди прочих соискателей раскинулся Дюкин. О команде Чурбанова ему было известно, и он то и дело внушительно поглядывал на часы с видом занятого человека, впустую теряющего время.

Наконец в президиум поднялся Игошев. Постучал ручкой по графину, обвел взглядом враждебный сегодня зал и предпринял последнюю попытку спасти ситуацию:

- Товарищи, у нас обширная повестка плюс две защиты. Кроме того, вынесены на утверждение пять кандидатских тем. Все предварительно согласованы с научными руководителями и одобрены кафедрами. Предлагаю для экономии времени утвердить пакетно, как мы частенько практикуем. Если нет возражений, переходим ко второму вопросу повестки…

- Как то есть пакетно? – прошелестел слабый голос генерала Весельчука. Оказывается, когда надо, он слышал. – Почему пакетно? Нет уж, давайте без халтуры. По каждой кандидатуре.

И, разумеется, был поддержан.

- Ну, если не жалко времени… - Игошев укоризненно покачал головой.

Первые четыре темы просвистели, как пули, - через пяток минут были утверждены.

- Последняя тема – «Действия органов внутренних дел в период массовых беспорядков». Соискатель Дюкин. Кафедрой общественного порядка одобрена. Полагаю, и нам следует сделать то же самое. Кто за? - Игошев бодренько поднял руку и умоляюще посмотрел на лучшего друга – Арапетяна.

- Рука не поднимается, - извинился тот.

- А что это за тема такая? - свежо поразился Юрий Игнатьевич Липатов, будто никогда прежде не слышал ни о теме, ни о соискателе. Зал предвкушающе затих. Липатов, автор известных монографий по уголовному праву, снискал репутацию крупного ученого. Но куда круче была его слава полемиста. Потому что в трудах его, обстоятельных, но холодно-бесстрастных, пропадало главное человеческое качество Юрия Игнатьевича – едкая и всепрожигающая, словно соляная кислота, язвительность. Оппонентов в научном споре он просто сжигал. А уж что за оппонент для него косноязыкий Дюкин? Игошев безнадежно прикрыл глаза.– Пусть соискатель для начала объяснит, где это он на седьмом десятке советской власти выискал массовые беспорядки? – потребовал Ляпунов. – Только встаньте, когда к вам обращается член Ученого совета.

Дюкин поднялся.

- Может, щас и нет. А если будут?

- Откуда вдруг будут? - Липатов плотоядно сощурился. - Или вы не слышали, что у нас общество развитого социализма построено?

Зал недоумённо зашелестел. Использовать в научном споре популистскую риторику здесь всегда считалось моветоном.- Что ж с того, что построено? - Дюкин набычился. - Бывает-то всякое. Я вот много лет по Прибалтике служил. Там разные настроения. Есть и которые экстремисты - за отделение. И если вдруг полыхнет, надо ж знать, кто куда за кем. Чтоб без паники. Ранжированно. - Вы что же, не верите в интернационализм братских советских народов? - перебил его Липатов. Наступило неловкое молчание. В стремлении отхлестать выскочку-солдафона Липатов нанес удар за гранью фола. Положение поправил Безродный.- Давайте обсудим заявку по существу. Пусть соискатель для начала обоснует новизну, актуальность исследования. Изложит диссертабельные положения. Готовы сформулировать собственный концептуальный подход? - обратился он к Дюкину с любезностью распахнувшего пасть крокодила.- Так...Раз положено.- Только, пожалуйста, кратко, по основным дефинициям.- По чему? – помертвел Дюкин.

- Вот именно.Дюкин стиснул челюсти. Он уже понял, что будут мордовать. Но сделать ничего не мог. Теперь это был бой на чужой территории. И под рукой ни одной гранаты.

Мордовали его нещадно. Со всей возможной вежливостью и предупредительностью. Так что через полчаса вышел он из аудитории совершенно оплеванный и, само собой, неутвержденный.

Тему, конечно, через неделю утвердили. Закулисно. Настоять на своем для Чурбанова стало делом принципа. Но только сам Дюкин с этого момента к науке остыл окончательно.

А вскоре случилась смерть Генерального секретаря. Из кресла замминистра на скамью подсудимых пересадили Чурбанова. И как-то незаметно, в одночасье, исчез из Академии притча во языцех полковник Дюкин. Говорят, канул обратно в омут внутренних войск. Академия отторгла инородное тело. Цветник остался цветником, не дав «опустить» себя до скрещивания с брюквой.

Но я часто вспоминал полковника Дюкина. Прошло всего семь лет, и массовые беспорядки покатились, нарастая, по огромной стране Советов.

И все: КГБ, внутренние войска, прокуратура, да и высоколобые ученые, - оказались к этому совершенно неготовыми.

Следить за своим здоровьем нужно каждому человеку, особенно, это касается женщин, которые собираются завести ребенка. На сайте http://ipf.kiev.ua/gisteroskopiya можно узнать больше о гистероскопии. Институт планирования семьи поможет вам родить здорового малыша.