ОТВЕТ ВЛАДИМИРУ ЕМЕЛЬЯНОВУ

Большое спасибо редактору за публикацию интересного мнения Владимира Емельянова под «программным» названием «Запад впереди». Для Пиноккио Подзадо это повод возобновить серьёзные размышления о том, насколько, оказывается, сильна идеология, представленная Владимиром Суравикиным в его заметке «Зияющие высоты великих цивилизаций», ибо В. Емельянов пишет прямо: «Суравикин, конечно, невежда редкостный, но главное мыслит правильно. …только на Западе человек является центром, вокруг которого расположены материальные и духовные начала мироздания.

Не представляю, как и чем это можно опровергнуть». — Опровергнуть можно, но не столько это, сколько незыблемость той позиции, которую излагает здесь В. Емельянов.

Хотя упрёки в «незнании грамматики и всеобщей истории» В. Емельянов считает справедливыми, он всё же «согласен со всем… и по существу спора, скорее, на стороне Суравикина». Между тем никакого спора с Суравикиным не было и нет. Была сделана подборка множества(!) высказываний, сопоставив которые, любой грамотный человек — даже без ехидных комментариев Подзадо смог бы заключить, что данный автор просто безграмотен. Речь, разумеется, идёт не о Суравикине-инженере, а о Суравикине-«культурологе». Можно быть неосведомлённым в чём угодно, это не порок, — но если целью заметки, публикуемой в солидном литературном альманахе, а не в личном «живом журнале», является «путевой очерк», то об истории и о культуре той страны, которая становится объектом очерка, надо всё же кое-что знать. И здесь я могу лишь вернуть В. Емельянову его же реплику: не представляю, как и чем это можно опровергнуть.

Точно так же я не представляю, как и чем можно опровергнуть следующую мысль В. Емельянова: «Человечество единый организм, из которого нельзя удалять ни одной "части тела" без ущерба для целого. Каждая часть этого организма вырабатывает какие-то свои полезные и перспективные идеи». — Я-то как раз с этим полностью согласен. Я — да, Суравикин — нет! Это не я, а он считает, что весь мир должен иметь единую инфраструктуру, причём выстроена она должна быть исключительно по образу и подобию инфраструктуры Соединённых Штатов Америки. Это не я, а он считает, что Индия, Китай, Бразилия и прочая «Африказия» (включая Россию) не «части тела» единого организма мировой культуры, а какие-то чахлые аппендиксы, в последнее время непомерно разросшиеся «от щедрот» западного мира, которые надобно поскорее «окультурить» (во избежание «эксцессов»).

Вынужден обратить внимание В. Емельянова на то, что этот его аргумент выставлен не по адресу.

Далее Владимир немало удивил существенной подменой термина: «Есть одно серьезное но. Заключается оно в том, что всем без исключения восточным культурам наплевать на ценность соседних, потому что они интровертны и самодостаточны. В них отсутствует бескорыстный интерес к Иному. Впервые этот интерес пробуждается только у греков, т. е. в Европе». — Да, конечно древние греки жили в Европе. Географически. Европа была — но Запада не было. Совершенно очевидно, что и Владимир Суравикин, и Пиноккио Подзадо, употребляя термин «Европа», имеют в виду именно Запад (с заглавной буквы), а вовсе не античность. И вот здесь как раз начинает прорисовываться «дьявол в деталях».

«Европа не материалистична и не идеалистична… Европа всегда думает об Ином, она это Иное охватывает разумом и в этом её абсолютная сила. Европа с античности становится местом синтеза всех восточных идей и технологий», — утверждает В. Емельянов.

Справедливости ради всё же отметим: местом этого синтеза становится не Европа, а средневековый арабский мир, ибо, как уже сказано выше, Европа-континент отнюдь не эквивалентна Европе-цивилизации. Арабы не только многое при&auml-умали сами, но и творчески интерпретировали наработки европейской античности (это и был синтез) — а уж потом, почти через полтысячелетия, их трактаты начали переводить на мёртвый (к тому времени) латинский язык, и вот это стало началом той Европы, которую мы отождествляем с современным понятием «Запад».

А теперь зададимся вопросом: верно ли, что Европа, уже став Западом, «всегда думает об Ином, это Иное охватывая разумом»? Если даже и так (что всё-таки сомнительно но допустим), то верно это лишь для Европы второй половины

второго тысячелетия, т. е. для эпохи, начавшейся с Великих географических открытий. До того мир, лежавший за пределами Европы, весьма долго был населён «людьми с пёсьими головами» и прочей нечистью, рождённой буйной народной фантазией не только раннего, но и довольно позднего Средневековья.

Более глубокое возражение вызывает следующий вывод В. Емельянова: «Человек на Востоке может быть сколько угодно изобретателен и гениален, но реализовывать себя он отправится в Германию, в Англию или в Штаты. <…> Современные западные университеты переполнены китайскими, японскими и даже арабскими профессорами. Уехать домой без ущерба для будущего могут, пожалуй, только японские. Остальные вынуждены, из-за научной направленности своей личности, жить на Западе до смерти». — Западные университеты вовсе не «переполнены» арабами, китайцами и японцами: в любом западном университете западных профессоров всегда окажется на порядок больше. А в китайских университетах китайских профессоров не просто больше, а на пару порядков больше, чем некитайских, — примерно ту же пропорцию можно видеть в индийских и в арабских университетах. Из этого со всей очевидностью следует, что далеко не всякий человек Востока отправится реализовывать себя непременно в страны Западного мира: напротив, огромное большинство этих человеков останутся у себя дома. Это там, на Востоке, а не Западе, отмечается демографический взрыв — на Западе же рождаемость снижается с такой угрожающей быстротой, что крошечное, едва заметное меньшинствопредставителей мира Востока, перебравшихся в Америку и в Европу, начинает выглядеть там как нечто значительно большее, чем оно есть на самом деле. И если Суравикин хоть в чём-нибудь прав, так это в том, что не Восток силу набирает, а Запад — теряет.

Никакие сверхтонкие технологии, достижения науки, откровения философии и вершины искусства неспособны компенсировать Европе тот людской ресурс, который попросту не родился тогда, когда должен был. Зато количество населения, от которого сейчас страдают и Индия, и Китай, рано или поздно неизбежно перейдёт в качество. Собственно, уже переходит. Европа, по своей старой, ещё «колониальной» традиции, посматривает на Индию и Китай свысока (читайте опусы Суравикина) — но ведь и Китай, и Индия смотрят на Европу вполне здраво: что им подходит — с удовольствием перенимают, что нет — отвергают. Простой вопрос: у кого, притаком раскладе, в конечном итоге будет преимущество?..

В высшей степени любопытны замечания В. Емельянова о его педагогическом опыте: «Я в течение многих лет преподаю китайским магистрантам спецкурс по категориям культуры древнего Ближнего Востока. Они записывают, вежливо кивают, а потом говорят: "Нет, это неправильно. Нужно вот так: «У Конфуция сказано…»"» — Интересные ребята эти китайские магистранты! «У Конфуция сказано…» Каким образом у Конфуция может быть сказано то, чего сам Конфуций не видел и не знал? Разве Конфуций упоминал где-нибудь о Ближнем Востоке? Разве он вообще знал о его существовании? Если же они имеют в виду, что сам подход Емельянова к древнему Ближнему Востоку значительно отличается от того подхода, какой мог бы быть у Конфуция, будь он нашим современником, то разве эти китайские магистранты не замечают, что Емельянов совершенно не похож на Конфуция? Но тогда какой смысл преодолевать столько тысяч километров, для того чтобы «неправильный учитель» Емельянов стал последователем «правильного учителя» Конфуция, вместо того чтобы просто поучиться у того Емельянова, который уже есть? Оставались бы в Китае — там бы и учились!

Продолжение ещё любопытнее: «Им даже в голову не приходит, что в разных культурах по-разному. А когда объясняешь, они быстро теряют интерес: какая разница, где как, если в Китае вот так?..» — Возникает ощущение, словно китайцы, приезжавшие учиться в Россию, и китайцы, живущие в Китае, — это два разных народа. Общеизвестно, что ещё у древних китайцев глубоко укоренилось представление об окружавшем их мире как о варварском. «Варвары» окружали Поднебесную со всех сторон: и с севера, и с запада, и с юга — на востоке вместо «варваров» было «большое море» (которое те, видимо, не могли переплыть по причине своего «варварства»). Следовательно, представление о том, что мир делится на «варварский» и «цивилизованный», у китайцев всегда было довольно чётким. Но тогда как объяснить первое свидетельство В. Емельянова: «Им даже в голову не приходит, что в разных культурах по-разному»? Выходит, китайцы, приезжающие учиться в Россию, настолько оторвались от своей же собственной культурной традиции, что «забыли» об окружающем их «мире варваров»? Выходит, им теперь это нужно объяснять заново?..

Что-то тут явно не складывается! Как «не складывается» и следующее свидетельство В. Емельянова: «С индийцами ещё хуже: у них вообще нет истории, они в принципе не понимают, что такое "было-стало". Например, в учебниках по истории Индии они пишут, что Веды существуют со времён палеолита. Для них это абсолютно нормально». — В. Емельянов упоминает учебники: было бы весьма любопытно взглянуть хотя бы на один из них и хорошенько понять, что именно в нём по этому поводу написано (и на каком языке). Вопрос о датировке Вед отнюдь не так уж прост — по крайней мере в отношении устной ведической традиции.

«Пообщавшись с этими восточными народами, поучив их с десяток лет, я возблагодарил Бога за то, что я европеец и потому могу бескорыстно изучать множество иных миров», — далее признаётся В. Емельянов. Однако в этом, казалось бы, вполне искреннем признании сквозит явное лукавство, ибо Владимир Владимирович Емельянов — не европеец, а русский, хотя сам он это важнейшее обстоятельство либо игнорирует, либо сильно недооценивает. Уж сколько раз твердили миру, и уж сколько копий переломано на эту тему: Россия — не Европа, а переходная зона между Европой и Азией. Определённо, Россия всегда ориентируется на Европу, однако бытийные основания русского мира — не европейские (и, разумеется, не азиатские). Не Европа и не Ближний Восток, не Китай и не Индия, но именно Россия как раз и нацелена на «бескорыстное изучение множества иных миров» — со стороны же Европы это «изучение» всегда было весьма корыстным; кстати, корыстным оно остаётся до сих пор.

Есть несколько причин, по которым Россия — в данном аспекте — стоит особняком. С одной стороны, русская цивилизация примерно на полтысячи лет моложе европейской, на полторы тысячи лет моложе античной, на две тысячи лет моложе библейской и на три тысячи лет моложе «междуречных» цивилизаций (Тигр — Евфрат, Инд — Ганг, Янцзы — Хуанхэ). Энтропийные факторы, накопившиеся и сформировавшиеся в старших цивилизациях, ещё не успели накопиться и оформиться в русской цивилизации: её нынешний возраст пока всё ещё «подростковый» — вот почему поведение России извне кажется таким «безбашенным», а поведение основной массы её народа видится как саморазрушительное. «Подростковый» возраст тем и прекрасен, что, преодолев все свои «риски», он вводит личность в пору «зрелости», подготавливая её к «внешним вызовам», — хотя каждый «родитель» прекрасно знает, как трудно бывает этот «возраст» вытерпеть. С другой стороны, цивилизация-«подросток» способна проявлять гораздо большее любопытство к самым разнородным внешним контактам: неосознанное стремление постоянно «тусоваться» — признак именно подросткового возраста, и по его завершении оно резко идёт на спад. У России пока ещё сохранилось стремление брать культурную информацию извне и специфически её осваивать — вот почему В. Емельянов, искренне полагая себя просвещённым европейцем, на самом деле позиционирует себя здесь именно как русский человек, русский исследователь.

Вот почему среди литературных памятников эпохи Великих географических открытий совершенно особое, ни с чем не сравнимое место занимает «Хождение за три моря» Афанасия Никитина. Представить себе, чтобы такой текст написал индиец, китаец или европеец, довольно трудно. (Если вообще возможно!)

В заключение скажу несколько слов по поводу замечаний Владимира Емельянова Марине Вяловой, которая, по его мнению, «пишет, что в Индии нет музеев, из-за того что там ничего не кончилось и всё продолжается, как было исстари. Но это неверно. Такой недогляд вполне можно простить музыканту, но как полноценный аргумент в споре его принимать нельзя». — Замечание весьма неряшливо, ибо М. Вялова излагает совсем иную мысль. Её спор с В. Суравикиным в том и заключался, что он отрицает достойную музейную традицию в Индии, а она утверждает, что традиция эта жива и что некоторые индийские музеи по богатству и разнообразию своих коллекций вполне могут сравниться с европейскими. Единственное, за что, может быть, и стоило покритиковать Марину, — за утверждение очевидного; с другой стороны, необходимо учитывать, что в беседе с любым невеждой именно этого крайне трудно избежать. И уж совершенно никакого значения не имеет здесь то, что Марина музыкант: в общении с Суравикиным по тому же пути наверняка пошёл бы человек любой профессии (невежды, увы, не оставляют собеседнику никакого «простора для манёвра»).

Наконец, необходим ответный комментарий на следующую реплику В. Емельянова: «В Хараппе была канализация и вполне приемлемые туалеты. Но с середины второго тысячелетия до нашей эры эти блага цивилизации почему-то исчезают. Есть и другой момент: в ранней древности люди на Востоке сидят на стульях за столами, а с первого тысячелетия нашей эры почему-то перемещаются на пол и на ковры. Это означает, что в жизни обществ Востока тоже есть свои периоды подъёма и упадка». — Если канализация сначала появляется, а потом исчезает, если сначала люди едят сидя за столами, а потом сидя на коврах, — это отнюдь не означает, что имел место некий «упадок» по сравнению с «подъёмом» «раньшего времени». Тем более что и сам В. Емельянов далее пишет: «Поэтому, говоря о несовершенстве Востока, мы имеем в виду тот Восток, который возникает с осевого времени, когда религиозно-этическое начинает доминировать над ритуальным и материально-прагматическим».

Полезно напомнить читателям-неисторикам датировку «осевого времени» (идея и термин Карла Ясперса): это VIII–III века до нашей эры. Из чего должны мы заключить, — тем более глядя на такие даты! — что религиозно-этическая доминанта регрессивна относительно доминанты ритуально-прагматической? И если таков ошибочный вывод Владимира Суравикина, то почему мы, вслед за Владимиром Емельяновым, должны его повторять?.. Ни прогресс, ни регресс не бывает тотальным. В любой исторической реальности какие-то аспекты социального быта осознаются как упадок, другие же — одновременно — как подъём. Мало того, одни и те же события могут оцениваться разными людьми противоположно: и со знаком «плюс» — и со знаком «минус», притом в одно и то же время.

Спорить с Суравикиным вообще нет смысла. Единственное, в чём я вижу смысл, — это лишний раз заявить об отрицании чьей-либо монополии на истину:

· западный образ жизни не лучше российского, индийского или китайского в целом — но определённо удобнее в своих основополагающих материально-бытовых аспектах; при этом жизнь, «зацикленная» на материально-бытовых аспектах, полностью сведённая к ним, — не жизнь, а существование;

· некоторые представители незападных цивилизаций считают западный образ жизни для себя более пригодным — так же, как и некоторые представители западной цивилизации предпочитают для себя образ жизни Китая, Индии или России;

· и те и другие составляют (в сумме!) абсолютное и явное меньшинство по сравнению с теми, кто предпочитает жить своей жизнью в своих странах.

Поэтому, что бы ни утверждал здесь уважаемый Владимир Емельянов, сам он не едет ни в Индию, ни в Китай, ни в Европу — он остаётся у себя дома, входя тем самым в абсолютное и явное большинство. Откровенно говоря, я так и не понял, почему он решил поддержать Суравикина: ведь пример последнего иллюстрирует принципиально иной и совершенно чуждый Емельянову социальный выбор!