РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА КОНЧИТСЯ РАНЬШЕ НЕФТИ

- Виктор, наш разговор я начну с письма, что пришло недели три назад. "Дорогая редакция! С большим интересом читаю роман Виктора Левашова "Журналюга". С нетерпением жду каждый новый номер "Панорамы". Хотелось бы побольше подобных публикаций современных талантливых писателей. Спасибо! Ваш постоянный подписчик Григорий Макаров из города Ньюбери-Парк в Калифорнии". Самое интересное, что это письмо пришло не по факсу, не по электронной почте, а его принес самый настоящий почтальон - в конверте. Представляете, как в наше время надо затронуть душу читателя, чтобы он не сел за компьютер, не поднял телефонную трубку, а потянулся к перу, к бумаге! И это далеко не единственный добрый отзыв на нашу публикацию.

- Если вы спросите меня, люблю ли я комплименты, честно отвечу: да. Все любят. Рассказывают, что однажды знаменитой советской писательнице Мариетте Шагинян сообщили, что готовится рецензия на её книгу. Она строго предупредила: "Учтите, что меня устроит только грубая лесть!"

- Я хорошо помню время, описанное вами в "Журналюге". Я тогда еще жила в Москве, работала в редакции, и никогда не забуду то ощущение эйфории, охватившее нас, то ощущение полной свободы - казалось, что можно писать о чем угодно, все запреты сняты. Именно в те годы пришли такие журналисты, как ваш Лозовский. Но прошло всего несколько лет… Как вы думаете, что произошло с "Российским курьером", с Лозовским и его коллегами после того, как вы поставили точку?

- Они утонули.

- Вы хотите сказать, что свободной журналистики в России больше нет? Я вас правильно поняла?

- Правильно. Есть "Новая газета", еще что-то себе позволяющая, есть радиостанция "Эхо Москвы", балансирующая на грани дозволенного. Но они маргиналы. Все остальные СМИ, включая телевидение, сервильны. И это еще очень мягко сказано. Сегодня такого романа, как "Журналюга", я бы не написал. Тогда еще была иллюзия, что в России возможна независимая журналистика. Я написал в романе: "Как женщина не может быть немножко беременной, так и журналист не может быть почти свободным". Он или свободен, или халдей, сфера обслуживания.

- Есть неподцензурный Интернет.

- А что Интернет? Он канализирует протестные настроения и сливает их в никуда. Если бы двадцать лет назад Интернет в России был так же распространен, как сейчас, никто бы не вышел на защиту Белого дома. Все сидели бы дома и долбили бы по клавишам, проклиная президента Янаева и его ГКЧП.

- В "Журналюге" вы очень компетентно, с полным знанием дела описали, не только как создается газетная статья, но и как создается новая газета. Роман основан на вашем личном журналистском опыте?

- А как без него? Поэт Николай Глазков когда-то написал: "Материю песни, её вещество, не высосет автор из пальца. Сам Бог не сумел бы создать ничего, не будь у него матерьяльца". Когда-то я работал в маленьких районных газетах в Средней Азии, пять лет был разъездным корреспондентом журнала "Смена", редактором на Норильском телевидении, потом ушел на вольные хлеба, стал нештатником - фрилансером, как это сейчас называется. С тех пор условия изменились, а люди-то остались те же.

- Мне показалось, что я узнала некоторых героев вашего романа. Например, главный редактор "Российского курьера" Альберт Попов - вы его не с Олега Попцова писали? Он был главным редактором журнала "Сельская молодежь".

- Близко. Альберт Попов сложился из Олега Попцова и главного редактора "Смены" Альберта Лиханова. Только не спрашивайте, кто был прототипом Лозовского. Никто. От всех понемногу. И меньше всего я сам. Роман у меня долго не шел, пока я полностью не дистанцировался от героя. Получилось. Однажды мне переслали из издательства письмо одной дамы из Калининграда. Она назвалась моей сестрой и сказала, что узнала меня из романа. Я написал ей, что ничего о сестре не знаю, а если она действительно моя сестра, то у отца была гораздо более бурная жизнь, чем я предполагал.

- Из вашего романа "Сочинить детективчик" читатели "Панорамы" знают, что вы писали романы за раскрученного автора, которого вы назвали Незванским. В одной из "быличек" вы рассказали, что написали несколько боевиков под коллективным псевдонимом Андрей Таманцев. Вы автор многих романов, пьес, по вашим сценариям сняты телефильмы, телесериалы. Что заставило вас, признанного писателя, пойти в "литературные негры"?

- Жизнь заставила. В середине 90-х я зарабатывал тем, что с напарником ремонтировал машины в своем гараже. Однажды встретил писателя Михаила Каминского, ставшего издателем. Он и предложил писать за Незванского, тогда он только начинал надувать этот литературный пузырь. Я согласился, все-таки литературная работа. Написал два романа. Про один из них позже Незнанский сказал: "Спасибо, это мой лучший роман". И пожал мне руку. Потом Каминский задумал серию книг под названием "Солдаты удачи". На устроенном им конкурсе мой роман выиграл, задал правила игры. Но чтобы серия жила, книги должны выходить не реже чем раз в два-три месяца. Мне это не под силу. Да и никому не под силу. Каминский предложил: "Ставим твоё имя, другие будут писать под тебя". Я категорически отказался: "Не хочу чужой славы и не хочу отвечать за чужую халтуру". Придумали: коллективный псевдоним. Андрей Таманцев сложился из двух героев прекрасного романа В.Богомолова "Момент истины". Серия запустилась. Всего в ней вышло 17 или 18 книг, из них моих только семь романов. Самое противное, что в электронных библиотеках авторство всех "Солдат удачи" приписывают мне. Славы чуть, а халтуры навалом. Позже "Олма-пресс" переиздала мои боевики в серии "Кодекс чести" под моим именем. Такова литературная жизнь. Президент Медведев однажды сказал: "Свобода лучше чем несвобода". Лучше-то она лучше, но хуже тем, что на свободе баланды не дают, приходится добывать самим. Вот и добываем, кто как может.

- Вы окончили Ленинградский Технологический институт и работали на Кольском полуострове на комбинате "Североникель". Человека с такой трудовой биографией в Литинституте встретили бы с распростертыми объятиями.

- А меня и встретили. Я работал в районной газете под Ферганой, оттуда послал на творческий конкурс в Литинститут несколько рассказов, ни на что не рассчитывая. К своему изумлению, конкурс прошел и стал студентом этого замечательного института. Замечателен он был тем, что за прогулы не отчисляли, а вычитали из стипендии. Все подрабатывали кто как мог, писали рецензии на самотек, я ездил в командировки от "Смены". Стипендия была 22 рубля. Однажды я получил 1 рубль 17 копеек. Потом пришел новый ректор, сделал посещение лекций обязательным под страхом отчисления. Я не стал ждать, пока меня отчислят, ушел сам. Но воспоминания об этих трех семестрах сохранил самые теплые. Для меня приоткрылась Москва, опубликовал первые рассказы, сделал первые шаги в журналистике.

- Как вы оцениваете шансы молодых талантливых писателей из провинции пробиться в ряды широко публикуемых литераторов сегодня, в наши постсоветские дни?

- Никак. Легче выиграть тысячу рублей по трамвайному билету. Российское книгоиздание переживает жесточайший кризис. Тому много причин. Дорогие кредиты, непомерные налоги. Люди перестали читать книги, а те, что еще читают, скачивают их на халяву из Интернета. Ещё года три-четыре назад издательские монстры вроде АСТ или Эксмо находили возможность печатать трехтысячными тиражами интересных авторов, сейчас эта лавочка закрылась на вечный переучет. Из издательского процесса оказались вымыты не только все молодые авторы, но и профессиональные литераторы, книги которых не обещают стать бестселлерами. "Брендовые" авторы еще держатся, но о стотысячных тиражах все и думать забыли. А тут еще всяческие читалки, уверенно вытесняющие бумажную книгу. А тут еще чудовищный вал графомании, порожденный внедрением Интернета в широкие народные массы. Это привело к тому, что рукописи в издательствах
не читают. Вообще. Никакие. Нажимают "delete" в тот момент, когда текст появляется на экране. И даже раньше. А тверское издательство "Колонна пабликейшн" предупреждает с трогательной откровенностью: "Дорогие писатели! Присылать нам рукописи не имеет никакого смысла. Мы их не читаем, не рецензируем и не издаём". Молодые талантливые писатели из провинции! Рыдать и плакать! Путь у них только один - в бездонное болото Рунета. А еще лучше сразу повеситься. Что я этим хочу сказать? То, что русская литература кончится раньше, чем русская нефть.

- Поговорим о другом. Сейчас в России в самом разгаре предвыборная кампания. Сначала в Думу, потом президентская. В ваших произведениях всегда ощутим интерес к политике. Что вы можете сказать о сегодняшней ситуации?
- Вообще-то я не любитель выступать с политическими заявлениями. Не потому, что мне нечего сказать, а потому что всё уже сказано людьми, куда более сведущими, чем я. Сказано - пересказано. Российская политика предсказуема до отвращения. Но есть у меня одна мысль, о которой вроде бы еще не говорил никто. А если говорил, то вскользь. Мысль вот какая. То, что сегодня происходит в России, началось не с появления Путина. Катастрофа произошла раньше - на президентских выборах 96-го года, когда была изнасилована воля народа, а самые рьяные демократы превратились в оголтелых большевиков. Нельзя было допустить коммунистического реванша и Зюганова в президенты России? А кто вы такие, чтобы решать за народ? Пусть бы Зюганов побыл президентом, наломал бы дров, зато сегодня мы имели бы действующую демократическую систему, а не гадали, кто пойдет в президенты в 12-м году - Путин или Медведев.
- Так кто пойдет - Путин или Медведев?
- Да не один ли хрен?
- Когда, по-вашему, освободят Ходорковского?
- Никогда.
- Недавно в России, да и у нас в Америке, отмечали знаменательную дату - 20 лет августовских дней 1991 года. Для одних это праздник, победа демократической революции, для других национальная катастрофа. А для вас?
- Праздник, конечно. 19-го августа во второй половине дня я приехал к Белому дому и сразу включился в строительство баррикады - подкатил огромную бобину из-под кабеля, с трудом пристроившись к таким же, как я, энтузиастам. Еще часа два потолкался в толпе. Кучковались вокруг тех, у кого были транзисторы, напряженно слушали радио "Свобода". По радио передавали, что Горбачев в Форосе. Потом вернулся домой к тяжело больной жене и все три дня не отходил от приемника. Это были потрясающие дни. В первый и единственный раз в жизни я ощутил себя частью народа. Это незабываемо.
- Писатель Борис Акунин написал в своём блоге: "Августовские события 1991 года - единственное, за что наше поколение может себя уважать". Вы с ним согласны?
- Я читал его блог. А за что, собственно, наше поколение может себя уважать? Что такого каждый из нас сделал, чтобы путч провалился? Что сделал Борис Акунин? Поглазел на танки и пожалел, что вернулся из Германии? Что сделал я? Помог подкатить бобину из-под кабеля на баррикаду? Маловато будет, чтобы гордиться. Даже защитникам Белого дома, ожидавшим под дождиком штурма, особенно нечем гордиться, штурма-то не было. Да, я вспоминаю те августовские дни с очень светлым чувством, но гордиться победой над ГКЧП у меня нет никаких оснований. Это была не наша победа. Это была их победа - команды Ельцина над запутавшимися в своих играх Горбачевым, Янаевым и компанией. Мы ничем не заплатили за нашу свободу. Поэтому так легко сменяли её на колбасу. Сегодня мы хлебаем последствия нашего выбора полной ложкой. И всё-таки те августовские дни в моей жизни были. До нового августа я не доживу. Но, может быть, доживут мои сыновья. Знаете, что никогда не кончится в России? Надежда.
- О чём я вас еще не спросила?
- О творческих планах.
- Да. Над чем вы сейчас работаете?
- Сейчас, когда литература в России никому не нужна и писатель стал ну совершенно свободным, я взялся за роман, который начал писать еще лет двадцать назад и не продолжал, потому что он никому не нужен. Название - "Третья половина жизни". От автора: "Все они уже умерли. Мы тоже умрем. Все. И от нашей жизни останутся никому не нужные книги. Но если мы их не напишем, не останется вообще ничего".