Eсли постмодернизм - это Виктор Ерофеев и Владимир Сорокин, тогда это даже не тупик, а зловонная яма.
21-10-1999Алексей Варламов родился в 1963 году в Москве. Закончил филологический факультет МГУ им. Ломоносова. Имеет степень кандидата филологических наук и звание доцента Московского университета. Начиная с 1987 года, романы, рассказы и повести Алексея Варламова публиковались в журналах "Новый мир", "Знамя", "Октябрь", "Москва", "Роман-газета", "Грани", "Огонек", в "Литературной газете", в "Новом русском слове", в различных российских и зарубежных сборниках прозы. Автор двух книг прозы "Дом в Остожье" и "Здравствуй, князь!". Лауреат премии "Антибукер-95" за повесть "Рождение" и премии Лейпцигского литературного клуба "Lege Artis" (Германия) за лучший русский рассказ 1995 года ("Партизан Марыч и Великая Степь"). В 1997 году принимал участие в международной писательской программе Айовского университета. Член Союза российских писателей и общественно-писательского совета журнала "Октябрь".
Н. Ж. - Прошло более десяти лет с тех пор, как вы опубликовали свой первый рассказ. Изменилась ли за это время ситуация в литературе? Как вы видите расстановку тенденций в современной прозе, ее структуру?
- Я входил в литературу в очень странное время, в реальность которого теперь даже трудно поверить. Это был самый пик гласности, тиражи журналов достигали нескольких миллионов, но при этом читали в основном так называемую "возвращенную" литературу - Пастернака, Платонова, Булгакова, Солженицына, литературу эмигрантскую или то, что лежало в столе у советских писателей до лучших времен. Начинающим авторам в ту пору места в журналах отводилось мало, и напечататься было крайне трудно. Эта параллельная, несовременная литература задавила собой литературу современную. Я говорю безо всякой обиды - то было неизбежно, и слава Богу, что мы могли прочесть замечательные книги. Но на фоне того, что возвращалось, многие дебюты проходили незамеченными.
Потом ситуация изменилась - все лучшее из запасников достали (хотя я уверен, что сюрпризов будет еще немало), опять стали печатать современных авторов, только вот читателей сильно поубавилось. Я думаю, что именно с той поры и завелся в нашей литературе обычай привлекать к себе внимание всеми доступными средствами - лишь бы тебя услышали. Отсюда всякого рода литературные скандалы, склоки и перформансы. Сегодня число подписчиков журналов не превышает десяти-пятнадцати тысяч, из которых не знаю, какой процент живых читателей, а не библиотек, в том числе библиотек западных университетов.
Книгоиздание тоже весьма избирательно, но тем не менее литература жива, она есть, возможно, никаких выдающихся шедевров, сопоставимых с тем, что было написано раньше, пока не создано, но литература очень пестра, своеобразна. Работают писатели с хорошо известными именами - В. Астафьев, Л. Бородин, В. Маканин, В. Личутин, Д. Балашов, А. Ким, Л. Петрушевская, Б. Екимов, А. Азольский. Из более молодых - Ю. Буйда, П. Алешковский, А. Сегень, Ю. Козлов, О. Павлов, М. Попов, В. Отрошенко, П. Басинский, А. Уткин, традиционно популярна женская проза - Л. Улицкая, Г. Щербакова, И. Полянская, Б. Улановская. В этой литературе можно найти себе по вкусу и вещи философские, и психологические, стилистически очень изощренные и крайне безыскусные, остросюжетные и бессюжетные. Много сентиментальности - и хорошей, и дурной, много исторических романов, хватает и учительства, которым наша литература "грешила" всегда, но все же чаще не читатель идет за писателем, а наоборот. Это неизбежно для той ситуации, в которой мы оказались. Ведь нынешние условия для литературы по-своему труднее, чем советские времена с их идеологическим катком и цензурой.
Опека государства ставила писателей в исключительное положение со всеми плюсами и минусами этого положения. Нынче же литература оказалась невостребованной никем, кроме самой себя. Я нисколько не тоскую по тем временам, а просто хочу сказать, что культура всегда конфликтует со своим временем, по-видимому, это есть ее онтологическое свойство. Но в 60-е - 80-е годы она достигла в этой борьбе и противостоянии куда больших успехов. Это происходило и благодаря тем писателям, кто уезжал, и тем, кого выгоняли, и тем, кто оставался в Советском Союзе и был честен, - неправда, что таких не было вообще. Нынче же многие сдаются без боя, когда уходят, например, в чистую коммерцию или просто бросая писать, то есть заниматься изначально неприбыльным делом. И все-таки дела в литературе идут своим чередом, могло бы быть и хуже.
Н. Ж. - А как вы полагаете, сколько сегодня русских литератур?
- Мне немножко трудно ответить на этот вопрос, потому что я успеваю следить в основном за литературой собственно российской. Но все-таки предположение, будто бы литература на русском языке превращается в нечто похожее на англоязычную, вызывает у меня сомнение. Мы все же очень центричны. И любой крупный писатель, пишущий на русском языке, будет стремиться прийти именно в Россию со своими книгами, где бы он ни жил. И это нормально. Россия все равно была, есть и будет духовной родиной всякого, кто говорит на русском языке. Так мы устроены.
Поэтому я полагаю, что литература все-таки одна. Или будет одна, как только Россия встанет на ноги, ее граждане станут больше читать и интересоваться тем, что происходит в мире. Это совершенно не отменяет того факта, что существует прекрасная литература в странах ближнего и дальнего Зарубежья, и она во многом отлична от литературы в метрополии. Но не может быть так, чтобы страна была одна, а литератур несколько. Для меня понятие России неизмеримо и богаче, и сложнее, чем только Россия сегодняшняя, - и сам факт рассыпанности современной русской литературы, ее разнообразие, связанность с разными судьбами и обстоятельствами лишь подчеркивает эту неисчерпаемость и живучесть русскости.
Н. Ж. - А какова сегодня судьба деревенской прозы?
- Расцвет деревенской прозы, я думаю, уже прошел. И хотя писатели-деревенщики продолжают писать, вряд ли они скажут что-то принципиально новое именно в этой области. Их голоса, к сожалению, вообще почти не слышны.
Сегодня, если уж говорить о деревне, то по-своему интересно другое явление - так называемая дачная проза. Причем под дачами подразумеваются не те партийные усадьбы или садоводческие домики, что разбросаны вокруг городов, а деревенские дома, часто в очень отдаленных местах, куда уезжают на лето многие жители больших городов. Между горожанами и деревенскими жителями возникают порой очень причудливые отношения. Писатель в деревне, интеллигент, идущий в народ, - к этому можно относиться иронично или серьезно, но на эту тему появилось несколько произведений подряд. Хотя, конечно, назвать эту прозу деревенской нельзя - ни по ее стилистике, ни по значению или глубине, ни вообще по той уникальности, которой отличалась истинная деревенская литература.
Н. Ж. - Вы принадлежите к поколению сегодняшних тридцатилетних, а каковы ваши отношения со старшим поколением?
- Я думаю, дело здесь не в поколениях, а в людях. Мне близки некоторые прозаики, которым сегодня за шестьдесят, мне очень близки те, кого уже, к сожалению, нет в живых, - Юрий Казаков, Василий Шукшин, Константин Воробьев, и я совершенно далек от многих своих ровесников. Но честно-то говоря, какие бы ни происходили временные и тактические союзы, сейчас в литературе, как и в жизни, каждый играет за себя. И если и существуют писательские объединения, группы, то они мне кажутся во многом условными. Чего-чего, а партийности, кружковости в нынешней словесности нет, скорее - агрессивный индивидуализм.
Н. Ж. - Каковы темы и мотивы современной прозы? Вы защитили в Московском университете диссертацию об апокалиптических мотивах в современной русской прозе. Исчерпывается ли этим все ее содержание или есть что-то еще?
- Разумеется, не исчерпывается. Но в ту пору, когда я писал свою диссертацию, мне так казалось - и, я думаю, это свойственно любому исследователю, - будто моя тема самая важная. Хотя в тот момент, пять-шесть лет назад, по нашей словесности и в самом деле прокатился целый вал апокалиптической прозы.
При этом только нужно сразу оговорить, что к собственно христианскому, библейскому понятию Апокалипсиса все это не имело никакого отношения. Апокалипсис ассоциировался исключительно с идеей катастрофы, гибели, конца. Совершенно разные авторы - молодые и старые, в эмиграции и в метрополии, маститые и никому не известные - избирали тему конца света. Леоновская "Пирамида", "Тавро Кассандры" Ч. Айтматова, "Онлирия" А. Кима, "Знак зверя" О. Ермакова и многие-многие другие вещи. Я думаю, что это была во многом реакция на тот рывок, или отрыв, который совершила страна, прощаясь с миром, где она жила семьдесят лет. И конец эпохи, как бы мы к ней ни относились, как бы ее ни проклинали, воспринимался подсознательно, как конец всего. Потому что все мы в эту эпоху росли и были с ней связаны.
Потом это ощущение прошло, конец света в известном смысле наступил, но жизнь продолжилась, продолжилось и ее осмысление, в том числе и в литературе. Но особых, центральных тем в нынешней литературе, как это было в семидесятые годы, мне кажется, нет. Скажем, так и не появилось ни одного романа о новых русских - разве что безвкусные анекдоты. Единственное исключение - "Иван Безуглов" Бахыта Кенжеева, да и то это скорее пародия на несуществующий жанр.
Н. Ж. - Каково ваше отношение к постмодернизму? Термин, безусловно, расплывчатый, но стоит ли за ним какая-то реальность? Не тупик ли это? Авангард ради авангарда?
- Когда в своей диссертации я несколько раз употребил слово "постмодернизм", то мой оппонент в письменном отзыве выразил неудовольствие по поводу того, что у меня отсутствует точное определение "постмодернизма" и посоветовал быть в этом вопросе более педантичным и даже въедливым. Вероятно, так и надо - но я запутался в постмодернизме и не знал, как оттуда выпутаться. В принципе, дело, думаю, не в направлениях и не в терминах, а в конкретных писателях и их книгах. Если Венечка Ерофеев и Саша Соколов - постмодернисты, то это не тупик, хотя и не стремнина, - я все же полагаю, что русская литература будет обретать и находить себя на путях реализма. Но если постмодернизм - это Виктор Ерофеев и Владимир Сорокин, тогда это даже не тупик, а зловонная яма. Но в любом случае, это вопрос истории - пусть даже совсем недавней.
Н. Ж. - А существует ли сегодня такое понятие, как "литературный процесс", или оно вам кажется фиктивным?
- Я думаю, что если литературный процесс существовал раньше, то он существует и сейчас. Это понятие чисто литературоведческое, и ничего сверхъестественного и уникального, чтобы заявить о конце этого самого процесса, мы сегодня не наблюдаем. Что для меня в нынешней ситуации действительно ново и неприятно - так это ощущение пустоты, некоей изолированности, в которой мы вдруг все оказались. К сожалению, что очень давит, так это некая спертость в атмосфере этого самого процесса. Много народу, набившегося в тесную комнату. Этакий клуб, салон, где все чего-то ждут. Писатели, что их похвалят критики, критики, что появится нечто, что можно будет похвалить или поругать, - и все друг другом недовольны и раздражены. Главным образом тем, что нет зрителя, то есть читателя. В этом обществе появляются свои обличители, свои конформисты и угодники, но все друг от друга очень зависят. Отсутствие контроля со стороны государства нас вовсе не раскрепостило, а принесло новую несвободу.
Мне иногда кажется, что мы все превратились в сообщество, где люди терпеть друг друга не могут, но и деться друг от друга им некуда. Особенно это чувствуется в Москве. Что говорить - Москва всегда жила иной жизнью, чем вся страна, но никогда разница между столицей и провинцией не была так велика, как сейчас, и никогда писатели не были до такой степени эмигрантами у себя на родине.
Н. Ж. - Кто из русских писателей оказывает сегодня серьезное влияние на литературу?
- Это происходит волнообразно. В прозе был период платоновский, был казаковский, был набоковский - им подражали. Но сегодня одной отчетливой тенденции нет. Существует определенное взаимодействие с классикой. Чаще всего это заигрывание и кокетство, то, что называется модным словом "римейк", - но в принципе понятно, что добиться успеха можно только либо будучи крайне оригинальным, либо создавая то, что называется по-английски non-fiction. В этом смысле русская литература очень поляризована, и в ней борются две эти тенденции беллетристики и эдакой правды-матки до конца. Иногда предпринимаются попытки эти вещи соединить - что очень удачно, на мой взгляд, делает Л. Бородин.
Но чаще происходят словесные перепалки между поклонниками "высокой литературы", не признающими никаких компромиссов с беллетристикой, и теми, для кого "high literature" - это никому не нужная заумь. За этой борьбой довольно любопытно наблюдать, она выглядит весьма ожесточенной, но, как всякая борьба, она вряд ли может привести к каким-то результатам. Нужно нечто другое.
Н. Ж. - С 1986 года шел процесс освоения литературного наследия эмиграции. Как вы полагаете, стало ли оно частью современной литературы?
- Постольку поскольку. Есть несколько ярких имен - уже упоминавшиеся Набоков, Саша Соколов, отчасти Аксенов, Владимов и Синявский, может быть, Лимонов - которые на литературу безусловно повлияли и вошли в наше сознание. Но скорее надо говорить не о стилистике, а о содержании. В области идей братание отечественных либералов с антисоветчиками очень оживляло жизнь в начале перестройки - тогда все эти вещи были внове. Но теперь даже странно, чему мы тогда так радовались. И вообще, к сожалению, я должен сказать, что эмиграция и метрополия не нашли общего языка, и их взаимные претензии так и остались непреодоленными. Мало кто из эмигрантов вернулся, и, не желая никого упрекать, все же замечу, что многие ведь, уезжая, заявляли, что главная причина их отъезда - отсутствие свободы слова. Чего-чего, а этого добра сегодня у нас хватает. Можно сколько угодно говорить о коммунистической сущности ельцинского режима, о том, что эмиграцию не слышат, не понимают и даже не хотят понять. Но, сам не принимая почти все из того, что у нас происходит, я вижу, что Россия действительно изменилась за эти годы.
Мы движемся стремительно и столько успели пережить, не осмыслив и сотой доли того, что было, это психологически очень тяжело. Удар, который обрушился на население бывшего СССР, деформировал сознание, изменил шкалу ценностей и покалечил многих людей. Могла ли эмиграция смягчить этот удар, могла ли она помочь своей родине - я не знаю. Но мне кажется, по большому счету, она и не пыталась этого сделать. В том числе и в литературе. Единственное исключение - Солженицын. Но его ведь эмигрантом назвать никак нельзя.
И все-таки я думаю, хорошая и глубокая литература неизбежно появится. Появится в России или вне ее, может быть, с опозданием, но это будет литература, достойная той истории, которая у нас была и есть.
Юрий Дружников - Потрепанный парус любви
Петр Межирицкий - Чайка
Леонид Семенюк - На чужбине
Николай Моршен, Евгений Терновский, Анатолий Третьяков, Катя Капович, Марина
Кучинская, Ян Пробштейн, Ирина Машинская, Николай Сарафанников, Апуш,
Александр Сибилев, Петр Ильинский
Аделина Адалис - Борису Пастернаку (публ. Василия Молодякова)
Дмитрий Кленовский - Неизвестные стихотворения (публ. Эллы Бобровой)
Людмила Флам - Голоса из прошлого
Григорий Поляк - Несколько слов об Андрее Седых
Лев Озеров - Трижды буржуазный националист
Александр Могилянский - Москва, февраль 1947 г. (публ. Василия Молодякова)
Татьяна Юрченко - К генеалогии "Легкого дыхания"
Борис Соколов - Контуры "Эпохи Великой Духовности" В. В. Кандинского
Савелий Сендерович и Елена Шварц - Аурелиан и Элеонора, или Где Набоков ловил бабочек
Эдуард Штейн - Художники русского Китая, "ХЛАМ" и "Понедельник" (Иконография)
Юрий Фельштинский - Был ли Сталин агентом Охранки
Интервью с писателем-прозаиком Алексеем Варламовым
Валентина Синкевич - Замечательный индивидуалист (К 75-летию Виктора Урина)
Эдвард Касинец - К столетию Славяно-Балтийского отдела Нью-Йоркской публичной библиотеки
Сергей Голлербах - Агния Сергеевна Ржевская .................................... 261
Эдуард Штейн - Кира Славина ................................................................ 266
Илья Серман - Марк Альтшуллер. Эпоха Вальтера Скотта в России; Генрих Иоффе - Г. Л. Смирнов. Уроки минувшего; Вадим Крейд - Поэзия серебряного века. Антология; Сергей Голлербах - Анатолий Давыдов. Острова былого; Илья Куксин - M. Parrich. The Lesser Terror; Илья Куксин - М. Грулев. Записки генерала-еврея; Борис Литвак - Археографический ежегодник; Генрих Иоффе - Анатолий Черняев. 1991 год. Дневник помощника президента СССР; Анатолий Либерман - Кипенье в действии пустом (Виктор Пелевин. Чапаев и Пустота); Ростислав Полчанинов - Тома Миленковиђ. Руски инженьери у Jугославиjи Анатолий Либерман - Книги, поступившие в редакцию
О б а в т о р а х
Индивидуальная подписка за год - 4 книги - $40
(пересылка в США $7.00, за границу - $14.00)
Цена отдельного номера - $12.50
(пересылка в США $1.70, за границу - $3.00)
Редакция располагает номерами прошлых лет. Цена - от 5 до 10 долларов.
Плата от заграничных подписчиков принимается только в международных чеках.
Заказы посылать по адресу:
THE NEW REVIEW (ISSN 0029 5337), Inc.,
611 Broadway, # 842, New York,
N. Y. 10012.
Тел. и факс. ред. (212) 353-1478
E-mail: nrewiw@village.ios.com
С 1959 по 1966 редакция: Р. Гуль, Ю. Денике, Н. Тимашев
С 1966 по 1975 редактор Роман Гуль
С 1975 по 1976 редакция: Р. Гуль (главный редактор), Г. Андреев, Л. Ржевский
1978 1981 редактор Роман Гуль
1981 1983 редакция: Р. Гуль (главный редактор), Е. Магеровский
1984 1986 редакция: Р. Гуль (главный редактор), Ю Кашкаров, Е. Магеровский
1986 1990 Редакционная коллегия
1990 1994 редактор Юрий Кашкаров
Пятьдесят седьмой год издания
Кн. 212 НЬЮ-ЙОРК 1998Главный редактор Вадим Крейд
Редакционная коллегия:
Сергей Голлербах
Марина Ледковская
Анатолий Либерман
Марк Раев
Всеволод Сечкарев
Валентина Синкевич
Зоя Юрьева
Секретарь редакции
Екатерина Брейтбарт
Корректор Елена Довлатова
Обложка художника Добужинского
THE NEW REVIEW
MARCH 1998
1998 by THE NEW REVIEW
Присланные рукописи не возвращаются
Просим издательства, редакции газет и журналов СНГ ставить нас в известность о намерении перепечатать произведения, когда-либо помещенные на страницах Нового Журнала .
THE NEW REVIEW (ISSN 0029 5337) is published quarterly by The New Review, Inc., 611 Broadway, # 842, New York, N. Y. 10012.
Periodical postage paid at New York, N. Y.
Publication No. 596680. POSTMASTER: send address
changes to The New Review, 611 Broadway, # 842,
New York, N. Y. 10012
Loading...
