ВОЛОС ВЕНЕРЫ, или РОМАН О ...

Михаил Шишкин. Венерин Волос. Роман. М., Издательство “Вагриус”, 2005. 480 С. Тираж 5000 экз.

Третий роман Михаила Шишкина удостоен в этом году престижной литературной премии Национальный бестселлер”. Несколько слов об авторе. Писатель родился в Москве в 1961 г., окончил романо-германское отделение педагогического ВУЗа, работал учителем, дорожным рабочим-асфальтоукладчиком, занимался журналистикой и т.д. Отменная биография для литератора. Последнее десятилетие прожил в уютном Цюрихе. Известность М.Шишкину принес первый роман “Всех ожидает одна ночь”, а вторая книга “Взятие Измаила” в 2000 г. получила две литературные премии: “Глобус” и русский “Букер”. Писатель за несколько лет проделал трудный путь от известности к славе (пусть пока еще среди профессионалов), смею думать, что и широкому читателю сложнейшая и элегантно решаемая проблематика творчества Шишкина придется по сердцу.

Роман о… А, действительно, о чем увесистый том? Да все о том же! Большая (очень большая) литература представляет собой, как полагают многие “авторитетные” люди, единый, внутренне непротиворечивый, трехтысячелетний текст о “человеке, любви и смерти” (З.Н.Гиппиус). Думает о них Бог. Всю писаную и устную литературу можно трактовать как “вечно возвращающуюся мысль Бога или дьявола о “Том же Самом” (Ницше). Вот и книгу Шишкина можно истолковать как новаторский, вольный, густой, как сургуч, богословский трактат. В начале прошлого века в России на краткие годы процвело, а после революции каленым железом было выжжено философско-литературное направление Богоискательство. А в литературе начавшегося третьего тысячелетия чуть слышно, робко зарождается “Богонаходительство” (великолепная словесная находка Виктора Пелевина). В “Венерином волосе” Творцом всего сущего, пантократором, демиургом является “старослужащий Серый” и Толмач – истинный пророк его. Бог во всем и все в Боге. “Божья мысль о реке есть сама река (С. 25). В семи словах выражена главная тема романа. Книгу хочется цитировать безостановочно: “К безверию нужно прийти самому, а русским безверие достается даром, поэтому его не ценят, а ценят веру” (С. 427).

Писатель невероятно умен и культурен, как Пелевин, но они – антиподы: Пелевин парит под солнцем восточной эсотерики, Шишкин кружит в лунном свете восточного христианства. Разумеется, между писателем-“Богонаходителем и ортодоксальным православием зияет непреодолимая бездна. Мир модифицируется, люди меняются, надеюсь, что когда-нибудь она будет преодолена (“Золотой век” Достоевского – не в прошлом, а в будущем).

В книге нет деления на части и главы. Она представляет собой некий ручеек сознания, который, журча, звенит по камушкам, разливается в плоские озерца, наращивает мощь, превращается в холодную, с глубокими омутами и неожиданными мелями реку, которая покорно впадает в океан чистого духа (так скажем). О сюжете, как всегда, коротко и целомудренно.

Толмач – главный герой романа – в реальности служит переводчиком с русского в швейцарской миграционной службе, а в сверхреальности он многолик, как Протей. В романе немало страниц уделено великой любви Толмача к Изольде, потерявшей своего первого возлюбленного Тристана, которая любит-ненавидит героя, страдая от… Простая житейская обыденная ситуация, вечная, как китайская Поднебесная.

Книга содержит множество скрытых цитат из древних книг, истории персов, эллинов, римлян, письменной мифологии тунгусов и орочей (пугающее и притягивающее “Млыво”; что это? Не скажу! Вот он – постмодернизм: кушать подано).

Итак, в таинственном романе Михаила Шишкина “Венерин волос” идет задушевный, негромкий диалог автора с читателем о Боге и любви , о якобы не поддающейся осмыслению никчемности и случайности жизни, ее запутанности в извивах, тенетах, и сетях. На самом деле любая жизнь в любом изводе судьбы незатейлива и конкретна, как штык. Просто продуцировать ее дано только Провидению и художнику, воссоздающему в своем творчестве жизни и судьбы героев.

Сотня страниц в книге отведена великолепному описанию Вечного Города – Рима, некогда столицы вселенской империи, а ныне всемирному туристическому аттракциону. Автор безмерно влюблен в великий Город, его римские зарисовки не только топографически точны, но окрашены в тона пронзительной грусти и изящной элегичности: Рим – вечен, мы – нет. Город (если честно, в мире есть один Город – “Рим Великий”) вдохновлял многих русских писателей. Прекрасные страницы о нем оставили писатели от Гоголя до Блока. У нашего автора – свой Рим, другой, перетекающий из века в век, уставший, истончающийся и равнодушный. Вот в таких “декорациях” в романе идет вставная пьеса о любви-ненависти главных героев – Толмача и Изольды.

Пора сказать, почему роман называется “Венерин волос”. Все чрезвычайно просто. В эпилоге Шишкин поясняет: римские развалины увиты богом легким и курчавым… У нас – комнатное растение.., а здесь сорняк. Так вот, это на мертвом языке, обозначающем живое, – Adiantum capillus veneris. Травка-муравка из рода адиантум. Венерин волос. Бог жизни… Трава трав. Росла здесь до Вечного Города и буду расти после” (С. 473). “Бог жизни”, но ни в коем случае не человеческой. Мрачный символ. “Жизнь это струна, а смерть – это воздух. Без воздуха струна не может звучать (С. 143). И еще о смерти: “Страшно ведь не то, что жизнь кончится, а то, что она может больше никогда снова не начаться” (С. 45). Финальная строка романа: “Где вы? Идите за мной! Я покажу вам травку-муравку!” (С. 478).

В романе “Венерин волос” есть и “вставной роман”: дневники певицы Изабеллы, прожившей сто лет и умершей, не знаю, какое слово подобрать, раблезианской”-карнавальной смертью. В конце романа ее кончина несказанно преображается (молчок). Читайте сами. Конечно, читатель сразу вспомнит непревзойденную исполнительницу романсов Изабеллу Даниловну Юрьеву (1899-1999). Эти “дневники” настолько информативны, что некоторые критики упрекнули писателя в заимствовании подлинных записей певицы. Чушь собачья: она не оставила дневников. Михаил Шишкин сказал в интервью: “От нее ничего не осталось, и я даю ей жизнь, я ей говорю, как Лазарю: “Иди вон”. Я показываю, что Бог может воскресить нас, используя слово, потому что этот мир был создан словом и словом воскреснем – это эпиграф к моему тексту”. С недоброй иронией автор утверждает: “Женщины бывают трех типов: кухарки, гувернантки и принцессы” (С. 198). Намеренно незамысловато, но дельно. От себя прибавлю, что еще бывают кухарки-суки, гувернантки-суки и принцессы-суки.

Дневники отменно стилизованы: интеллектуальный быт Ростова-на-Дону во время Империалистической и Гражданской войн, Москвы и Парижа двадцатых годов воссоздан с убедительной и пугающей точностью. Как специалист по старой России смею утверждать, что в своих разысканиях Шишкин опирался не только на свидетельства очевидцев, возможно, полученные в детстве, но на архивные документы и, главное, на ростовские белогвардейские газеты (полный комплект до пожара хранился в питерской Библиотеке Академии наук).

Автор мастерски моделирует, перевоплощаясь, как актер театра Кабуки, в барышню-женщину, дамскую (в самом высоком смысле) психику, пленительную, невинную, очаровательную, эгоистическую, никак не осознаваемую, неумную жестокость героини, которая, как паучиха, пожирает своих “самцов”. Певица проходит через десятилетия, тяготы, испытания с наивным девизом-рефреном: Жизнь становится лучше”.

Вот такая книга. Есть в ней смешные неточности. К примеру, в “белый” Ростов приезжает на гастроли МХАТ (неверная аббревиатура; никакого а” быть не должно: Московский Художественный театр (МХТ); “академический придумали “товарищи” много позже) (С. 302). Или еще: “…раньше хотели упрощаться, уходить в народ” (С. 337). Здесь нужен насыщенный смысловыми обертонами глагол “опрощаться” (опрощение Льва Толстого).

И последнее. Роман написан стилистически безупречно, автор – новатор-языкотворец. Язык книги – выдающее достижение автора. Новейшая русская литература давно оплакана и похоронена критиками всех мастей-направлений: мол, советская литература была “доброй” и “человечной”, а нынешняя – злая и бесчеловечная. Вранье это все: литература может быть или хорошей, или плохой. Третьего не дано. В литературном языке происходят тектонические сдвиги, подсознательные языковые, речевые вулканы производят мощные словесные выбросы в океан художественной прозы. Литературный язык медленно и неотвратимо изменяется. Новаторство таких прозаиков-речетворцев, как Т.Толстая, В.Пелевин, В.Сорокин, П.Крусанов, М.Шишкин, победоносно и неоспоримо (только мелкие завистники-дилетанты могут это опровергать). Ох, не люблю я цитировать критиков-братков-сестричек жестокосердия. Однако не удержусь. М.Кучерская совершенно справедливо констатирует: “”Венерин волос” – великий роман о речи и языке, который в руках мастера мягок и послушен, как глина, творит любую реальность, всегда более оглушительную и достоверную, чем то, что происходило на самом деле”. Dixi!

8 сентября 2005 г. Петергоф.